«Вампир, вампир!» — звучит у нее в голове. Желудок сводит судорога. Ее поймали за подглядыванием. Воздух становится ледяным. Луиза продолжает медленно стирать пыль, а воздух вокруг нее твердеет, как цемент, насухо выжимая легкие. Она в ужасе. Ей вспоминается мгновенье перед поцелуем: каждый нерв в ожидании. Он все молчит. Она смотрит через Тридцать пятую улицу, через темное пространство в золотое окно, где одинокая женщина курит за кухонным столом, разгадывая кроссворд. Луиза больше не в силах терпеть. Она откидывает волосы вперед и пригибает голову, подставляя шею его зубам.
В конце коридора гудит лифт. Шипит радиатор отопления, и окно перед Луизой вдруг наполняется движением. Шорох крыльев выжимает остатки воздуха из ее груди. Вампиры. Нетопыри. Она готова с визгом отскочить от окна. Кто-нибудь ее услышит. Она успеет добежать до Бельвью. И тут она замечает одну мелочь. Цветную ленточку, радужную полоску.
— Голуби?
— Да, — отвечает голос сзади, — голуби.
Это — последний удар. Колени у Луизы подгибаются, но, как ей ни нравится воображать себя нежной девицей, склонной к обморокам, она не такая. Она остается в сознании, хоть и упала на колени. Обернувшись, она лепечет:
— Вы меня напугали.
С пола ей кажется, что подошедший мужчина высится над ней как башня.
— Простите. Хотя я мог бы сказать то же самое о вас. Как-никак, вы в моей комнате.
Двумя длинными шагами он пересекает номер и оказывается рядом. Протягивает руки, намереваясь подхватить ее под локти руками в перчатках. Она сжимается в комок. Он отстраняется в последний момент, так и не коснувшись ее, как будто в отвращении. Луиза сама встает на ноги и смотрит на него. Он с большой поспешностью отступает назад.
Он очень стар, хотя и в старости не утратил высокого роста и достоинства в осанке. Теперь она может рассмотреть его хорошенько. Ей кажется, что в его глаза можно провалиться. Бедная Катарина. Бедный Роберт.
— Я прибиралась, сэр, — говорит Луиза, предъявляя в доказательство тряпку.
— Вы новенькая в отеле? — спрашивает он, и она снова замечает акцент, порой жесткий, как кремень.
Луиза не отвечает, и он морщится.
«Все тайны, — думает Луиза. — Открой мне все свои тайны!»
— Мою комнату не убирают, если я об этом не прошу, — очень вежливо сообщает он, как бы стесняясь своего особого положения. — Однако я бы взял свежие полотенца. Свежие полотенца всегда пригодятся. — И он поворачивается к ее тележке. — Восемнадцать штук, если есть.
— Конечно, — отвечает она и проходит вплотную к нему, не отводя глаз. Она выходит к оставшейся в коридоре тележке и отсчитывает полотенца. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать.
— У меня только шестнадцать, сэр. Этого хватит?
Его лицо мрачнеет. Он угрюмо склоняет голову.
— Нет, боюсь, что мне нужно восемнадцать, — говорит он.
Луиза стоит, на вытянутых руках протягивая ему кипу полотенец.
— Я сейчас же принесу еще два, — предлагает она.
— Нет, простите, я не могу. Мне нужно, чтоб было восемнадцать.
Она еще мгновенье протягивает к нему руки, но полотенца становятся тяжелым грузом. Шестнадцати полотенец он не желает. Луиза опускает руки, прижимает полотенца к груди. Кипа достает ей почти до подбородка. Она кладет ненужные полотенца обратно на тележку, но не уходит. Ей не хочется уходить. Ей хочется порыться в его секретных шкафчиках и узнать, чем он занимается в своей странной комнате. Хочется спросить, как он украл электричество, и не опасно ли это, и откуда он, и что сталось с Катариной и Робертом. Ей хочется все это знать, и она стоит перед ним, не двигаясь, не уходя, не заговаривая — просто смотрит, пользуясь последним случаем насмотреться на это удивительное место.
— Голуби? — наконец спрашивает она у него.
— Да. — Он поворачивается к окну. — Вы любите голубей?
— У меня дома голубятня. У нас с отцом.
— Значит, вы понимаете, — говорит он, улыбаясь, и идет к двери, словно хочет проводить ее.
