— Ну не моя же… — осклабился субъект.

— Моя, что ли?

— Ну вот… Догадался, наконец.

— Моя фамилия Страхов.

— Ага, — субъект заскользил ручкой по листу бумаги. — Страхов… Ну что ж, так и запишем.

— Пиши, — пожал плечами Страхов.

— Что еще о себе можем сказать?

— Видишь ли… — Юрий загасил в консервной банке окурок. — Вообще-то в душе я летчик. Пилот гражданской авиации. Дальнего следования. Первого класса.

— Ага, — субъект скривился в саркастической ухмылке. — Ну что ж… и это запишем.

— Давай, — зевнул Страхов. — А еще запиши, что Витька ошибается. Есть все-таки на свете город Париж. Наверное. Только вот… уж больно он далеко отсюда. Записал?

В кабинет, держа в руке пучок свежевымытого зеленого лука, вернулся Лобов.

Застав картину допроса своего товарища по оперативной работе каким-то совершенно неизвестным ему прыщавым «перцем», он оторопело застыл в дверях.

— Вы кто? — обернулся на него прыщавый «перец».

— Старший лейтенант Лобов, — машинально представился Виктор, — Убойный отдел. А что?

— Да нет, тут вот этот, — субъект кивнул на Страхова. — На нем мокруха и расчлененка. А он, гад… дурку тут мне гнать пытается. Летчик он, дескать… Про Париж чего-то гонит. Короче, под психа закосить[45] хочет. Вот смотрите. Так ты, выходит, летчик? — гаркнул он на Страхова, поднявшись со стула.

— Ну да, — кивнул тот. — Пилот гражданской авиации. В душе. Я ж тебе говорил.

— А ну-ка мне здесь не «тыкать»!!! — ободренный присутствием Лобова субъект петухом подскочил к Страхову и врезал ему по челюсти. Но поскольку телосложения он был весьма субтильного и навыка битья людей по роже явно еще не наработал, то и удар у него получился скользящим и весьма неубедительным.

Страхов дернул головой, удивленно округлил глаза и поднялся с табурета.

Лобов в два шага подлетел к столу, бросил на него влажный пучок лука и, схватив табурет, на котором только что сидел Страхов, бросился на «перца». Тот перепуганно заверещал и бросился к выходу из кабинета, но дверь ему уже намертво заслонял уязвленный до глубины души Страхов.

— Ах ты, падла!!! — орал Лобов, пытаясь зафитилить «перцу» табуреткой по башке.

Тот отчаянно увертывался, метался по кабинету и, читая в глазах Виктора совершенно явственную жажду крови, отчаянно вопил во весь голос.

Страхов, широко расставив руки, выполнял роль загонщика и медленно, но неуклонно оттеснял неизвестно откуда взявшегося прыщавого субъекта под Витькину табуретку, которую тот высоко держал над головой.

Ну… куда «перцу» деваться в тесном кабинете? Одно слово — некуда. И табуретка в конце концов обрушилась на его незадачливую голову. Не так чтобы уж очень сильно… не до смерти, короче говоря, зашиб его Виктор. Человека вообще (вопреки расхожему мнению) не так просто убить. А уж тем более табуреткой. Табуреткой его для этого много раз по голове нужно бить. Одного раза маловато будет. Поэтому… так… на пол-то этот прыщ рухнул и сознание, судя по всему, утратил. Но не помер. Потому что склонившийся над ним Витя Лобов уловил слабое дыхание.

— Это кто еще такой? — ставя табурет к столу, недоуменно обернулся он к Страхову.

— А я знаю? — пожал тот плечами. — Вперся в кабинет, спросил Моргулиса. А потом сел за стол и стал… типа, допрос вести. Я думал — шутка. А он вдруг мне в рыло. А? Ты видел?

— Видел.

— Ну и вот… Давай-ка мы вот что, — Страхов достал из кармана наручники и, наклонившись над лежащим на полу телом, завел ему руки за спину и защелкнул на запястьях браслеты. — Так оно как-то спокойней, а?

— Согласен, — кивнул Виктор и полез под стол за канистрой с самогоном.

— Давай еще по половинке, — Страхов взял со стола перышко лука. — И пойдем у Коляна спросим — может, он его знает.

Так они и поступили.

