Малашенко по-прежнему преследовали неудачи: он сумел приобрести телевизионные программы, которых хватило бы всего на две недели. Когда пленки прибывали в Москву, их немедленно дублировали и выпускали в эфир. Это был хаос, от которого они получали огромное удовольствие. Самые возвышенные устремления первопроходцев нового телевидения заключались в том, чтобы существовать вне тисков государства, создавать то, что они называли “нормальным” телевидением. Один из них в шутку предложил расшифровывать НТВ как “Нормальное телевидение”. Гусинский любил художественные фильмы, особенно западные, и мечтал о телевизионном канале, на котором демонстрировались бы художественные фильмы, чередующиеся с выпусками новостей.

Гусинский начал выпускать газету, чтобы расширить собственное влияние. Позже он постоянно использовал в качестве политического орудия и свой телевизионный канал, что приводило к бесконечным проблемам. Но вначале, как говорили мне те, кто участвовал в его создании, они не совсем понимали, с каким риском это связано. Тогда им и не снилось, что их канал выступит против Ельцина, друга и гаранта свободной прессы, чья подпись на указе дала им право выходить в эфир.

Гусинский был теперь не просто московским предпринимателем со связями. Телевизионная компания НТВ и газета “Сегодня” сделали его столпом новой России.

Его противники начали строить планы, направленные на подрыв его репутации.

Революционеры были молодыми людьми, едва за тридцать, уверенными в себе, полными надежд, не имевшими опыта пребывания у власти и столкнувшимися с задачей, далеко выходившей за пределы их воображения и практического опыта. Годами эти преподаватели или малоизвестные специалисты мечтали о микроскопических переменах к лучшему в застойной советской системе. Они радовались, что могли изучать чуть более прогрессивные примеры экономических экспериментов в социалистической Венгрии и преобразований в Латинской Америке. Теперь, когда они собрались в правительственном гостевом доме, на даче № 15 в Архангельском, расположенном к западу от Москвы, перед ними открылся совершенно новый мир. Советский Союз агонизировал. Их вызвали не для того, чтобы спасти, а для того, чтобы похоронить его.

После провалившейся в августе 1991 года попытки переворота Михаил Горбачев оставался у власти еще четыре месяца, тщетно пытаясь не допустить распада Советского Союза. Последний удар был нанесен в начале декабря, когда Борис Ельцин и руководители Украины и Белоруссии, встретившись в Беловежской пуще, заповеднике недалеко от Бреста, объявили о создании своего собственного союза и бросили вызов Горбачеву. Через три недели, 25 декабря 1991 года, советский флаг был спущен в Кремле сразу после того, как Горбачев объявил о своей отставке.

В месяцы, предшествовавшие окончательному распаду, Ельцин начал создавать параллельное правительство, которое должно было принять радикальные экономические меры, на которые не решился Горбачев. Ельцин проигнорировал известных экономистов эпохи Горбачева, принадлежавших к старшему поколению, и остановил свой выбор на тридцатитрехлетнем Егоре Гайдаре, авторе некоторых из лучших аналитических статей о советской экономике, опубликованных в партийном идеологическом журнале “Коммунист”. Позже в своих мемуарах Гайдар писал, что не раз нарушал принятые в “Коммунисте” партийные табу и касался таких тем, как инфляция, безработица, нищета, расслоение общества, дефицит бюджета и военные расходы. Более того, он утверждает, что тогда он и его единомышленники старались “объяснять правящей элите, насколько пагубным был ее курс”^{149}. Ельцин вспоминал, что Гайдар возглавлял группу “самоуверенных молодых выскочек”, “независимых мыслителей, горевших желанием взяться за дело”. Больше полагавшийся на инстинкты и интуицию, Ельцин правил, руководствуясь чувствами, а не расчетами; ему нравилась простая прямота предложения Гайдара о “большом взрыве”, внезапном прорыве к свободному рынку, предложения, основанного на опыте Польши после падения Берлинской стены. Ельцин заразился энтузиазмом, с которым Гайдар относился к шоковой терапии в области экономики. “Я не мог заставлять людей снова ждать, — вспоминал Ельцин, — растягивать основные события и процессы на годы. Если мы решили, надо действовать!”^{150} Ельцин хотел убедиться в том, что он полностью уничтожил советский коммунизм. Петр Авен, работавший вместе с Гайдаром, вспоминал, что “Ельцина интересовала только власть. Ему была нужна команда, которая решительно вышвырнула бы всех старых бюрократов. Кроме того, он понимал, что был для нас богом, и мы были готовы следовать за ним”^{151}.

