Сегодня, на фоне еще не завершенного в России процесса преодоления прошлого, эта заметка, опубликованная в 2004 году в московском журнале «Октябрь», может показаться скандальной и едва ли не циничной. Были ли верны воспоминания Светлова 1958 года, был ли он искренен, сообщил ли он миру всю правду о «Гренаде»? Очевидно только одно: уже в 1926 году Светлов сознательно воспользовался стереотипом нового «интернационального» человека. VI. Новые точки зрения. Путешествия в метрополии: дискурс — фотография — фильм Хронологические и фотографические «уловки» в «ZOO, или Письмах не о любви» Виктора Шкловского Дорогие ребята! …Вчера я ждала его целый день; трижды написала ему одно и то же письмо; одно отправила на его первую квартиру, второе на другую квартиру, последнее на квартиру его матери в Фриденау. На вуппертальском наречии: Lewer Fitter Boom, dat letze Mol, dat eck schriewen tu: kömm oder kömm nich, ollet Mensch. Eck han Deck so völl tu verzählen, eck weeß jo nich, wat eck met all die Liewe donn soil. Дорогие ребята! …Берлин город маленький, и с каждым днем все уменьшается и уменьшается. Большим является только тот город, из которого можно увидеть что-нибудь большое. У Берлина только смотровая щель, горло бутылки, да и то обычно закупоренное, даже фантазия задыхается. Доброй ночи! Дорогой Гервард! Эту ночь я снова провела в беспутных мечтаниях. Шаталась по Курфюрстендам, одетая как бродяга, в рваные штаны и зеленоватую поношенную куртку; в голову приходили только тупые мысли, к тому же я была пьяна — от печали. Гервард! Теперь я так часто хожу одна в город, езжу с прочими кротами по подземке! Эльза Ласкер-Шулер. «Мое сердце» [770] I. Любовные письма советского беженца: гибрид и пародия жанра Под впечатлением «Кайзеровской панорамы» Вальтер Беньямин в «Берлинском детстве на рубеже веков» вспоминал о 1932–1933 годах следующим образом: Странным в путешествии было то, что его дальний мир не всегда был чужим и что тоска, которую оно пробуждало во мне, не всегда манила в неизвестное, гораздо чаще становилась мягким побуждением к возвращению домой[771]. Немного курьезно звучит в его московских размышлениях следующее: «Лучше, чем сама Москва, виден из Москвы Берлин»[772]. Совсем наоборот в случае Виктора Шкловского, когда он в своем «ZOO, или Письмах не о любви» (1923) смотрит из Берлина на Москву, пользуясь не оптической «машиной иллюзий», а эпистолярным жанром. В любом случае, беглые взгляды на чужбину, задержавшиеся на ней, пробуждают у автора писем, как и у молодого Беньямина, желание вернуться домой, что, по моему убеждению, в особой степени мотивировано визуальным беглым восприятием метрополии, кажущейся иллюзорной. Не случайно после своего сентиментального путешествия[773] Шкловский создает на промежуточной берлинской остановке не путевой отчет, не путеводитель или же городской роман, а пусть одностороннюю, но переписку. В этом жанре он прежде всего примыкает к ставшим образцом стиля в русской литературе «Письмам русского путешественника» Н. Карамзина. Карамзинские описания путешествий 1790-х годов отмечены узнаванием[774] того, что было систематизировано и заготовлено заранее в качестве замысла образовательного путешествия по Германии, Швейцарии и Франции. Шкловский, напротив, оказывается в Берлине и использует «ZOO, или Письма не о любви» в качестве документа, свидетельствующего об определенном этапе своего пребывания на чужой немецкой станции поселения русских. И хотя корреспондент у Шкловского также в карамзинской манере придумывает ситуацию писания писем из уединения, отмеченную смешением /авто/биографического и дескриптивного способов изображения, однако его любовные письма выступают и в качестве пародирования жанра. Сам автор в первом предисловии обозначает процесс ее создания следующим образом: «Первоначально я задумал дать ряд очерков русского Берлина»[775]. Для пришедшей затем в голову идеи любовной переписки он нашел (открыл) объяснение: «/Т/ак как основной материал книги не любовный, то я выразил запрещение писать о любви»[776]. Автор, который в предисловии 1963 года сначала выдает себя за безымянного автора писем[777], в известной мере прячется за описание своей несчастной (ибо запретной, а потому безнадежной) любви, чтобы с этой негативной точки зрения описать Берлин и его русскую колонию. По этой причине Фриц Мирау считает его роман «самой отчаянной книгой о Берлине у русских»[778]. Его письма «оплакивают полную бесполезность существования русских в Берлине»[779]. Такой эффект достигается именно благодаря жанру (мнимой) любовной переписки, в которой женщина-адресат постоянно отклоняет то преувеличенные, то высокопарные признания в любви анонимного