— Ты провел меня!

— Я сыграл на твоих собственных темных страстях, — отмахнулся от обвинения маг. — Ты явился сюда не для того, чтобы спасти мир. Это всего лишь оправдание. Ты пришел потому, что жаждал завладеть моим посохом и его магией.

Колени Джоака дрожали. Он хотел было возразить, но не сумел натянуть лживую маску. В глубине души брат ведьмы знал, что Грэшим прав.

— У меня такое ощущение, — вздохнул колдун, — что я воспользовался твоей неопытностью. Поэтому прими от меня маленький подарок — без всякой награды, просто так, по доброте моего юного сердца.

Джоак поднял глаза.

— Ответ на твой вопрос кроется в тебе. — Маг взмахнул рукой. — Не нужно никакой черной магии, только твоя собственная. Ответ всегда был в тебе. В тебе и в том кусочке сна в облике девчонки.

— Кесла ушла! — Джоак зажмурился. — Ее поглотил Вейр!

— Ой, я не могу… С каких это пор сон может взять и уйти? Разве тот, прежний, Широн погиб после сражения с Ашмарой? Пока жива пустыня, сон тоже будет жить.

Ощутив разгорающуюся надежду, брат ведьмы сильнее навалился на посох.

— Ты — ваятель. Вокруг — сонная пустыня. Призови девочку в пески.

— А у меня получится? — моргнул Джоак.

— О, как бы мне хотелось стать твоим учителем! — Грэшим закатил глаза. — Ты — чистый белый лист. — Потом вздохнул и заговорил серьезнее: — Конечно же ты можешь ее оживить… Если постараешься как следует.

Джоак помнил слова шамана Партуса о созданиях сонной пустыни — пристальное внимание может вытащить их из песков. Он решительно шагнул к Грэшиму.

— Но если я и верну Кеслу, что с того? Последний раз она потерпела неудачу.

Маг долго смотрел на него, а потом неохотно ответил:

— По-моему, я сказал тебе достаточно. Хочешь праздновать победу, выяснишь остальное сам.

Он отступил, подняв ладонь в прощальном жесте.

— Подожди!

— Ищи в себе, Джоак. Ищи в себе, — и маг исчез.

Разгоревшиеся было угли надежды подернулись холодным пеплом. Чего он добьется, воскресив Кеслу? Она — сон. Если погибнет пустыня, погибнет и она. А Джоак не перенесет вторичной смерти любимой на его глазах.

Опираясь на посох, он окинул взглядом пустыню. Под его ногами пески почернели, окрашиваясь злом, источаемым василиском. Тьма распространялась все шире и шире по светящейся поверхности. В ужасе Джоак осознал, что еще немного — и весь песок почернеет. Сломленный, он склонил голову, глядя себе под ноги.

И вдруг пришло озарение, выжигая все чувства, оставив один только холодный страх. Он рухнул на колени, а где-то в отдалении послышалось каркающее хихиканье.

«Будь ты проклят, Грэшим!»

Теперь брату ведьмы стала понятна роль, отведенная ему и Кесле. Он бросил посох и закрыл лицо руками. Слишком жестокой получалась расплата.

Сидя посреди пустыни, Джоак понимал, что иного выбора у него нет, но никак не мог заставить себя начать. Отогнав все мысли, он представил глаза Кеслы, цвета сумеречного неба — таким оно было в полночь в оазисе Оу’шал, вообразил ее бронзовую кожу, нежную, как мельчайший песок. Он вспоминал ее мягкие губы, их ласковое и теплое прикосновение, изгибы ее тела, в которых хотелось раствориться без остатка. Он вызвал любовь из глубины своего сердца, все еще кровоточащего от недавней потери. Взаимную, как он знал, любовь.

— Господин? — раздался совсем близко голос.

Джоак вздрогнул и увидел облик, повергнувший его в панику. Перед ним, склонившись и протягивая руку, стояла Кесла.

— Вы не подскажете, куда я попала? — Девушка оглянулась на чернеющие пески. — Я потеряла друзей… — Она прикоснулась ко лбу. — Мы были в Южной стене.

Опираясь на посох, Джоак поднялся на ноги.

— Кесла…

Она удивилась, что незнакомец назвал ее по имени.

— Мы где-то встречались, господин?

Джоак грустно улыбнулся в ответ на ее настороженный взгляд. Несмотря на печальные обстоятельства, как хорошо вновь увидеть ее.

«Прими всю мою любовь, — молил он, — иначе у меня недостанет сил сделать то, что нужно».

