— Меня — Григорием, а брата — Федотком.

— Ну, вот и хорошо. А сколько тебе лет, Гриша?

— Одиннадцать на днях исполнилось.

— У-у-у, так ты у нас совсем взрослый. Это хорошо, будешь мне помогать. Садитесь-ка с братом вот за эту парту. Здесь и будет ваше постоянное место.

Дед Никита долго ходил вокруг школы. Осторожно пробирался в коридор, замирал у двери, прислушивался. Домой не хотелось. Радость обуревала его. В роду Кравченко еще никто и никогда не учился в школе, не было умеющих читать и писать. А внуки вот в школу пошли! Так он кружил часа два. Ребятишки уже побыли на перемене, снова сели за парты. В окно дед Никита видел, как учительница писала мелом на доске, что-то читала, спрашивала.

Снова зазвенел звонок. Дед Никита заспешил домой. Заметив его, Мария вышла из избы навстречу.

— Ну, як воны там?

— Дуже гарно! И училка гарна. Як она з ними балакуеть… Ты им, Мария, на обид картошечку з сметаною здилай. Они ж приморывшись придуть.

Дед Никита присел на чурбак во дворе, раскурил трубку.

— Нет, Мария, не зазря мы за народну власть воювалы. Бачь, и Кравченки у школу пишлы!

К учебе Гриши и Федота в семье относились, как ко всякому делу, с уважением и интересом. Вся семья знала, что им задано на дом, какую оценку поставила учительница на уроке. Зимой уже вместе с ними читали букварь и дедушка Никита, и отец. Когда братья брали пешню и лопату, чтобы пойти на Тобол чистить проруби, отец спрашивал:

— А уроки вы вже выучилы? Если ни, так я сам пиду проруби долбыть.

Пользу от школы в семье Кравченко ощутили сразу. В те годы учеба неразрывно переплеталась с жизнью. За четыре зимы ребята выучились читать и писать. Знали простые и десятичные дроби, умели замерить огород и поленницу дров, стог сена, работать на весах и счетах.

Вечерами Гриша и Федотка попеременке читали вслух книжки. Дед Никита к этому времени приносил от соседей взятую на часок газету «Красный Курган». Его больше всего интересовала мировая политика и заботы, какими живут люди уезда.

В «Красном Кургане» ребята и прочитали впервые про детские пионерские организации, о том, что их отряды действуют в Кургане, Макушине, Лебяжьем и Куртамыше: ставят концерты, выпускают стенные газеты, занимаются физкультурой.

На следующий день по совету своей учительницы Гриша, как старший в классе, собрал ребят и пошел с ними в райком партии.

Секретарь усадил ребят у стола. Спросил про учебу. Похвалил за инициативу, но посоветовал создать поначалу октябрятский отряд.

Вожатой утвердили комсомолку Дусю Баландину. Записалось 25 школьников. Среди них Гриша и Федот Кравченко, Нина Ефимова, Антонина Шеметова, Виталий Ермолаев, Агния Заикина.

Вожатая в тот же день поручила каждому нарисовать звезду.

— Выберем, чья лучше, и возьмем за образец, — говорила она. — Сделаем по ней звездочки для всех.

Дуся поставила и новую задачу: собирать золу и свозить ее в коммунарский склад.

— Она наипервейшая пища для растений. Поможем коммунарам вырастить урожай лучше, чем у казаков. Это будет нашей агитацией за коммунизм.

Первомай в 1925 году выдался прохладным и ветреным. Но на праздничную площадь собрались сотни звериноголовцев. Когда закончились здравицы в честь великого братства мирового пролетариата, секретарь райкома партии объявил:

— Сегодня, в этот праздничный день, в нашей станице рождается первый отряд пионеров — юных борцов за великое дело Ленина и партии большевиков. Прошу вас, ребята, построиться в шеренгу перед народом для принятия Торжественного обещания.

Два десятка школьников следом за своей вожатой с замиранием сердца торжественно клялись во всем и до конца быть честными и справедливыми, смелыми и стойкими, достойно служить партии и народу.

Потом коммунисты повязали пионерам красные галстуки. Духовой оркестр грянул «Интернационал». Руки ребят взметнулись в пионерском приветствии.

