– Но я ненавижу…

Он приложил палец к моим губам и покачал головой.

– Я всегда знал, что, когда он появится, мне придется отступить. Он был моим соперником задолго до того, как вошел в этот дом. Нет, Элиза, не ненависть чувствуешь ты к нему. Я знаю. Ты ведь не боишься его?

– Нет, – прошептала я.

– Хорошо. Он человек жесткий, но…

На цыпочках вошла Лили и сказала, что шхуна Гарта готова к отплытию.

– Я едва знаю его. Знаю только, что хочу быть с ним. А может быть, мы вовсе не созданы друг для друга. Я могу вернуться к тебе гораздо раньше, чем ты думаешь.

– Знай, что тебя здесь всегда встретят с радостью, Элиза. А меня ты скоро увидишь, обещаю. Я навещу тебя, как только ты устроишься, договорились?

Я кивнула.

– Поцелуй меня на прощание. Я не хочу выходить на берег. Слишком велико искушение снова взять в руки клинок, чтобы не дать ему увезти тебя.

Мы поцеловались нежно и медленно. Из комнаты я вышла, не оглядываясь, понимая, что ради туманного будущего с человеком, который все еще был мне чужим, я оставляю на Гранд-Терре лучшего друга. Гарт ждал на берегу.

– Ну что же, Гарт, – сказала я, закрывая от солнца лицо шляпой, – ты видишь: я сдержала слово.

– Я готов был пуститься на поиски, Элиза. Пошли?

Я поцеловала Лили и помахала на прощание толпе пиратов, издали наблюдавших за нами. Там были и Пьер, и Доминик, и те, с кем я сражалась бок о бок на «Мэри Роуз», и те, с кем я подружилась во время полных приключений недель на «Элизе». Гарт помог мне сесть в шлюпку, и я, обернувшись, помахала рукой. Ответом мне был дружный веселый рев и выстрелы в воздух. Я отвернулась, чтобы Гарт не заметил слез.

Счастливый остров остался за моей спиной. Я без сожалений покидала и Гранд-Терру, и Лафита, с надеждой всматриваясь в пока еще туманный горизонт.

Гарт проводил меня в небольшую каюту.

– Не так роскошно, как на «Элизе», но и не так тесно, как на «Красавице Чарлстона», – сказал он, гостеприимно обводя рукой комнату, – Для трех дней плавания, я думаю, сгодится.

Я огляделась. Каюта была обставлена просто и грубо, но чисто.

Я развязала шляпку и бросила ее на койку.

– Благодарю, – вежливо сказала я, – вполне удобно.

– Койка узковата для двоих, – с простоватой улыбкой заметил Гарт.

– Я бы предпочла спать на палубе, – поспешила ответить я, – тем более что мне не привыкать.

Он усмехнулся.

– Ну зачем, Элиза, в этом нет необходимости. Ты можешь спать одна, я не стану тебя беспокоить.

Я удивленно вскинула брови.

– Только не говори мне, что ты изменился.

– Я все тот же, зато ты стала другой. Не сомневаюсь, что ты снесешь мне голову, если тебе что-нибудь не понравится. Уверен, ты захватила с собой пистолеты, а как ты с ними управляешься, я уже видел. Располагайся, Элиза, и чувствуй себя как дома, – сказал он у двери. – Я могу подождать. И, держу пари, дольше, чем ты.

Я села на койку, откинув волосы.

– Ты проиграешь пари, Гарт. Я действительно изменилась. Одного не пойму: зачем я тебе? Что движет тобой: простое любопытство или твой вкус извратился настолько, что ты стал падок на женщин, принадлежавших ворам и разбойникам?

Гарт, скрестив на груди руки, прислонился к двери.

– Мне приходилось довольствоваться и гораздо худшим, в зависимости от того, где был я и что было мне доступно. Ты знаешь, Элиза, я всегда жалел тех, кто объезжает чужих лошадей. Он проливает пот, зарабатывает синяки и шишки, а когда результат достигнут, кобыла превратилась в славное, послушное создание, ее забирают и ему остается лишь со стороны наблюдать, как на ней ездит другой – тот, кто не понимает ее так, как объездчик, и не в силах оценить по достоинству. Я своих лошадей объезжаю сам. Только так можно узнать их повадки, возможности и темперамент.

– Ах так? – Я едва сдерживала гнев. – И всегда ли ты отслеживаешь, что дальше происходит с испорченными тобой девственницами, всегда ли проверяешь, насколько хорошо усвоили они преподанные тобой уроки?

