Как рассказывали мне другие участники кампании, контроль за ее финансовыми средствами осуществлял Чубайс. Когда я спросил его об этом, он тут же вспомнил, что спустя несколько лет нашел дома пачку газет “Не дай Бог!” и снова с большим удовольствием перечитал их. “Но все это было не бесплатно, — сказал он. — Это стоило денег, серьезных денег”. Когда я спросил его, откуда поступали деньги, Чубайс ушел от ответа. “Я не готов ответить на вопрос о финансовых схемах, дававших им возможность получать определенные привилегии, — существовали они, или таких схем не было, — сказал он. — Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть”.
Константин Кагаловский, хорошо информированный политолог, помогший Ходорковскому выиграть на залоговом аукционе, на котором был выставлен ЮКОС, несколькими годами позже написал статью, выразив в ней свое разочарование тем, как финансировалась кампания по переизбранию Ельцина. По словам Кагаловского, никто в России не верил в то, что олигархи использовали собственные деньги, чтобы финансировать кампанию Ельцина. Скорее использовались их “технические” возможности (имелись в виду, я думаю, манипуляции с облигациями). “Такой механизм финансирования выборов называется “коррупция в защиту демократии”, — писал Кагаловский. Чубайс, по его словам, “может заслуженно считаться создателем системы “коррупция в защиту демократии”. В последующие годы при Ельцине она стала нормой: “Стоит только попробовать, и вам понравится”, — отмечал он{427}.
Было бы чрезмерным упрощением говорить, что Ельцин выиграл выборы благодаря газете “Не дай Бог!”, поддержке подавляющего большинства журналистов или секретным сделкам банкиров. Никакое количество грязных трюков, рекламы и эфирного времени не может перечеркнуть того факта, что Ельцин одержал победу, потому что российским избирателям надо было сделать важный выбор. Каковы бы ни были недостатки Ельцина и Зюганова, они олицетворяли два противоположных видения будущего России. Зюганов не понимал рыночного капитализма, который был еще непрочен в России, и не хотел идти по этому пути. Ельцин, едва ли способный построить такой капитализм, был предан этой идее. Российские избиратели помнили, что всего четыре года назад полки магазинов были пусты. Поездки, которые я совершал в то время, навели меня на мысль, что лучше всего понять, почему победил Ельцин, я смогу, если спрошу избирателей, приспособились ли они, и если да, то как, к новой жизни в 1990-е годы, особенно в сфере экономики. Миллионы пенсионеров и пожилых людей не приспособились и голосовали за Зюганова. Но миллионы более молодых людей приспособились, и думаю, что к 16 июня 1996 года они образовали критическую массу. Находясь во время предвыборной кампании в Нижнем Новгороде, расположенном на берегу Волги, я взял интервью у молодого способного банкира Сергея Кириенко, которому было тогда тридцать четыре года. “Мы находимся сейчас среди бурных речных порогов, — сказал он мне. — Мы можем вернуться или упрямо идти вперед. Хуже всего будет, если мы вернемся назад: мы потеряем все, чего уже добились”. “Ельцин, — добавил он, — идет на другой берег, и я тоже хочу идти туда”.
Чтобы достичь другого берега, Ельцин нуждался в олигархах, нуждался в их мартовском “призыве к пробуждению”, в их средствах массовой информации, в их талантливых сотрудниках и в их способности отмывать деньги. Они помогли донести до избирателей его позицию, дискредитировать Зюганова и одержать победу. Олигархи спасли Ельцина, чтобы спасти себя, и он разрешил им сделать это. И он, и они верили в то, что спасают российский капитализм, и это было действительно так. Ельцин получил 35,28 процента голосов в первом туре голосования против 32,03 процента у Зюганова, 14,52 процента у Лебедя и 7,34 процентау Явлинского. В результате Ельцину и Зюганову предстояло участвовать во втором туре голосования. Чтобы привлечь на свою сторону большее количество избирателей, Ельцин уволил непопулярного министра обороны и назначил на новый пост в Кремле Лебедя. Штаб кампании приступил к планированию энергичной заключительной атаки, требовавшей от Ельцина напряженной работы. Но на головокружительной трассе президентской гонки 1996 года его ждал очередной крутой вираж, чреватый катастрофой.
