— Что случилось, папа? — спрашивает она.

— Ну, — отвечает он наконец, справившись с припадком смеха, — нам просто не удалось пока завести эту штуку. — Эти слова снова заводят обоих. Азор держится за живот. — Какие-то неполадки в альтимапластикаторе, так Азор?

— Так, — с трудом выговаривает тот сквозь хихиканье.

— Мне подумалось, Артур мог бы нам помочь, он ведь, как-никак, механик, — говорит Уолтер.

— Вот как? Что же ты мне не раньше не сказал? — выкрикивает Азор. — Мне бы не помешала помощь механика. Ты не мог бы задержаться до вечера?

— Конечно, — соглашается Артур, шагая к ним.

— Так чем же вы там занимались? — вмешивается Луиза.

— Просто наверстывали время, милая, — говорит Уолтер.

Глаза у Луизы изумленно распахиваются и лезут на лоб.

— Прости. Совсем забыли о времени, — говорит он, поднимаясь и пролезая в люк.

— Альтимапластикатор?

— Представляешь? — восклицает Уолтер.

— Нет, — отвечает Луиза. Она не представляет и не верит.

— Хм, я никогда прежде не работал с алтимапластикатором, — вставляет Артур. — Честно говоря, даже не слышал о таком.

— Не волнуйся, сынок, я тебе покажу, — обещает Азор.

Луиза заглядывает в люк.

— Можно мне войти? Хочется посмотреть, как выглядит изнутри машина времени, пусть даже неисправная.

— Конечно, милая, конечно!

Азор протягивает ей руку. Луиза оборачивается к Артуру. Делает ему знак лезть за ней.

— Слушай, — говорит Азор, — давай мы с твоим отцом освободим место, чтобы вы с Артуром смогли осмотреться внутри. Выходи, Уолт.

И вот Луиза лезет по трапу, Артур за ней. Она садится в одно пилотское кресло, и Азор захлопывает за ними люк. При закрытом люке лампочки на приборной доске начинают мигать, жужжать и вращаться. Артур занимает соседнее кресло. Цветные блики отскакивают от стекол его очков, и Луиза начисто теряет интерес к технологии перемещения во времени. Будущее и прошлое исчезают. Единственное, что остается для нее — это напряжение между двумя телами. Как его голова лежала у нее на коленях. Как ее ладони скрывались у него в ладонях. Напряжение вытекает через горло. Живот. Мышцы. И что-то выковывается, сплавляется в нежность. Намеки, которые быстро собираются в острие, нацеленное прямо в сердце Луизы.

Номер проявляется отчетливей — 3327. Луиза стучит. Попасться один раз, может, еще простительно, но два — это уж слишком. Ответа нет, но она медлит, подозревая, что тишина ненастоящая, что она вызвана давлением крови, прихлынувшей в голову. Она кладет ладонь на дверную ручку и задерживает дыхание. Луиза входит и, быстро выложив восемнадцать полотенец на край кровати, закрывает за собой дверь. Она начинает перебирать бумаги у него на столе, пока не находит места, на котором остановилась.

Сначала я молчу. Предоставляю телеавтоматам говорить за себя. Их округлые медные тела двигаются вокруг прудика, расположенного прямо посреди Мэдисон-сквер-гарден. Я издали направляю машины, заставляя их выполнять на берегу танцевальные па. Они танцуют, как водяные жучки. У пруда собирается небольшая толпа. Все смотрят на роботов, так что мне удается незаметно толкаться среди зрителей, зажав в руке коробочку управления.

— Не понимаю, — слышу я голос одного юноши.

— Откуда они знают, куда идти? — вопрошает другой зритель. — Почему они не натыкаются на стену?

Я выжидаю, пока соберется побольше народа, разгуливая вокруг прудика. Телеавтоматы — яркая приманка: они гипнотизируют собравшихся своим движением. Я неторопливо пробираюсь к эстраде.

— Что такое каждый из нас, — удивляю я вопросом толпу, — как не машина из плоти?