Выпив по половине стаканчика, закурили и бросили на пальцах — кому идти в соседний кабинет за Моргулисом, а кому этого горемыку караулить. За Моргулисом выпало идти Страхову. Он вздохнул и вышел в коридор.

— Это… — заглянул Страхов в кабинет, где Моргулис вел допрос. — Коля, можно тебя на минутку?

Моргулис оторвал угрюмый взгляд от столешницы, посмотрел на Страхова (отметив наливающуюся у того на лбу лиловую шишку) и, поднявшись из-за стола, двинулся к двери.

— Так, это… начальник, а со мной-то как? — жалобным голосом проканючил ему вслед хмырь.

— Излагай пока… письменно, — не оборачиваясь обронил на ходу Моргулис.

— Опять?!

— Не опять, а снова… — буркнул Моргулис, вышел из кабинета и запер его на ключ.

Пока Калинин и Заботин лакомились халявным спиртом, настоянным на чесноке, злодейски взломанная ими дверь бывшей дворницкой (а ныне художественной мастерской) оставалась незапертой и даже чуть приоткрытой.

Из подвального окошка двора-колодца выбрался маленький черный котенок. Припав на передние лапы и выгнув спинку, он потянулся, зажмурившись посмотрел на тусклое солнце, мутно проглядывающее сквозь пелену облаков, затянувших февральское небо, и чутко повел носом. Затем, стараясь держаться как можно плотнее к обшарпанной стене дома. Он добежал до приоткрытой двери и юркнул внутрь.

— Слушай, — поправив здоровье изрядной порцией «шила», Калинин курил сигарету и ходил вдоль стен мастерской, разглядывая развешанные на них полотна. — Что-то колорит тут везде… какой-то однообразный.

Капитан Забота взглянул на картины, которые и впрямь все были написаны в каких-то буро-коричневых тонах, и пожал плечами.

— Ну и что?

— Да так… — Калинин приблизился к одному из полотен, вгляделся, приблизил лицо вплотную к красочному слою и зачем-то принюхался.

— Слушай, — изумленно обернулся он к Заботину. — Это же все говно…

— Знаешь, Андрюша, — Заботин деловито наполнял бокалы желтоватым содержимым трехлитровой банки, — я вообще-то в живописи… не сильно. Не Копенгаген я в этом деле, короче говоря.

— Да я не о том, — Калинин поколупал ногтем картину, поднес палец к носу и понюхал — Ну точно.

— М-да? — манерно держа бокал за тонкую ножку, Забота подошел к товарищу и уставился на полотно с искусствоведческим прищуром.

— На, понюхай, — сунул ему под нос свой палец Калинин.

Забота понюхал.

— Точно, — совершенно равнодушно констатировал он, — Пахнет какашками.

— Нет, ты представляешь… — Калинин окинул взглядом ряды полотен. — Это же все дерьмом написано!

— Да, — капитан Забота кивнул, отхлебнул из бокала и качнулся с пятки на носок. — Вот, оказывается, откуда и запах.

— Нет, ну надо же… — Калинин изумленно покачал головой и пошел в маленькую комнатку за своим бокалом.

На столе возле белого фаянсового блюда сидел черный котенок и, урча, уписывал вяленый снетков.

— Попался, ворюга! — ухватил его Калинин за шкирку и приподнял над столом.

— Вот за что я не люблю кошек, — вошел вслед за товарищем в комнатку Заботин.

— Просто ты не умеешь их готовить… — Калинин бросил котенка на широченный диван.

Не выпуская из зубов снетка, котенок «придиванился» на четыре лапы, улегся на блеклом покрывале и продолжил свою трапезу.

Капитан Заботин опустошил свой бокал, забросил в рот крохотную вяленую рыбку и очень внимательно посмотрел на маленького звереныша.

— Андрюха, — со значением произнес он, — а котенок-то черный.

Калинин выпил свою порцию, аккуратно поставил на стол антикварный бокал и тоже воззрился нетрезвым взглядом на котенка.

— Да, — сказал он после некоторого раздумья. — Похоже, что черный. И что?

— Ну… в общем-то… может быть, и ничего, — пожал плечами Забота. — А может быть и…

— Слушай, — Калинин закрыл трехлитровую банку с остатками спирта полиэтиленовой крышкой и загрузил ее в свою спортивную сумку. — Давай-ка валить отсюда. Мало нам проблем…