Домой с праздника рядом с Гришей и Федоткой шел дед Никита. Ему не терпелось дотронуться до их галстуков.

— Цэ таки жэ червони ленты мы нашувалы з Павлом на папахах, як у партизанах булы.

На следующий день на площади, возле церкви, богомолки схватили двух пионерок за красные галстуки, пытаясь их сорвать. Ребятам пришлось броситься на защиту. Таню Бухманову дома избили родители. Но ребята наперекор всему под горн и барабан ходили по улицам станицы, являлись с букварями к неграмотным, играли с малышами из детсада коммуны «Труд и знание». Весной 1927 года Гриша и Федот с похвальными листами закончили начальную школу. Учеба далась им легко, может быть, потому, что они любили свою учительницу. И у Прасковьи Николаевны они остались в сердце на всю жизнь. Она всегда с восхищением вспоминала, что братья Кравченко были способными и любимыми ее учениками. Особенно Гриша, который выделялся жизнерадостностью и добротой. Казалось, солнышко навечно поселилось в его глазах. Гриша был старше всех в классе и физически крепким пареньком, но за годы учебы никого не обидел. С ним искренне дружили и ребята, и девочки.

Теперь уже братья одни легко справлялись со стадом. Им нравилось в степи. Но все же с завистью посматривали они на ребят из школы крестьянской молодежи, подсобное хозяйство которой находилось рядом с выпасами у озера Круглого. В ШКМ — так привыкли ее тогда называть в народе — ученики самостоятельно пахали, сеяли пшеницу, овес, гречиху, чечевицу, садили арбузы, помидоры, капусту. Михаил Константинович Маляревский, директор ШКМ, бывший агроном, испытывал вместе с учащимися новые сорта, проводил опыты.

Всего три года существовала школа, но слава о ней пошла уже по всей округе. В нее теперь мечтали поступить многие. Но в первую очередь зачислялись сироты, дети батраков и бедноты. К Маляревскому за советом нередко наведывались справные хозяева. Даже церковный батюшка обращался не раз, хотя Михаил Константинович частенько читал в его присутствии атеистические лекции и проводил показательные антирелигиозные опыты.

Гриша подружился со многими ребятами ШКМ. Они и принесли ему почитать книгу Жюля Верна «Пять недель на воздушном шаре». Грише не терпелось начать читать. Пока шли за табуном, он несколько раз открывал томик, разглядывал картинки. Как только стадо подошло к водопою, Гриша тут же облюбовал местечко в тени под кустом и открыл книгу. Рядом с ним лег Федот. Страница следовала за страницей. Все было, как во сне… Братья очнулись, когда со школьного массива послышались свист и крики. Это ребята выгоняли с поля люцерны их овец.

Первое, что пришло в голову, спрятаться. Федот так и сделал: увидев Маляревского, сиганул в кусты. Гриша поборол страх и стоял, как вкопанный. Михаил Константинович шел не спеша. Взгляд его был строгим.

— Что, проспали отару, пастыри? Нехорошо так вести себя на работе. А Прасковья Николаевна мне расхваливала вас как серьезных и старательных ребят.

Руки у Гриши стали мокрыми от пота, уши и лицо горели. Ему больше всего было стыдно, что он подвел учительницу, не оправдал ее добрых слов.

— Мы не спали. Это я виноват. Книжку читал и обо всем забыл.

Маляревский протянул руку, и Гриша как-то осторожно подал ему голубой томик Жюля Верна.

— Да, книжка интересная, — он вернул ее Грише. — А где же твой помощник?

— Я здесь… — сказал Федот, выбираясь из тальника.

— Придется теперь вам, молодые люди, за потраву отрабатывать в нашем хозяйстве.

— Все сделаем, что скажете.

— А что тут говорить. В следующий раз не зевайте, да всегда помните, для человека дело — прежде всего, а потом развлечения, — спокойно говорил Михаил Константинович. — Видимо, придется вас зачислить к нам на учебу, чтобы легче было отрабатывать то, что ваши овцы испакостили.

Гриша не понимал, серьезно говорит Маляревский или шутит. Но на всякий случай сказал:

— Мы согласны.

— Ну, вот и хорошо. Считайте, что уговор состоялся. Осенью ждем вас у себя в школе. Место в общежитии дадим.