Сначала Чубайс не хотел решать эту проблему в Верховном Совете, парламенте, избранном преимущественно в советские времена, где доминирующее положение занимали бывшие партийные работники старой закалки и так называемые красные директора, руководители советских предприятий. Но он не мог откладывать бесконечно; ему нужна была правовая база для проведения приватизации. В марте 1992 года Чубайс выступил с законом о приватизации. Он предложил передать рабочим и управляющим 40 процентов акций предприятия, а остальные продать людям со стороны. Но этого им было недостаточно. В первые месяцы шоковой терапии производительность промышленных предприятий резко упала, и красные директора нанесли ответный удар в Верховном Совете, где их интересы активно защищал импозантный Аркадий Вольский, бывший партаппаратчик и советник нескольких советских руководителей. Вольский создал лобби из старой экономической элиты. Красные директора прислушивались и к Руслану Хасбулатову, председателю Верховного Совета. Хотя первоначально его выдвинул Ельцин, Хасбулатов все более резко критиковал молодое правительство Гайдара, а еще через два года возглавил открытое восстание против Ельцина.
В целом идея приватизации все еще пользовалась популярностью, но парламент, в котором большинство принадлежало представителям предприятий, хотел большего, чем предлагал Чубайс. Они предложили второй план, известный как “Вариант 2”, в соответствии с которым 51 процент каждого предприятия передавался тем, кто на нем работал, а остальное продавалось покупателям со стороны или оставалось у государства. Чубайс был категорически против этого, опасаясь, что работники предприятий сохранят существовавшее положение вещей. Если весь смысл заключался в создании нового поколения эффективных собственников, как можно было рассчитывать, что ими станут все те же старые, уставшие директора советских заводов?
Но в конце концов, сознавая, что обречен на поражение, Чубайс уступил директорам заводов. “Мы понимали, что приватизации не будет, если ее не поддержат директора”, — вспоминал позже Чубайс{171}. Директора оставались еще достаточно сильными, а правительство слабым. Для того чтобы одержать верх над работниками предприятий, Чубайс и Ельцин должны были проявить большую решимость, чем та, которой они обладали, и та, которую могла бы выдержать система. “Нам пришлось бы посадить в тюрьму всех директоров, всех руководителей, — говорил позже Чубайс. — Или, по крайней мере, половину в надежде на то, что если одна половина будет сидеть, то вторая будет молчать”. Ни Чубайс, ни Ельцин не были готовы к этому{172}.
11 июня 1992 года Верховный Совет одобрил закон о приватизации. Ему надлежало выбрать один из трех вариантов. Первый, предложенный Чубайсом, предусматривал распределение 25 процентов среди рабочих, которые могли затем приобрести дополнительно ю процентов акций по цене, составлявшей 70 процентов от (низкой) балансовой стоимости предприятия, а руководство могло приобрести 5 процентов по балансовой стоимости. Это означало, что сотрудники предприятия получали 40 процентов акций. Вариант номер два, предложенный директорами предприятий, позволял рабочим и руководителям приобрести 51 процент акций предприятия по цене, в 1,7 раза превышавшей балансовую стоимость. Третий вариант для средних компаний разрешал руководителям приобрести до 40 процентов акций с согласия сотрудников, но с ограничениями. Исследования показали, что в конечном итоге подавляющее большинство предприятий было приватизировано с применением второго варианта, предложенного директорами предприятий{173}. Это было последнее решение парламента, поддержавшее приватизацию. Затем оппозиция активизировалась, и Чубайс полагался уже только на указы Ельцина. Для Чубайса наступил критический момент. Несмотря на непреклонную уверенность в себе и твердость, он решил пойти на важный компромисс. Он отказался от одной из своих любимых идей о приходе владельцев со стороны, чтобы добиться более важной цели: перехода собственности из рук государства. Эта сделка стала предвестницей того, что стало фирменным стилем Чубайса, и позже оказала разлагающее влияние на его принципы.
