На последнем привале Тристан задремал, но перед рассветом с ужасом проснулся от собственного крика. Он видел во сне свои руки, обагренные кровью Лизетты и младенца. Забыть это жуткое видение Тристан не мог и уже не надеялся когда-нибудь обрести покой.

Услышав свист хозяина, подбежал Пай. Тристан нашел поблизости ручей, напоил коня, а сам умылся обжигающе холодной водой. К середине утра он увидел вдали Иденби. Его сердце радостно забилось, Тристан пустил коня галопом. Стражники у ворот, узнав его, издали приветственные возгласы. Во дворе уже ждал конюх Мэтт, в дверях стояли Эдвина и Джон.

Наконец-то он дома! Эдвина поцеловала его и повела к. очагу, Грисвальд принес теплый медовый напиток с корицей. Потягивая его, Тристан рассказывал Джону о том, что творится в Лондоне, о битве в Норидже. Однако говорил он торопливо, постоянно сбиваясь. Не выдержав, Тристан спросил у Джона:

— А как дела здесь? Что Женевьева? — Он посмотрел на Эдвину. — Больше не пыталась сбежать? — Его голос звучал холодно, хотя в душе бушевало пламя. Эдвина смущенно покраснела, а Джон нахмурился.

— Нет, не пыталась.

— Где она?

— Как ты и приказал, мы держим ее в башне.

— Она… — начала Эдвина и осеклась, увидев предостерегающий взгляд Джона. — Каждый день я провожу с ней по несколько часов, мы ходим на прогулки. Чтобы размяться. Мы заботимся о здоровье Женевьевы. Если бы мы не выпускали ее гулять, она лишилась бы рассудка. А еще племянница…

— Что? — вскипел Тристан. — Что здесь творится?

Его собеседники смущенно потупились. Тристан раздраженно махнул рукой. Он уже здесь, и это главное. И зря так долго сидел в зале, делая вид, что ему вовсе не хочется взбежать в башню и оказаться в постели со своей пленницей, хотя до ночи еще далеко!

— Не важно. Не пойму только, что с вами стряслось!

Тристан поднялся и широкими шагами направился к лестнице.

На втором этаже Тристан, помедлил, удивленный своим нетерпением и внутренним трепетом. «Ну и ну, — подтрунивал он над собой, — значит, ты все-таки уязвим. Тебе же известно, что она ведьма, дочь дьявола или ангелов, прекраснейшая женщина мира, более соблазнительная, чем спелый плод…»

У двери комнаты Тристан задержался, жестом велел молодому стражнику уйти и поднял засов.

Женевьева, вся в белом, неподвижно лежала на постели. Волосы ее разметались, и в чреслах Тристана вспыхнул жар при мысли о том, как эти золотистые пряди обвиваются вокруг его руки, накрывают их обоих, скользят по бедрам… Испугавшись, Женевьева обернулась, схватила подушку и прижала к себе. Ее серебристые глаза широко раскрылись.

«Она сразу узнала шаги, поняла, кто идет, даже не глядя на дверь, и все-таки удивилась, поскольку никто не знал, когда я вернусь, — думал Тристан. — Так рада она или нет?» Оба молчали. Тристан подошел к Женевьеве, присел на постель, взял ее за подбородок и вгляделся в нее.

Красота девушки ничуть не померкла: серебристые глаза, белоснежная кожа, розовые, как лепестки розы, губы… Но присмотревшись, он заметил перемену: Женевьева была бледнее, чем обычно, и осунулась.

— Ты больна? — спросил он. Она попыталась высвободиться, и Тристан не удерживал ее. Обняв подушку, девушка прислонилась к изголовью кровати с таким видом, словно перед ней заклятый враг. — Я спрашиваю, ты больна?

Она покачала головой.

— Иди сюда.

Женевьева вздрогнула, а в ее изумительных глазах полыхнул огонь.

— Что вы о себе возомнили, милорд де ла Тер? Вы пропадаете на несколько месяцев, затем возвращаетесь и…

— Мои дела вас не касаются, миледи. Довольно и того, что я здесь. — Он притянул ее к себе. Она яростно выругалась, но Тристан только рассмеялся и поцеловал Женевьеву так жадно и страстно, что у нее перехватило дыхание. А когда он поднял голову и снова взглянул на нее, она показалась ему еще прекраснее: ее глаза ярко блестели, влажные губы приоткрылись, грудь высоко вздымалась под белой тканью.

— Отпусти!

— Не могу.

— Сейчас еще день…

— Я соскучился по тебе.

