На следующее утро Уильям проснулся с ужасным похмельем. Он до подбородка натянул одеяло, в страхе, что тело расколется надвое. Тогда-то он и заметил чемодан Тилли. Он был аккуратно собран и приготовлен, как будто она куда-то собралась уехать. Он выполз из постели и спустился на кухню, где она готовила ему чай, чтобы успокоить головную боль.

Он остановился в дверях, и она целую минуту не замечала его.

— Уезжаешь, значит?

— Да-да, уезжаю, — буркнула она, устав от вечных подозрений.

— Потому, значит, ты и собрала чемодан к отъезду, а?

— Конечно, Уильям. Именно поэтому.

Она повернулась к вскипевшему чайнику и закончила начатое дело. Когда чай был готов, она оглянулась, думая, что застанет Уильяма на том же месте. Она ошиблась. В кухне она была одна. Пощелкивала горячая духовка. Она отнесла чай наверх, решив, что он вернулся в спальню, но и там было пусто.

— Где ты, Уильям, — позвала она. Ответа не было. — Уильям?

Должно быть, он все-таки решил пойти на работу. Она вернулась вниз и поставила чашку на стол, посластила чай и стала пить сама. Заново планируя день, отрезала себе кусок хлеба на завтрак. В кухне без Уильяма было спокойно и мирно, и она очень удивилась, когда через несколько минут он вернулся оттуда, куда уходил — из дровяного сарая — с топором в руках. Для нее стало полной неожиданностью, что он поднял топор и двадцать шесть раз опустил его на череп Тилли, прежде чем уронить окровавленное орудие и подойти к соседскому дому, чтобы сообщить соседям.

— Я это сделал. Пришлось. Теперь меня повесят.

Но Уильям ошибся. Заголовки газет, подкупленных Эдисоном, гласили: «Кеммлера вестингаузили!», а статьи описывали, как пламя вырвалось у него из головы, как из-под ногтей шел пар, как Кеммлер стал первым человеком, убитым электрическим стулом, действующим на переменном токе и изобретенном Гарольдом Брауном, служащим некого мистера Томаса Эдисона.

Она была еще не готова для испытания на людях.

Подошвы ботинок врезаются мне в бедра. Я стою на коленях, раскачиваясь взад-вперед. Пульс. Мне придется притронуться к ней. Я на мгновенье закрываю глаза, собираясь с духом, и сжимаю ее запястье между большим и указательным пальцем. Заряд еще кружит где-то рядом, и что-то меняется от этого прикосновения. Моя голова падает на плечо.

— Луиза.

Она говорила, что так ее зовут. Пульс бьется у нее на запястьи. Девушка жива. Я выпускаю руку и перевожу дыхание, вытирая пальцы, стирая ее микробов на ковер.

Потом я в смертельной тревоге жду ее рассказа. Я готовлюсь услышать ее отзыв об установке. Вероятно, меня тревожат и возможные последствия, если разряд застрял у нее в суставах или обжег ее мысли. Для меня совсем нежелательно внимание дирекции отеля. Финансы мои в полном беспорядке, и если мне придется снова переезжать, работа застопорится.

Ее глаза движутся под веками. Это лучше, чем полная неподвижность, в которой я застал ее. Луиза. Любопытная девица. Два визита за одну неделю. На два больше, чем я получил за последний год, хотя вряд ли взлом комнаты можно официально назвать визитом. Я дотягиваюсь до полотенца и делаю из него подушку ей под голову. У нее чуть подергиваются мышцы щеки: кожа покраснела. Я отключаю аппарат. Рот у нее приоткрывается, и я слышу дыхание. Не могу сказать, что жалею о вмешательстве девушки. Хочется только, чтобы она очнулась и рассказала мне, что с ней произошло, рассказала, что она там видела.

Медленно тянутся минуты. Я трогаю ее за плечо тупым концом карандаша.

— Эй? — говорю я прямо ей в ухо.

Веки у девушки вздрагивают, достаточно, чтобы впустить внутрь немного света. Она шевелится. Я чувствую, как возвращается в комнату ее сознание. Слышу, как она глотает воздух и совсем неожиданно приходит в себя. Садится рывком, с круглыми глазами.

— Пожалуйста, не говорите никому!

Вот первые слова, которые срываются с ее губ.

Я молчу.

