МЫ УЖЕ ДВАЖДЫ ПРОШЛИ путь развития итальянского искусства в эпоху кватроченто, на памятниках архитектуры и скульптуры. Вы могли видеть, что путь этот и в архитектуре и в скульптуре идет одинаковыми этапами, отличаясь только, может быть, скоростью темпа. Теперь нам предстоит в третий раз проделать тот же путь, но в его наиболее сложных и запутанных ответвлениях — на памятниках итальянской живописи кватроченто.

Как мне приходилось уже раньше указывать, живопись кватроченто сначала, несомненно, отстает в своем развитии от других искусств. Брунеллески и Донателло были уже в расцвете сил, когда только родился реформатор живописи кватроченто — Мазаччо. Поэтому прежде чем перейти к изучению творчества Мазаччо, нам необходимо познакомиться с произведениями тех итальянских живописцев, которые служат как бы прологом к реформам Мазаччо или, пожалуй, вернее — которые отражают в своей живописи слишком затянувшийся эпилог искусства треченто. Эти, если так можно сказать, тречентисты XV века очень многочисленны, и их деятельность не только предшествует Мазаччо, но развивается ему параллельно. Инерция треченто, то есть готики, так велика, что даже и после смерти Мазаччо многие итальянские живописцы продолжают писать по рецептам треченто. Где же мы должны встретить наиболее сильную приверженность готическим традициям? Естественно, что там, где они были всего сильнее в эпоху треченто, то есть на севере Италии и в Сьене. С этих центров мы и начнем наш обзор.

На рубеже XIV и XV веков самым влиятельным центром европейской живописи является Франция. Не потому что французская живопись того времени была особенно богата выдающимися мастерами, но потому что Франция сделалась средоточием двух главных направлений тогдашней европейской живописи: одного, вместе с Симоне Мартини распространившегося из Италии, и другого, шедшего из Нидерландов. Слияние этих двух направлений на аристократической почве французского и бургундского дворов и создало тот позднеготический, интернациональный стиль в живописи, который в начале XV века господствовал во всей Европе. Отличительной особенностью этого интернационального стиля является чрезвычайно стилизованный рисунок в сочетании со свежими реалистическими наблюдениями. Знаменитый алтарь Мельхиора Бредерлама в Дижоне, миниатюры Андрэ Боневё и Хакмара Эсдена, алтарные иконы кельнской школы могут иллюстрировать различные разновидности позднеготического интернационального стиля. Именно этот-то, сложившийся во Франции, интернациональный стиль широко распространяется в Северной Италии в начале кватроченто. Причем тот светский, аристократический тон, который свойствен позднеготическому стилю во Франции, получает в североитальянской живописи особенно яркое выражение. Чутко усвоила североитальянская живопись и другую специфическую особенность французского стиля — интерес к пейзажу и к миру животных.

Художественные сношения между Францией и Италией особенно оживляются в конце XIV века. В Италию устремляются французские архитекторы, принимающие участие в построении Миланского собора, и французские миниатюристы. В свою очередь герцог де Берри начинает собирать свою богатую коллекцию произведений итальянского искусства. Из целого ряда безымянных произведений алтарной живописи, фресок, миниатюр, которые возникают в Северной Италии на рубеже XV века и свидетельствуют о проникновении в Италию готически-интернационального стиля, следует выделить фрески, украшающие стены палаццо Борромео в Милане. Их приписывают самым различным художникам, вплоть до Пизанелло, но до сих пор безуспешно. Фрески изображают различные сцены аристократической жизни, происходящие на открытом воздухе, на фоне смело, декоративно написанного, по большей части вечернего пейзажа. Здесь вы видите светское общество за игрой в карты. Обращает на себя внимание попытка ночного освещения — чисто северная проблема, которую впервые выдвинул Симоне Мартини в бытность свою во Франции. А затем наряду с реалистической трактовкой модных туалетов — стилизация линии, ее орнаментально каллиграфический характер, напоминающий технику французских рукописных миниатюр того времени. Вторая фреска, изображающая светские игры на лоне природы, еще своеобразней благодаря декоративно-стилизованной композиции. В этой фреске заметно сказывается и другой первоисточник позднеготического интернационального стиля — нидерландские тканые ковры.

