Я в недоумении огляделась. Вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилалось бесконечное море, а над ним – свинцовое небо. Сердце мое оборвалось.

– Где мы, сэр? – медленно спросила я по-английски. Матрос только руками развел:

– Мы отчалили с утренним отливом, перед рассветом. Придется тебе поплавать с нами. Капитан терпеть не может зайцев, так что лучше бы тебе вымолить у Господа какой-нибудь французский корабль, пока мы еще не так далеко от берега.

– Вы не поняли меня, сэр. Я пробралась на корабль, чтобы выяснить, кто скрывается под именем маркиза де Пеллиссьера. Я знаю, что этот человек здесь.

– Конечно, конечно, леди. Пойди и расскажи свою сказку капитану.

Когда я увидела Джозефа Фоулера, мне стало не по себе. Грузный, косматый детина со зверским лицом пах ромом, морской водой и прокисшим потом. Я как могла, на своем корявом английском объяснила ситуацию, но он, похоже, даже не слышал меня: взгляд его был прикован к моей груди.

– … Я должна сообщить вам, капитан, что этот мужчина – самозванец. Он вовсе не Арманд Валадон. Я не знаю, как его зовут, но я твердо уверена в том, что он английский шпион. Вы наверняка его вчера видели. – Я описала маркиза.

Капитан сморщился.

– На корабле нет пассажиров. Мне надоели ваши байки. Паркер! – позвал он матроса, который нашел меня. – Сделай что-нибудь с этой девкой. Мне не нужны шлюхи на борту. Ты понял?

– Капитан, – несмело возразил матрос, – у нас есть один пассажир. Американец. Приплыл прошлой ночью. Мистер Мак-Клелланд. Вы помните, была договоренность…

– Ах, этот, – нахмурился капитан. – Давай его сюда. Прямо сейчас!

Может быть, Валадон сошел с корабля до отплытия? Маркиз не американец, это точно. Я стояла, уставившись в пол, едва живая от страха. Наконец дверь капитанской каюты открылась – на пороге стоял Валадон собственной персоной. Я вздохнула с облегчением: мне все-таки удалось добиться своего.

– Это он, капитан! – закричала я, – Это тот самый человек! Он шпион, и я требую, чтобы мы немедленно вернулись в Нант и…

– Вы знаете эту женщину, Мак-Клелланд? – сурово спросил капитан. – Говорят, она пробралась прошлой ночью на борт со шлюхами. Мои люди нашли ее сегодня за бочками с питьевой водой. Нашла где прятаться!

– Я не пряталась! Я просто уснула!

Валадон перевел взгляд с меня на капитана, который, похоже, был не в силах отвести глаз от моей груди. Я замерла. Сейчас вся моя жизнь зависела от того, что скажет маркиз. Или он признается, что знает меня, или… Я взглянула на капитана: на губах его выступила слюна, он отер ее тыльной стороной ладони, – и умоляюще – на маркиза.

– Да, я ее знаю, – неохотно признался тот. Его английский, как я успела заметить, был безупречен. – Она… она – моя жена.

Я перевела дух. Капитан нахмурился.

– Корабль – не место для женщин! Если вы хотите взять ее с собой, платите, если же предпочтете бросить за борт, свидетелями будем только мы с Паркером, а мы, будьте уверены, умеем держать язык за зубами.

Маркиз окинул меня ледяным взглядом.

– Ваше предложение заманчиво, капитан, но, как мне кажется, я обязан взять ее с собой. При себе у меня нет денег, хотя…

– У меня есть деньги, капитан. – Я протянула Фоулеру кошелек с золотыми луидорами. – Это все, что у меня есть. – Я старалась не смотреть на маркиза. – Но надеюсь, этого будет доста… доста… – Английское слово внезапно вылетело у меня из головы. – … хватит.

Капитан взвесил кошелек на ладони.

– Уберите ее отсюда, Мак-Клелланд, – хмуро приказал он. – Не знаю, с чего вы решили жениться на шлюхе, а тем более прихватить ее с собой, но это дело не мое. Женщина на корабле не приносит ничего, кроме несчастья.