Становится тихо. Я выдерживаю паузу, чтобы мысль успела усвоиться. Головы поворачиваются от пруда к эстраде. Я продолжаю:

— Мы по собственным проводам получаем электрические сигналы, которые приказывают нашим телам поднять руку, сжимающую вилку, ко рту. Открыть его и жевать. Мы повинуемся. Устройства, которые вы видите, действуют так же, только кожа у них из металла, а электрические импульсы генерируются маленьким командным центром, который я держу в руке. — Я поднимаю руку, показывая толпе коробочку. Рычажки, антенны и одна маленькая стеклянная лампочка сбоку.

Сегодня открытие Нью-йоркской электрической выставки Электричества. Все места заняты. У меня становится все больше слушателей.

— Эти устройства — представители расы роботов, телеавтоматов, как я их называю. Они готовы к услугам. Однако, — говорю я, — это еще не все.

Чтобы подогреть интерес, я затягиваю паузу, беру стакан воды и делаю глоток, но от волнения у меня перехватывает гортань, и вода попадает не в то горло. Я давлюсь, захожусь кашлем, на глазах выступают слезы.

— Главное, дорогие слушатели, другое… — Горло жжет. Кашель одолевает меня, и мне приходится ограничиться жестом: просто указать пальцем в небо. Я вожу пальцами по сторонам, машу руками. Зрители, пытаясь уследить за моими обезумевшими указательными пальцами, вертят головами, как рой медлительных мух. Я снова кашляю.

— Волны, — наконец хриплю я, открывая им тайну. — Невидимые волны пронизывают воздух, атмосферу, Землю и даже бетон «Мэдисон-сквер-гарден».

Зрители смотрят на меня круглыми глазами в полном недоумении. Некоторые так изумляются, будто я перелез через бортик и шлепнулся в пруд. Некоторые отворачиваются от меня к берегу.

— Каждый миг день ото дня, — продолжаю я, — эти волны переносят все, что способно настроиться на их частоту. С помощью этого устройства, — я снова взмахиваю коробочкой управления, — я посылаю телеавтоматам дискретные электрические сигналы по цепи этих волн, которые, в сущности, выполняют роль нервной системы Земли. Каждый телеавтомат настроен на прием только одной частоты. Как будто каждая машина говорит и принимает сообщения только на своем языке. «Je m'appelle Nikola Tesla», — говорю я и добавляю: — Только никто, кроме них, не знает этого языка. Он их, и только их.

Кажется, именно на этом месте я их теряю. Толпа все молчит. Может быть, я сказал слишком много и слишком быстро — как если бы я уверял их, что намерен взмыть в воздух без крыльев, в то же время читая их мысли. Постепенно люди расходятся к другим участникам выставки.

Я подслушал, как один молодой человек спросил своего приятеля:

— Что это он говорил?

И другой ответил:

— Что-то насчет невидимых волн, которые летают по воздуху, беседуя между собой по-французски.

Толпа рассеивается, оставляя меня наедине с моим изобретением перед стеной.

Луиза переворачивает страницу и читает дальше, но тут же замечает, что это не продолжение. Следующий листок немного другого цвета, и почерк с другим наклоном, как будто эта страничка случайно затесалась в историю, которую она читает, как записка, написанная много лет назад и забытая в кармане старого пиджака, как воспоминание, выплывающее вдруг невесть откуда.

Луиза читает вставную страничку: дневниковую запись, начинающуюся с середины:

…как если бы все возможности существовали в эфире, ожидая случая реализоваться или остаться нереализованными. Времени приходится делать выбор: сделать так или иначе. Оба варианта сразу невозможны. Как я сказал одному журналисту из «Геральд»: «Однажды человек установит у себя в комнате машину, которая будет извлекать энергию не из проводки в стене, и даже не из беспроводного передатчика энергии, но из рассеянной энергии, присутствующей в воздухе. Ее полным-полно. Нам просто нужны хорошие инженеры, или, скорее, инженеры, которые не работают на электрические компании». Я хотел, чтобы Катарина поняла, что атмосфера полна «да» и «нет» в ответ на любой вопрос. Потому я и послал ей один из радиометров профессора Крукса: крошечный ветряк, вращающийся только от солнечного тепла, чтобы сказать: в другой вселенной, в другое время — происходит одно и не происходит другое, Катарина, любимая.