Первое определенное имя художника, с которым мы сталкиваемся на путях проникновения французского влияния в Италию, это Джованнино де Грасси. Он был известен главным образом как архитектор и скульптор, участвовавший в украшении Миланского собора. Но с его именем связан ряд миниатюр и рисунков. Особенно интересен альбом рисунков, хранящийся в городской библиотеке в Бергамо. Большинство листов альбома заполнено изображениями животных. Огромное историческое значение этих рисунков заключается в том, что они исполнены с натуры. До сих пор подобные сборники рисунков состояли из типов форм, стилистических схем, которые, переходя из мастерской в мастерскую, служили художникам образцами для их композиций (самый знаменитый пример — альбом французского художника Виллара де Оннекура в парижской Национальной библиотеке). Джованнино де Грасси один из первых ставит своей задачей непосредственное изучение натуры. Конечно, этюдами с натуры в прямом смысле слова его рисунки еще нельзя назвать — они исполнены, по всей вероятности, по памяти; каллиграфия сплошных, плоских и ровных линий больше занимала художника, чем реальная разработка формы. Но все же эти рисунки полны совершенно нового энтузиазма перед натурой, которого не знала предшествующая эпоха. Характерно для первых шагов этого пробуждающегося реализма, что Джованнино де Грасси теряет непосредственность, свежесть восприятия натуры, как только от животных переходит к человеческим фигурам. Тогда опять появляются готические стилизованные изломы и завитки в складках одежды. Но особенно ярким свидетельством готической природы творчества Джованнино де Грасси являются те страницы альбома, где художник составляет фантастические алфавиты путем комбинации и стилизации человеческих фигур и всевозможных животных.

Влияние Джованнино де Грасси распространилось главным образом в Ломбардии, где в начале XIV века появился целый ряд живописцев, миниатюристов и рисовальщиков, пытающихся следовать его реалистической программе. Но особенно крупных представителей готического интернационального стиля дала Верона, еще со времени Альтикьеро и Аванцо сохранившая значение одного из важнейших художественных центров Северной Италии. Сюда северное влияние проникало, по-видимому, не только из Франции, но и из германских стран, через Тироль. Главой веронской школы кватроченто надо считать Стефано да Верона, или, как его часто называли, — Стефано да Дзевио. Биографические сведения о мастере скудны. Родился он около 1374–1375 года, умер около 1438 года. Документ от 1434 года подтверждает его пребывание в Тироле. Картина «Поклонение волхвов^», хранящаяся в миланской галерее Брера, подписана мастером и датирована 1435 годом. Это единственное его достоверное произведение. В развитии творчества Стефано да Дзевио очень заметны определенные этапы. Его ранний стиль характеризует «Мадонна с ангелами^», хранящаяся в галерее Колонна в Риме. Здесь Стефано да Дзевио — чистый готик в духе французской аристократической готики. Фигуры отличаются чрезвычайно длинными и тонкими пропорциями. В композиции преобладают длинные, сплошные линии, и эта игра стилизованных кривых полна незабываемого музыкального очарования. Уже в ранних произведениях Стефано да Дзевио появляется неизменный атрибут всех его картин — павлин с изгибающимся пестрым хвостом.

Второй этап художественного развития Стефано да Дзевио может иллюстрировать «Мадонна в райском саду^» (картина находится в веронском музее). Мадонна сидит среди цветов и птиц, окруженная изгородью райского сада; младенец сосет палец и наблюдает за ангелами, поющими по книге; в другом углу садика ангелы хлопочут около дароносицы; на переднем плане святая Екатерина вьет венок и, разумеется, два неизбежных павлина свешивают с плетеной изгороди свои длинные изгибающиеся хвосты. Если в мадонне галереи Колонна преобладала аристократически утонченная французская готика, то здесь, несомненно, гораздо сильнее чувствуется германское влияние, дух кельнской алтарной живописи и тирольских фресок — в сказочной беззаботности и уютности рассказа, в сочетании реалистических мелочей с отвлеченным орнаментом композиции. Все пространственные завоевания треченто, кажется, забыты, композиция снова развертывается на плоскости как пестрый ковер, и даже приемы обратной перспективы как будто снова возродились.