Мужчина, которого капитан называл Мак-Клелландом, не особенно церемонясь, схватил меня за плечо и вывел из каюты. Протащив за собой по узкому темному коридору, он втолкнул меня в каморку, потолок которой был так низок, что маркиз едва не упирался в него головой. Вся обстановка каюты состояла из стола и двух чурбанов, служивших стульями, раковины с оловянным умывальником и кувшином и узкой койки, которую благодаря откидному верху можно было использовать еще и как сундук. Над столом на грубом крюке висел фонарь.

Мы молча смотрели друг на друга. Валадон опустился на чурбан.

– Ты когда-нибудь слышала о неразменном пенни, Элиза? – спросил он по-английски.

Я покачала головой.

– Впрочем, не важно. Добро пожаловать в новый дом. Это не Лувр и не замок Лесконфлеров, но у него есть одно преимущество: он мал, и его легко содержать в чистоте.

– Кто вы? – потребовала я объяснений на французском.

– Франция осталась там, – махнул рукой мой супруг. – Пора тебе начать совершенствовать английский. Кстати, меня зовут Гарт Мак-Клелланд, и я американец.

– Ах ты, грязный шпион!

– Какой патриотизм! Весьма похвально.

– Свинья! Негодяй! – бушевала я, – Дутый маркиз, пустышка!

– Откуда столько снобизма, Элиза? Стыдись!

– Это я должна стыдиться?! Свинья, собака, шакалий выродок! – кричала я, не забывая подбирать из своего скудного английского словаря подходящие эпитеты.

– Эта каюта едва ли достаточно просторна для масштабных сцен. – Он вел себя абсолютно спокойно. – Поверь мне, Элиза, я проклинаю тот день, когда нога моя ступила в леса Лесконфлеров, и мне остается лишь сокрушаться по поводу того злого рока, что привел меня на ваше маленькое празднество, но раз нам придется делить эту каюту в течение долгих дней…

– Еще чего! – фыркнула я. – Как только мы прибудем в Испанию…

– В Испанию? С чего ты взяла, что мы плывем в Испанию?

– Но матрос в Нанте сказал мне…

– Пьяные матросы не в ответе за то, что говорят шлюхам, даже если те одеты как благородные дамы. Капитан Фоулер – работорговец. Это корабль для перевозки рабов. В следующий раз мы ступим на сушу только на Невольничьем берегу, а с тем, что принято считать цивилизацией, ты встретишься только месяцев через шесть, когда мы прибудем на Ямайку. Мы плывем в Африку.

Волны, ласкаясь, разбивались о заросший ракушками борт судна. Чайки носились над головой, ныряя за невидимым лакомством, и улетали прочь, за горизонт. Легкий ветерок теребил паруса на мачтах и прижимал к ногам мою юбку. Почему он не может подхватить меня и унести вместе с чайками на север!

Я стояла на палубе и смотрела на берег. Джунгли, подступавшие прямо к океану, сливались в темно-зеленую благоухающую массу, манящую ароматом зрелых плодов и цветущих растений.

Подвозили уже вторую шлюпку рабов. Негры взбирались на борт по веревочной лестнице, и пять самых сильных матросов, держа на прицеле двадцать запуганных туземцев, проталкивали их одного за другим к веревочному трапу.

– Мы должны привозить их мелкими партиями, – пояснил матрос. – Иначе может возникнуть паника, и они перевернут корабль. Страх – штука заразная, как чума.

Он знал, что говорил. Днем раньше мне довелось наблюдать, как высокий чернокожий мужчина, уже почти добравшись до палубы, вдруг прыгнул в воду. Один из матросов выстрелил и ранил беглеца; спустили шлюпку, но вдруг голова терявшего силы пловца исчезла во внезапно возникшем водовороте, вода окрасилась в розовый цвет. Матросы перестали грести, молча глядя, как акулы рвут орущего негра на куски.

Загнанных на палубу рабов повели в трюм. Беременные женщины с огромными животами в страхе прижимали к ногам малышей; высокие мужчины-воины с устрашающими татуировками и побрякушками в носу и ушах выли, словно дикие звери; и только совсем зеленая молодежь не понимала страшной участи, постигшей их. В большинстве своем туземцы были наги; лишь немногие носили узкие повязки из выделанной коры.

– Сколько нам здесь еще оставаться? – спросила я у одного из матросов.

– Недели три или около того, а может, и дольше. Султан сказал капитану, что вскоре доставит ему еще сотню-другую туземцев.