Сосредоточившись, он чувствовал, как часть души покидает сердце, вдыхая жизнь в то, что вызвали из небытия его печальные грезы. Все, что мог, он вложил в образ любимой. И, отзываясь на его усилия, она становилась более плотной, настоящей. Джоак заметил капельки пота, бисером выступившие над бровью, испуганную настороженность — и вдруг в ее глазах мелькнул огонек узнавания. Не отводя от него пристального взгляда, Кесла шагнула ближе.

— Джоак?

Чтобы сдержать слезы, он плотно сжал веки.

— Нет, — хриплым прерывающимся голосом ответил брат ведьмы.

Он не хотел, чтобы она его узнала.

— Это ты! — Кесла подошла вплотную. От ее тела исходило тепло.

Джоак открыл глаза. По его щекам ручьями текли горячие слезы.

— Кесла…

Она обняла его, прижалась щекой к щеке.

— О, Джоак, я думала, что потеряла тебя!

Через ее плечо он смотрела на тьму, расползающуюся по песку. Кесла так любила пустыню…

И тем не менее Джоак не мог решиться.

— Я люблю тебя, Кесс, — отстранился он от девушки и в последний раз посмотрел ей в глаза. — И всегда буду любить.

— Я тоже люблю тебя. — Она улыбнулась и крепко обняла его.

Джоак закрыл глаза и пожелал, чтобы в его руке появился кинжал — длинное лезвие с остро заточенной кромкой, чтобы не причинить лишней боли. В этом выдуманном мире он мог позволить себе что угодно. Он покрепче обнял Кеслу, вкладывая в этот жест всю нерастраченную любовь, а потом вонзил ей в сердце клинок.

Девушка тихонько охнула, цепляясь за него. Он продолжал удерживать ее в объятиях. Кровь сбегала по клинку на руку, капая в черный песок под их ногами.

— Джоак?..

— Тише, любовь моя. Это всего лишь сон.

Он не открывал глаз, поддерживая ее обмякшее тело. Слезы бежали по щекам, последний вздох Кеслы коснулся его лица, но Джоак все не разжимал объятий. Так они простояли бесконечно долго, пока брат ведьмы не открыл глаза.

Лужа крови смыла черноту с песка. Как и стеклянный кружок под ногами вампира, так и эту тьму разрушила чистая кровь Кеслы. Пустыня, насколько видел глаз, вновь сияла. Неяркий свет быстро распространялся, смывая с песков темную отметину василиска.

Сломленный горем, Джоак не устоял на ногах и медленно осел, укачивая на руках безвольное тело Кеслы. Отведя прядь волос с ее лица, он произнес со слезами в голосе:

— У тебя получилось, Кесла. Ты спасла свою пустыню.

Присев на гранитной руке мантикоры, Тол’чак смотрел в небеса. Луна почти скрылась, лишь край ее все еще мерцал над клыкастым горизонтом. Призрак Филы, вышедший из книги, становился все бледнее, слабея по мере захода луны.

— Нам нужно поторопиться, — сказал призрак.

Эр’рил замер перед эбеновым валуном. Он раскраснелся от тяжелой работы, лоб взмок от пота. В который раз он поднял топор и обрушил его на камень. Сталь зазвенела, отскакивая от глыбы, но не причинила ей ни малейшего вреда. Воин вновь поднял топор, зазубренный и притупившийся от предыдущих ударов.

— Бесполезно, — вздохнул Веннар. — Только Трай’сил мог разрушить это. — Д’варф укоризненно глянул на Тол’чака.

Огр потупился.

— Элена! — позвал Эр’рил.

— Я здесь, — ответил голос из камня. — Но магия истощается, я не знаю, сколько еще она сможет защищать меня. Я уже чувствую напор Вейра. Едва магия Чо иссякнет, я не смогу противостоять ему.

Тол’чак закрыл глаза. Должна же быть разгадка! Эр’рил прибег к грубой силе, Фила пыталась найти ответ в духовном мире, а Веннар, похоже, сдался, признав поражение. А какая роль уготована ему? Сердце народа огров привело его к ведьме. Тень отца указала ему путь к Гал’готе, а Погибель навел на мысль о вратах мантикоры.

И вот теперь он сидит на корточках, никому не нужный. Что же ему делать? Тол’чаку казалось, что у него есть отдельные кусочки ответа, но они никак не желают складываться в целостную картину.

Огр в сердцах стиснул громадный кулак. Да, он обречен носить обличье Темного Властелина как доказательство проклятия, постигшего его предка. Эта мысль неотвязно зудела в голове, мешая трезво рассуждать. Она давила его, как смертельный приговор. Но сейчас огр отогнал ее прочь. Он сам хозяин своей судьбы.