отправителя писем[780]. В ответ на бесконечные уверения в любви со стороны своего обожателя[781] Аля повторяет: «Не пиши мне только о своей любви»[782]. Но корреспондент у Шкловского продолжает писать письма, заменяя любовную тему незначительными сообщениями о погоде: «Я не буду писать о любви, я буду писать только о погоде. Погода сегодня в Берлине хорошая»[783]. С помощью такого рода уловок ввиду несчастного изгнания, по аналогии с запретной, а потому безнадежной любовью, (автобиографическое Я обращается к анонимному читателю. По этой причине письма обнаруживают меньше нарративных построений, в которых развивается отношение к адресату, и значительно больше дескриптивных — относительно топографии немецкой метрополии как места изгнания и тамошней (прежде всего литературной) русской колонии. По сравнению с традиционными любовными романами в письмах (такими, как появившееся в 1846 году первое произведение Достоевского «Бедные люди», представлявшее собой сентиментальный диалог в письмах[784]) роман Шкловского оказывается и пародией на жанр[785]. Вследствие запрещения любовной темы взгляд русского автора писем обращается на Берлин как на место изгнания, даже если (и именно поэтому) он сообщает своему адресату: «Пишу я эту книгу для тебя, и писать ее мне физически больно»[786]. Когда безымянный герой Шкловского адресует свои письма Але, возникает соответствующая эпистолярному медиуму приватная сфера, которой одновременно противоречит обращение к неизвестному читателю. Напряженность усиливается, с одной стороны, из-за протеста обожаемой получательницы писем, с другой — в связи с ненадежностью письменного сообщения по причине промедлений и не всегда удачных путей коммуникации. Этим движениям аналогично как выжидательное фланирование автора писем в городской суете, так и ситуация беженца в целом. вернуться Lasker-Schüler Else. Mein Herz. Ein Liebesroman mit Bildern. (München; Leipzig, 1912) Nendeln / Liechtenstein: Kraus-Reprint, 1973. S. 20f., 37f., 83 u. 99. Послания, которые Эльза Ласкер-Шулер отправляла в Норвегию своему мужу Герварду Вальдену и сопровождающему его в путешествии Курту Нейману, рассказывают о берлинской богемной жизни автора и тамошних художников. В отличие от пишущего письма героя В. Шкловского, она, как правило, снабжала себя, а также своих любовников, друзей, подруг и знакомых вымышленными псевдонимами, которые, однако, как свидетельствует уже подзаголовок, указывают на «действительно […] существующих людей». Как будет показано, односторонняя переписка обнаруживает много общего с письмами Шкловского из «ZOO», базирующегося не только на городской жизни Берлина — как, например, в бурной сцене в кафе. В известной мере Ласкер-Шулер тоже пишет не впрямую, прежде всего о своих любовных аферах — /не/ о любви к своему адресату Герварду, который во время путешествия познакомился со шведкой, что в конечном итоге привело к разводу. Одновременно корреспондентка то и дело посмеивается над жанром любовного послания и сжимает жизнь берлинского мегаполиса до метафоры, до в равной мере воскрешающих надежды и внушающих отчаяние «уловок». Такого рода свободное обращение с эпистолярным жанром любовного послания можно проследить и в переписке между замужней сестрой адресата Шкловского — Лилей Брик и ее поклонником Владимиром Маяковским (ср.: «Любовь это сердце всего». В. В. Маяковский и Л. Ю. Брик: переписка 1915–1930 годов. М.: Книга, 1991). То обстоятельство, что корреспонденция Ласкер-Шулер цитируется здесь столь подробно, связано с моим посвящением одному из адресатов. вернуться Benjamin Walter. Berliner Kindheit um Neunzehnhundert // Ders. Gesammelte Schriften. Bd. 4,1 / Hg. Tillmann Rexroth / Hermann Schweppenhäuser / Rolf Tiedemann. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1972. S. 235–305. Hier S. 240. вернуться Benjamin Walter. Moskau // Ders. Gesammelte Schriften. Bd. 4,1. S. 316–348. Hier S. 316. вернуться Кроме того, примечательно, что Шкловский выбрал для своей автобиографии, написанной в 1923 году, т. е. в возрасте тридцати лет, название «Сентиментальное путешествие» (см.: Шкловский В. Сентиментальное путешествие. М.: Новости, 1990). В этом сочинении, названном в подзаголовке «Воспоминания 1917–1922», речь идет как о мемуарах, так и о документированных описаниях Октябрьской революции в России, о Гражданской войне, а также переживаниях этого и более позднего времени за границей, куда относится и берлинская эмиграция. В отличие от «Sentimental Journey through France and Italy» Лоренса Стерна 1768 года, написанного с точки зрения впечатлительного пастора мистера Йорика, автобиографические и фактографические описания Шкловского получают негативную окраску — прежде всего вследствие изображения войны и ее последствий. Тем самым они противоречат возврату к сентиментализму, и название, таким образом, становится антитезисом практически одноименного английского текста-предшественника. Это касается и созданного Карамзиным русского жанра описания путешествия, многостороннего как в формальном, так и в содержательном отношении, к которому примыкают оба произведения Шкловского, желающего в качестве представителя теории литературного формализма (в частности, «литературы факта») обновить его. вернуться Ср. Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Письма русского путешественника // Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л.: Наука, 1984. С. 564 и след. вернуться Шкловский В. ZOO, или Письма не о любви. Берлин: Геликон, 1923. С. 9. Далее — Шкловский В. ZOO, или Письма не о любви. вернуться Шкловский В. ZOO, или Письма не о любви // Шкловский В. Собр. соч.: В 3 т. М.: Художественная литература, 1973. С. 163–230. Здесь с. 166. Далее — Шкловский В. ZOO, или Письма не о любви. 1973. вернуться Mierau Fritz. Die Hamburger Rechnung. Zur Topographie der russischen Deutschland-Mythen // Fantaisies russes. Russische Filmmacher in Berlin und Paris 1920–1930 / Red. Jörg Schöning. Hg. Wolfgang Jacobsen / Jörg Schöning. München: Text + Kritik, 1995. S. 157–163. Hier S. 159. вернуться Ср.: Шкловский В. ZOO, или Письма не о любви. С. 19, 21. вернуться Там же. С. 21. Уже в своем первом ответном письме Аля просит прекратить любовные признания (Там же. С. 21). Так как она пишет письма и своей сестре в Москву, возникает параллель с Эльзой Триоле, чья сестра Лиля Брик тоже жила в Москве. Об этом свидетельствует и то обстоятельство, что Шкловский посвятил Эльзе Триоле свою книгу, назвав ее «Третьей Элоизой». В своей автобиографии Илья Эренбург характеризовал женские письма в этом произведении как аутентичные: «Эта книга […] способствовала рождению писательницы […]. Эльза […] Триоле жила тогда в Берлине […]. Шкловский включил в свою книгу „Цоо“ четыре или пять писем Эльзы» (Эренбург И. Люди, годы, жизнь // Эренбург И. Собр. соч.: В 10 т. М.: Художественная литература, 1966. Т. 8. С. 413 и след.). На их происхождение Шкловский намекает в своем добавленном предисловии 1924 года (см.: Шкловский В. ZOO, или Письма не о любви. 1973. С. 166), которое в любом случае воспринимается как часть фикции. Кроме того, он указывает в третьем предисловии 1963 года на Алин — alias Ėl’zas — более поздний успех в качестве французской писательницы Эльзы Триоле (Там же. С. 167). вернуться См.: Шкловский В. ZOO, или Письма не о любви. С. 27. вернуться См.: Достоевский Ф. М. Бедные люди // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1972. Т. 1. С. 13–108. Немолодой титулярный советник с говорящей фамилией Макар Девушкин переписывается в романе с юной Варей, в которую он влюблен. При этом проявляется много соответствий с эпистолярным стилем западноевропейского романтизма, на который ориентируется «девственный» Девушкин в своих любовных отношениях. Так Достоевский примыкает к сентиментальной традиции эпистолярной литературы — по ее образцу живущий в бедности Девушкин обращается к своему идеалу. вернуться Пародия прочитывается здесь и исходя из теории символически генерализирующих средств коммуникации Н. Лумана, к которым он причисляет и любовь (см.: Luhmann Niklas. Liebe als Passion. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1994. S. 21–39). Чтобы обозначить свою терминологию, Луман выделяет в этих средствах «коммуникативные указания» (ср. S. 22f.) и их семантику, определяющую обстоятельства: «Любовь как медиум является не чувством, а коммуникативным кодом, по правилам которого можно выражать, изображать, симулировать, подчинять других, отвергать и, если соответствующая коммуникация реализуется, приспосабливаться ко всем последствиям» (S. 23; ср. также S. 27. См.: Luhmann Niklas. Die Gesellschaft der Gesellschaft 1. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1997. S. 344–348). В эпистолярном романе Шкловского эта коммуникация осуществляется даже вопреки запрету писать о любви. Таким образом, переписка повествует и о «невероятности коммуникации» (Luhmann Niklas. Die Unwahrscheinlichkeit der Kommunikation // Ders. Soziologische Aufklärung 3. Opladen: Westdt., 1981. S. 25–34). Как явствует уже из названия романа, речь идет о переписке, в которой коммуницирующая роль любви не должна иметь успеха. Именно так с читательской стороны повышается вероятность передачи опыта изгнания и соответственно бесперспективности существования в берлинской ссылке. вернуться Шкловский В. ZOO, или Письма не о любви. С. 85. |