— Пожалуйста, — упрашивает она. — Я потеряю работу. Я только посмотрела.

Этого преимущества я не учел. Я думал только о своих неоплаченных счетах и об устроенных мной перебоях в подаче энергии.

— Как вы себя чувствуете? — спрашиваю я.

Она осматривается по сторонам, словно думает найти здесь ответ.

— Все в порядке, — говорит она.

— Что вы чувствуете? — я продолжаю опрос.

— Я очень боюсь, что вы расскажете управляющему о том, что я была у вас в комнате, и я потеряю работу.

— Ваш секрет, — говорю я ей, — останется при мне, пока мой… — Я указываю на аппарат. — Останется при вас.

Она поднимает на меня глаза. Она согласно кивает.

— Аппарат, — говорит она.

— Аппарат, — говорю я.

— Да. — Она немного успокоилась и почти шепчет: — Я чуть не забыла.

— Что произошло, когда вы его включили?

— Я была живой, — говорит она. — Что это?

— Не могу вам сказать. Он еще не готов.

— Но мне вы можете сказать. Я никому не проговорюсь.

— Нет, боюсь, что не могу.

— Почему?

— Слишком опасно.

— Опасно?

— Да.

— Хм-м.

Она поджимает губы, словно ищет способ обойти опасность. Поворачивается ко мне лицом, подтягивает колени, пряча их под пышной юбкой горничной. Несколько прядей ее темных волос прилипло к губам, так что через все лицо протянулись тонкие линии. Она их, кажется, не замечает.

— Но я ведь уже знаю, разве нет?

— Ну, если вы уже знаете, тогда мне и объяснять ни к чему. Ну вот. Вы отдохните здесь, пока не почувствуете себя лучше.

У нее немного озадаченный вид. Она молчит, но в голове что-то просчитывает, перебирает.

— Я не понимаю, — говорит она.

— Да, я знаю, — отвечаю я, пользуясь преимуществом над ее взбаламученными мыслями. Я вскакиваю с коленей на ноги. Должно быть, я перекрыл подачу крови в сосуды ног, потому что, встав, чувствую себя немного неуверенно. Пока она сидит на полу, приходя в себя, я подхожу к окну и закидываю ногу на подоконник. Что-то не так, вены в моей ноге словно залили цементом. Я, не обращая на них внимания, подтягиваю вторую ногу. Я нужен птицам. Вчера вечером у меня появился новый пациент, тоже со сломанным крылом. Его контрабандой доставил мне под ливреей помощник официанта. Когда я уже наполовину за окном, а наполовину внутри, что-то изменяется; онемение сдвигается, бросаясь прямо ко мне в середину.

— Ой-ой-ой!

Да, верно. Я леденею. Вот оно. Отчетливая боль от середины туловища к плечам. Возможно, я что-то подхватил. Не надо мне было трогать эту девушку.

Голубь, увидев меня на подоконнике, опускается рядом, и я держусь, пригнув голову, протискиваюсь под рамой.

— Хуу-ху!

Я делаю отчаянную попытку позвать ее, мою птицу, но дыхание нечистое и слабое.

— Ой-ой! Да.

Вот опять, трепыхание под ребрами и ужасная боль. Трепыхание? Я опускаю взгляд к себе на грудь. Не она ли там бьет крыльями у меня за грудиной? Тридцать три этажа бросаются навстречу моему взгляду. Я нездоров. Ее здесь нет, а я почти не могу дышать.

— Луиза…

Дыхания не хватает. Мне уже не хочется оставаться на оконном карнизе, и я с некоторым трудом перекидываю ноги обратно в комнату, на пол. Я прислоняюсь к кровати.

— Луиза?

Она не смотрит на меня. Я прижимаю руки к груди. Вдох дается с трудом. Что-то изменилось, думаю я. Да. Мое качество. Я болен.

— Мне понадобится ваша помощь.

— Вам нужен врач? — спрашивает она, немного опомнившись.

— Врач? Нет. Мне нужна ваша помощь, чтобы добраться до Брайант-парка. У меня там назначена встреча. С птицей.

Я уже много дней не виделся с моей птицей, с самого Нового года. Неудивительно, что мне не по себе.

— С птицей? Прямо сейчас, сэр?

— Да. Боюсь, что прямо сейчас. Вы можете мне помочь?