В сентябре-октябре 1991 года Гайдар уединился с другими молодыми экономистами на даче № 15, чтобы приступить к разработке деталей радикальной экономической реформы Ельцина. Все, кто работал с Гайдаром, знали, что он был сторонником поэтапного достижения желаемого результата, осторожным реформатором, всегда с уважением относящимся к существующей власти. На протяжении ряда лет он ратовал за осуществление скромных, реалистичных шагов, а не за рискованный гигантский прыжок, не имевший шансов на успех. Еще в советские времена Авен предложил Гайдару изучать в качестве модели Швецию, западное социал-демократическое государство, но Гайдар отверг эту идею как слишком радикальную; вместо этого он предложил Венгрию, которая входила в состав советского блока. Гайдар обладал блестящим интеллектом; он был лучшим и самым ярким представителем своего поколения, склонным к тому же к тщательному анализу имевшихся данных, всех “за” и “против” каждого принимавшегося решения.

На даче среди тех, кого Гайдар включил в свою команду, находился Анатолий Чубайс, только что приехавший из Санкт-Петербурга и в то время менее известный, чем Гайдар. В прошлом Чубайс также был сторонником поэтапного достижения результата, но теперь с энтузиазмом признал необходимость радикальных перемен. В то время как Гайдар производил впечатление немного застенчивого ученого, Чубайс был исполнен решительности и уверенности в себе. Из всех, находившихся на даче, Чубайс стал реформатором, дольше всех продержавшимся у власти и занимавшим высокие посты на протяжении 1990-х. Он был решительным и твердым. Его важнейшим достоинством и качеством, осложнявшим положение тех, кто окружал его, было то, что Чубайс, решив что-то, всегда стоял на своем. Гайдар был интеллектуалом-первопроходцем, но не политиком; Чубайс не был оригинальным мыслителем, но зато был умелым и непреклонным исполнителем и политическим бойцом. В течение следующих нескольких лет оба они — похожий на Винни Пуха, невысокий и полный Гайдар с большим приветливым лицом и высокий худой Чубайс с копной рыжих волос и лицом, заливавшимся краской всякий раз, когда он волновался, превратились из никому неизвестных ученых в главных инженеров ельцинской экономической революции. Им предстояло ни больше ни меньше как разрушить старую систему, уничтожить всю систему планирования, мышления и поведения, унаследованную от Ленина, Сталина и их преемников.

Каждый из них добился выдающихся успехов в достижении этой цели и оставил не менее волнующее наследие. Важнейшим вкладом Гайдара было освобождение цен из-под контроля государства, подорвавшее механизм угнетения плановой экономики. Но наследием Гайдара стала и гиперинфляция, захлестнувшая Россию после освобождения цен и оказавшаяся гораздо более разрушительной и продолжительной, чем предполагал Гайдар. Она обесценила сбережения населения, оставив у него чувство разочарования на долгие годы.

Важнейшим достижением Чубайса стало разрушение монополии государства на собственность, приведшее к передаче огромных промышленных ресурсов страны в частные руки. Судьба новой России как страны с рыночной экономикой зависела от того, смогут ли эти новые частные собственники более эффективно управлять заводами, не оправдавшими надежд коммунистов. Но Чубайс не обращал внимания на то, кому доставались богатства России, лишь бы это были частные владельцы, независимые от государства. Он считал, что через несколько поколений рынок сам определит лучших и худших. Худшие неизбежно разорятся из-за собственного неумения, а лучшие будут пожинать плоды своего труда. Все очень просто: классическая рыночная теория. В действительности все окажется не так красиво.