Через четыре дня после голосования, около 17:20, из российского Белого дома вышли два участника предвыборной кампании Ельцина. Первым вышел Лисовский, который нес коробку из-под ксерокса, завязанную белым шпагатом. Его остановили на проходной № 2, в небольшом павильоне, через который посетители проходили на огороженную территорию перед Белом домом или покидали ее. Охранники спросили Лисовского, имеется ли у него разрешение на вынос коробки. Разрешения не было. Они попросили показать, что в коробке.
Этот момент стал началом решающего противоборства между Чубайсом и Коржаковым. В течение нескольких месяцев, с тех пор как Ельцин решил все-таки проводить выборы, Коржаков проявлял все большее беспокойство. В начале мая Коржаков признался репортеру лондонской газеты “Обсервер”, что хочет отменить выборы, и Ельцин быстро поставил его на место{428}. Ельцин сказал, что Коржаков будет заниматься своими обязанностями телохранителя, а кампания будет продолжена.
Коржаков знал, что команда Чубайса переправляла большие суммы денег в спортивных сумках и чемоданах; президентская охрана тоже “перевозила деньги по всей стране в чемоданах”{429}. Спор с Чубайсом в действительности касался не только и не столько денег на ведение кампании. Коржаков говорил, что видел себя защитником “России и государства”, а своих соперников — “лагерем тех, кто хотел продать и ограбить эту Россию”. Группа Чубайса воспринимала все иначе: они считали Коржакова помешанным на власти реакционером, не понимавшим демократии и капитализма.
Коржаков устроил для группы Чубайса западню. Некоторые подробности этой западни остаются неясными, но то, что она существовала, не вызывает сомнений. Коржаков и один из его заместителей, Валерий Стрелецкий, позже хвалились, что сети расставили они. Стрелецкий заявил, что это он оборудовал подслушивающими устройствами помещение в российском Белом доме, в котором помощники Чубайса хранили наличные деньги, и ждал в засаде того, кто придет за ними. Стрелецкий утверждает, что поздно вечером i8 июня его люди осуществляли секретную операцию, чтобы открыть сейф в кабинете Германа Кузнецова — заместителя министра финансов, отвечавшего за международные валютнофинансовые расчеты. Это была комната 2-17 российского Белого дома, в котором размещалось правительство Черномырдина. По словам Стрелецкого, он подозревал, что именно из этой комнаты финансировалась кампания Чубайса.
Согласно отчету Стрелецкого, во время ночного вторжения его люди нашли полтора миллиона долларов наличными, упакованные в полиэтиленовую пленку, и бланки для перемещения денежных средств на 5 миллионов долларов каждый. Судя по бланкам, деньги доставлялись на Багамы и в филиалы американских банков в Прибалтике. Пять бланков в сейфе имели номера от 19 до 23. Если им предшествовало еще восемнадцать, закончил он, то общая сумма составляла 115 миллионов долларов. Люди Стрелецкого оборудовали комнату подслушивающими устройствами, чтобы прослушивать разговоры, находясь этажом выше, и попытаться поймать того, кто возьмет деньги из сейфа. Стрелецкий — не нейтральный источник. Он пытался помешать работе команды Чубайса, и его отчет следует читать в этом свете. Кажется странным, что службе безопасности Кремля потребовалось оборудовать подслушивающими устройствами здание правительства, чтобы получить информацию об участниках предвыборной кампании Ельцина{430}. Лисовский сказал мне, что команда Коржакова готовила западню в течение двух месяцев{431}. В своих мемуарах Ельцин писал, что это была “последняя контратака” Коржакова. Руководитель президентской охраны “давно искал повод для скандала. И наконец нашел”.