Гарт весело расхохотался.

– Это было бы невозможно! Их слишком много. Но ты, Элиза, моя любимая ученица. Мне было чертовски приятно найти тебя в добром здравии и такой же красивой, как и прежде, даже еще красивее.

Подмигнув мне на прощание, Гарт вышел за дверь. Я запустила в него туфелькой.

– Собака, негодяй! – закричала я вслед, затем перевела дыхание.

Что я делаю? Он не изменился ни на грамм, и я вела с ним так же, как в худшие времена на «Красавице Чарлстона», будто Жана Лафита не было вовсе. Я вновь стала невыдержанной и по-детски вздорной, до крика и слез обижаюсь на его грубые шутки и издевки.

Три дня и две ночи – столько, сколько требовалось, чтобы доплыть до Нового Орлеана, – Гарт намеренно держался на почтительном расстоянии. Я чувствовала, что он ждет, пока я сама брошусь ему на шею, и решила не идти ему навстречу – пусть ждет до седых волос.

Вечером второго дня я заметила, что он все еще прихрамывает.

– Кто-нибудь смотрел твою рану? – спросила я.

– Нет. Мой личный врач не любит плавать.

– Я могу посмотреть, если хочешь, – предложила я.

– Даже так? – удивился Гарт. – Мне надо бы догадаться, что ты стала разбираться в таких вещах. Однако раньше, если память мне не изменяет, материнские чувства тебе были незнакомы. Пройдем вниз?

– Можно посмотреть и здесь, – безразлично заметила я.

В каюте я промыла и тщательно осмотрела рану. Мне показалось, что у Гарта жар.

– Жить буду? – спросил он со знакомой улыбочкой, когда я заново перебинтовала ногу.

– Боюсь, что так, – ответила я, разглаживая бинт на крепком бедре. Прикосновение к его телу было приятно мне, но, тряхнув головой, я прогнала предательские мысли. Ты ничего к нему не чувствуешь, повторяла я себе, совсем ничего.

– Тебе лучше спать здесь, в тепле, – предложила я.

– Ах, – улыбнулся во весь рот Гарт, – какое неожиданное приглашение. Я принимаю его с радостью, Элиза.

– Вот и чудно, – сказала я, собирая постель в узел и накидывая на плечи шаль. – Я прописываю тебе бренди от лихорадки. Спокойной ночи.

– Надеюсь, тебе больше не представится возможность меня лечить, – процедил Гарт. – Ты стала бессердечной, Элиза.

– Возможно, – ответила я, остановившись у двери. – Но ведь и у тебя никогда не было сердца, Гарт, не так ли?

Оставив его в каюте, я поднялась на палубу. Подставив лицо встречному ветру, я рассмеялась: кажется, мне наконец-то удалось оставить за собой последнее слово. Чудесно!

Когда мы сошли на берег в Новом Орлеане, Гарт нанял экипаж, и карета, раскачиваясь на колдобинах, повезла нас по грязным улицам города. Как бы невзначай Гарт заметил:

– По крайней мере я избавлен от необходимости показывать тебе город. Думаю, ты уже знаешь его лучше меня.

– Вероятно, – сухо ответила я.

– И еще в одном тебе повезло: тебе попался любовник со вкусом. Скажи, это правда, что Лафит выловил тебя в море после того, как пошла ко дну «Красавица Чарлстона»? Мне довелось услышать не меньше сотни версий истории о том, как ты попала к нему.

Я пожала плечами.

– Доверься той, что тебе больше нравится. Сейчас это уже не имеет значения.

– Я просто хочу знать правду.

– Люди Лафита нашли меня на корабле, когда взяли его на абордаж. Я была очень больна, и Жан забрал меня к себе в дом и выходил. Он был ко мне очень добр. Это все.

– Как трогательно! А что сталось с нашим другом Фоулером?

– Тело его, хочется верить, на дне моря. А душа скорее всего в аду.

Я не могла говорить о нем без ненависти и боли, хотя о мертвых – «или хорошо, или ничего». Отвернувшись от Гарта, я посмотрела в окно.

– Я вижу, после того как мы расстались, чувства твои к нему не стали теплее, – сказал он, посмеиваясь.

Я круто обернулась.

– Нет, Гарт. Жаль, что тебе не довелось насладиться моим уничижением. Ты бы живот надорвал от смеха.