— Не сомневаюсь! Ты побывал при дворе Генриха, затем вновь затеял войну — сражался, жег, грабил, убивал, насиловал…

— А, так ты ревнуешь? Тебе хочется знать, кого я насиловал? — Тристан рассмеялся. — Миледи, да будет вам известно: большинство женщин были бы рады стать моими жертвами.

— Самодовольный болван! Ублюдок! Мне все равно! Отправляйтесь к ним, а меня оставьте в…

Она осеклась, прижала ладонь к губам и судорожно сглотнула. В ее глазах отразились отчаяние и тревога.

— В чем дело? — насторожился он и разжал объятия. Она проворно вскочила с постели, дрожа и продолжая зажимать рот. — Женевьева, если ты сейчас же не…

— Прошу, умоляю — оставь меня на минуту!

Растерянный Тристан встал. Хрупкая и взволнованная, она еще больше побледнела.

Догадка пришла к нему не сразу. Как в полусне, он направился к ней. Женевьева попыталась ускользнуть, но деваться было некуда. Тристан расстегнул ее ночную сорочку, подхватил ладонью грудь и заметил, что тонкие синие жилки на ней стали заметнее, а соски потемнели и набухли… Так же деловито он провел ладонью по ее животу, и Женевьева вздрогнула, как зверек, попавший в ловушку.

— Будь ты проклят! — крикнула она. — Уходи! Меня тошнит!

Тристан задрожал, сердце его сжалось от боли, перед глазами замелькали кровавые пятна…

— Я сверну тебе шею!

Никогда еще Женевьева не слышала в голосе Тристана такой безудержной ярости. Она была испугана и совершенно беспомощна, каждое утро ее тошнило и преследовали мысли о том, что жизнь никогда уже не вернется в обычную колею, а все надежды на будущее погибли.

— Это не моя вина, — спокойно заметила она. Тристан молча устремил на нее суровый взгляд. Женевьева не знала, как он воспримет новость, но ничего подобного не ожидала. Ей казалось, что Тристан посмеется, а он рассвирепел. В мертвенно-холодных глазах Тристана сверкнула такая ненависть, что у Женевьевы душа ушла в пятки. — Но не беспокойся, это тебя не касается. — Поскольку он молчал, девушка добавила первое, что пришло в голову: — Меня можно убить и таким образом избавиться от него.

Он ударил ее наотмашь. Она рухнула на колени и вскрикнула; Тристан рывком поставил ее на ноги.

— Никогда, слышишь, никогда больше не говори об этом! Ты сама понимаешь, что сделать уже ничего нельзя. Клянусь всеми святыми, если ты хоть что-нибудь предпримешь, я покажу тебе, что значит жестокость. Я спущу с тебя шкуру!

Тристан покинул комнату.

В нем проснулись мучительные воспоминания, боль рвала его на части, и казалось, будто в череп вонзился меч. Он спускался по лестнице, обхватив руками голову, смутно припоминая, что сказал и как ударил ее, и презирал себя за это. Но исправить Тристан ничего не мог, поэтому ощущал только боль. Его сапоги гулко стучали по ступеням. На площадке он схватился за стену, постоял и быстро сбежал в большой зал. Джон и Эдвина сидели перед очагом. Оба обернулись, но Тристан даже не заметил их и пошел во двор, не обернувшись на оклики Джона.

Он знал, куда спешит — к морю, к зимнему ветру, который наверняка еще холоднее, чем его сердце. Там Тристан надеялся излить ярость и муку, сводившие его с ума. Свои слова и поступки он почти не помнил, зато в памяти у него отчетливо запечатлелись слова Женевьевы.

В Иденби кипела жизнь. Кузнецы и крестьяне предлагали свой товар, стражники приветствовали Тристана, но тут же испуганно замолкали: он не слышал и не видел их. Ему не терпелось добраться до стены, обращенной к морю, — туда, где он останется один.

Наконец Тристан добрался до песчаного пляжа. Присев на камень, он уставился на серые волны, без устали бьющиеся о берег. Ветер налетал порывами, взметались белые гребни и тут же рассыпались мириадами брызг. Воздух, влажный и холодный, пах морской солью. Тристан глубоко вздохнул, прижал ладони к вискам, закрыл глаза и попытался овладеть собой.

Господи, как он ненавидел ее! За то, что изнывал от желания, мечтал прикоснуться к ней и не мог. Тристан не понимал, что с ним стряслось. Любому мужчине известно, чем заканчиваются супружеские утехи! Только глупец мог рассчитывать, что женщина, которой он не раз овладевал, останется бездетной!