Но в тот период Чубайс был предан своей идее. “Каждое предприятие, вырванное у государства и переданное в руки частного владельца, было шагом на пути к уничтожению коммунизма в России, — сказал он мне. — Именно так мы оценивали ситуацию, и это не преувеличение. Каждый новый день нашей работы обеспечивал приватизацию еще десяти, двадцати или тридцати предприятий. На том этапе не имело значения, кому доставалась собственность. Было совершенно не важно, готов ли человек к этому”.
В своей пророческой самиздатовской книге “Другая жизнь”, написанной в начале 1980-х, Виталий Найшуль писал о ключевой роли, которую играли представители номенклатуры и руководители предприятий в советской промышленной империи. Они были “руководящим ядром” ее успехов, признавал он, и их не следовало игнорировать даже при переходе к рынку. Но Найшуль с удивительной прозорливостью предвидел возможность полного перераспределения всей собственности советского государства с тем, чтобы она не оказалась в конечном итоге в руках директоров и элиты. Он предложил дать каждому человеку в стране пять тысяч “специальных именных инвестиционных рублей”, которые тот сможет потом вложить в заводы, магазины, предприятия, выбранные им из списка, опубликованного в газете. В своем нелегально опубликованном произведении Найшуль описал массовую приватизацию с мечтательным романтизмом, стараясь популяризировать идею появления миллионов акционеров, нового класса собственников, ревностно следящих за своими дивидендами. “Ваше предприятие будет работать, покупать и продавать, — писал он. — А вы и другие хозяева — получать прибыль, делить ее между собой и следить за предприятием, как за своей вещью”. Найшуль на годы обогнал свое время.
Чубайс и Гайдар когда-то высмеивали план приватизации, предложенный Найшулем, говорили, что его идеи слишком сложны, совершенно невыполнимы и слишком радикальны. Но летом 1992 года ситуация резко изменилась, и Чубайс отнесся к идеям Найшуля с большим энтузиазмом. Массовая приватизация была политическим оружием, которое Чубайс мог использовать, чтобы остановить захват собственности номенклатурой и директорами заводов. Более того, он мог, по крайней мере, создать впечатление, что миллионы людей стали владельцами собственности. В их число он мог включить рассерженных продавцов, которых они видели в Нижнем Новгороде, дав им в руки вместо плакатов акции.
Вдохновленная популярностью плана приватизации, который в то время осуществлялся в Чехословакии, команда Чубайса решила раздать собственность сразу всей стране в виде 148 миллионов ваучеров, которые затем можно было обменять на аукционах на акции компаний{174}. Позже критики назвали их “ничего не стоящими фантиками”, а Чубайс так и не выполнил своего абсурдного обещания, что за ваучер можно будет купить два автомобиля “Волга”. Чубайс сделал это заявление 21 августа 1992 года на пресс-конференции, посвященной ваучерам. Он сказал, что, по его оценке, стоимость подержанной “Волги” составляла всего две или три тысячи рублей. Это была так называемая остаточная стоимость, которая иногда применялась при продаже государственной собственности, например такси, эксплуатировавшихся в течение десяти лет, их водителям. Это была не реальная цена. Поскольку номинальная стоимость ваучера равнялась 10 000 рублей, ваучера „могло хватить на приобретение двух или даже трех, а если повезет, то и большего количества автомобилей “Волга”, утверждал Чубайс. Позже Чубайс признал “ошибки” своей пиаровской рекламы ваучеров. Он сказал, что думал в то время, что на ваучер можно будет купить акции, которые со временем значительно повысятся в цене. Высказывание о двух “Волгах” стало одним из самых больших конфузов Чубайса и поводом для шуток в течение многих лет{175}. В сущности ваучеры были не столько экономическим орудием, сколько политической уловкой Чубайса, создавшей у людей ощущение, что все они получают по куску пирога. Цель Чубайса заключалась в том, чтобы заручиться поддержкой населения при проведении приватизации и таким образом сделать ее необратимой.