Луиза тоже улыбается и кивает, хотя все совершенно не так. Она очень мало понимает, и даже ощущает непонимание, как пустоту в груди, как вырезанный из нее фрагмент головоломки.
У двери он задерживается:
— Как вас зовут?
— Луиза, — отвечает она, и он кивает.
Она, пятясь, оказалась уже почти за дверью, он почти выставил ее из номера, но на последнем шаге она замирает при звуке его голоса:
— И что вы об этом думаете, Луиза? — спрашивая, он отводит от нее взгляд.
— Об этом, сэр?
— О рукописи, которую читали. Что вы об этом думаете?
— По-моему, страшно увлекательно. — Она и не пытается отпираться. — Это ведь про вас, да?
— Да.
— Она закончена? Вы уже все дописали?
— Как она может быть закончена, если я еще жив?
— Понимаю, сэр. Это автобиография?
— Не «авто». Ее пишет мой друг.
— Ну, мне бы очень хотелось прочитать до конца. То есть, когда ее издадут. — Луиза не хочет, чтобы он думал, что она снова проберется к нему в номер, хотя теперь, когда она знает, что скрывается за дверью номера 3327, она непременно сюда вернется.
— А что вам понравилось больше всего? — спрашивает он, не глядя на нее, как будто стесняясь.
— Я мало успела прочитать, — говорит она, желая внушить ему, что она совсем недолго вынюхивала. — Часть про мистера и миссис Джонсон. Мне нравится, как описана любовь с первого взгляда. Магниты. Сопротивляться, наверно, невозможно.
— Любовь с первого взгляда… — повторяет он.
— Да.
— Вы когда-нибудь влюблялись?
— Нет, но я понимаю.
— Хм-м… — Он улыбается, растягивая губы в узкое лезвие. — Нет, то, о чем вы читали — не любовь. Любовь невозможна.
— Вы не верите в любовь? — удивляется она, потому что, по мнению Луизы, любовь неизбежно приходит ко всем, особенно к таким старым и очаровательным, как этот мужчина.
Он отвечает ей странной гримасой — словно не понимает, о чем она говорит. Он смотрит вниз, забыв о ней или увлекшись узором ковра. Он тянется к ручке, чтобы закрыть дверь, но у Луизы остался еще один вопрос. Она вставляет ногу в щель, не давая двери закрыться.
— Сэр, можно вас спросить?.. Я не понимаю, как вы вчера украли электричество?
Он улыбается, вспомнив об этом, и щеки его краснеют. Он краснеет от мысли об электричестве.
— Украл? — повторяет он. — Я не крал его, милая. — Он шагает к Луизе, как будто какая-то сила выталкивает его в коридор. — Оно всегда было моим, — говорит он и закрывает перед ней дверь.
* * *
— Он боится микробов, и у него какой-то заскок насчет чисел.
— Что вы хотите сказать?
— Я о том, что все должно делиться на три. Номер комнаты, число полотенец, шаги. Он даже ест так аккуратно, как машина, но очень причудливая, удивительная машина. И микробы. Он моет руки восемнадцать раз в день и на каждый раз требует свежее полотенце.
— Спрашивая, не заметили ли вы чего-либо странного, мы имели в виду другое. Не замечали ли вы чего-либо подозрительного. Сомнительные посетители, друзья?
— Нет.
— Нет? Вы уверены?
— Я уверена. У мистера Теслы нет друзей. Не осталось.
ГЛАВА 6
Пока вы спите, вы мертвы, и все равно, остаетесь ли вы мертвым час или миллиард лет.
Марк Твен
Они шли рядом, и ее ладонь покачивалась совсем рядом с его бедром. Сигналила ему: как маяк, как тревожный гудок. Фредди, рассказывая Уолтеру про гнездо, которое птицы торопливо строили под карнизом станции надземки, как видно, совсем не замечала мощных сигналов, которые ее ладонь посылала его ладони. Они с Фредди были женаты уже почти год, но их все еще разделяла какая-то официальность, непонимание и неловкость, расстояние, красота, придававшая их отношениям нервность и напряженность. Он ее не заслуживал и целыми днями дивился, как это она ему досталась. Удивление волнами захлестывало его, когда он к ней прикасался. Ему нравилось оттягивать время, предвкушать, сколько радостей принесет ему ее рука.