Коммод пережил отца лишь по счастливой случайности: несколько его братьев – и в том числе его близнец – умерли во младенчестве. Он был здоровым человеком и законным сыном своего отца, поэтому всем, кого касалась проблема престолонаследия, показалось бы странным, если бы император проигнорировал его и выбрал в качестве наследника престола кого-то другого. Да и усыновленный наследник не чувствовал бы себя в безопасности при наличии очевидного соперника. Впоследствии, оглядываясь назад, многие римляне, не говоря уж о современных ученых, критиковали ошибку мудрого философа, не сумевшего распознать неадекватность сына. Однако эти упреки несправедливы. Да и как критики отнеслись бы к императору, который казнил бы свое собственное дитя, чтобы расчистить путь усыновленному наследнику[61]?

Судьбе было угодно, что в 180 году сын Марка был достаточно взрослым, чтобы взойти на престол, но все же слишком молодым и неопытным. Так сложилось, что молодые императоры Рима пользовались не слишком хорошей репутацией; из их числа лишь Нерон пришел к власти в более юном возрасте (ему исполнилось шестнадцать), нежели Коммод. Любому человеку, не говоря уж о неопытном юноше, было бы непросто устоять против искушений, сопряженных с практически абсолютной властью. При дворе, где почти каждый плутовал, дабы завоевать положение и влияние, правителю вряд ли стали бы сообщать неприятные истины и никто не попытался бы удержать его от неразумных поступков. В голливудских картинах Коммод с настойчивостью изображается настоящим чудовищем (новейший пример тому – фильм «Гладиатор»), и некоторые античные источники подтверждают это мнение, считая его исполненным пороков даже в детские годы. Дион Кассий, начавший карьеру сенатора при Коммоде, полагал, что император был «не злым от природы, но недалеким человеком», которого легко было сбить с верного пути. Проблема заключалась скорее не в том, как делать большую политику, но в необходимости откликаться на прошения и разбираться с теми или иными вопросами, предлагавшимися вниманию императора. Ему полагалось быть доступным и открытым для просьб, поступавших от отдельных граждан и общин, готовым дать указания, основанные на прецедентах и законах. Адриан, которому в одном из путешествий докучала некая женщина, резко заметил, что у него нет времени на то, чтобы возиться с ней. Ее вопль, прозвучавший в ответ: «Тогда перестань быть императором!» – немедленно заставил его остановиться и выслушать просьбу. Марка Аврелия вспоминали добрым словом за то, что он посвящал свое время любому делу, предложенному его вниманию. Совестливый император тратил немало времени, занимаясь подчас скучной работой[62].

Коммода, однако, все это не интересовало. Через несколько месяцев он уехал с Дуная, вернулся в Рим и более никогда не покидал Италии, будучи сверх меры увлечен зрелищами в цирке и на арене. В своих владениях он устраивал состязания колесниц, однако не стеснялся демонстрировать другие навыки прямо в Колизее. Целыми днями люди смотрели, как он убивает животных копьем или стрелами из лука. Он также выступал в роли гладиатора, обычно пользуясь тупым оружием, но в некоторых схватках брал и боевое (хотя всегда предпринимались меры, чтобы император не пострадал). В то время как правитель развлекался играми, управление империей перешло в другие руки. При дворе появился ряд фаворитов, пользовавшихся мощным влиянием и властью; зачастую они успевали при этом обогатиться. Среди них вовсе не было сенаторов; некоторые происходили из сословия всадников, остальные были рабами и вольноотпущенниками императора. Одни отличались хорошими способностями, другие были до конца испорченными людьми, многие – чем-то средним. Однако система управления империей не функционировала в те дни должным образом. Обычная практика состояла в том, что любой человек, имевший доступ к императору, приобретал вес в зависимости от того, насколько мог влиять на его решения. Но подобная власть всегда была чревата опасностями, и многие фавориты Коммода, каждый в свой черед, теряли его расположение; другими пришлось пожертвовать в силу их непопулярности. Все были казнены. В отличие от отца юный император не сомневаясь подписывал смертные приговоры подданным и в том числе многим сенаторам и всадникам. С самого начала правления Коммода стали возникать заговоры, имевшие целью его убийство; также зазвучали ложные обвинения в подобных замыслах. Каждый случай порождал новую волну арестов и казней[63].

С годами поведение императора становилось все более эксцентричным. Дион Кассий вспоминает случай, когда он обезглавил страуса на арене, а затем двинулся туда, где в качестве зрителей сидели сенаторы, «держа в левой руке голову [птицы], а правой поднимая окровавленный меч; и хотя он не произносил ни слова, он кивнул с усмешкой, давая понять, что обойдется с нами подобным же образом. И многие действительно погибли бы на месте от меча за то, что смеялись над ним (ибо смех пересилил наше негодование), если бы я не стал жевать лавровые листья, которые сорвал со своего венка, и не убедил своих соседей сделать то же самое, так что постоянное движение наших челюстей скрыло наш смех»[64].

Однако не все находили чудачества Коммода столь же смешными (а его самого – столь беспокойным), как сенаторы. Часть римлян обожала гладиаторские бои и, вероятно, симпатизировала императору, наряжавшемуся «точно амазонка, державшему меч в левой руке» или изображавшему Геркулеса в соответствующем костюме. Преторианская гвардия, бывшая главной военной силой в Риме, блаженствовала в условиях отсутствия дисциплины и полной свободы, дарованной ей[65].

Но после двенадцати лет правления Коммода многих придворных утомила жизнь при столь капризном правителе, и наконец одна из попыток дворцового заговора увенчалась успехом. Главными действующими лицами в ней были управляющий Эклект, любовница Коммода Марция и Эмилий Лет, один из двух префектов, командовавших преторианской гвардией. Ходили слухи, будто Марция случайно обнаружила смертный приговор, куда входили эти три имени. Другая история утверждает, что 1 января 193 года Коммод собирался убить обоих консулов, а затем проследовать из гладиаторских казарм, одетый как для выступления на арене, принять консульскую должность и сделаться единственным консулом того года. Но накануне Нового года Марция добавила яд в пиво, предназначавшееся для императора. Когда после приступа рвоты стало ясно, что он приходит в себя, заговорщики отправили к нему силача, который задушил его. Цезарь, рожденный для порфиры, скончался в возрасте тридцати одного года; его правление продолжалось более двенадцати лет[66].

Коммод не оставил наследника; в любом случае заговорщики не хотели бы восшествия на престол такого императора, который попытался бы отомстить за его смерть. Вместо этого они стали искать преемника из числа сенаторов. В ту ночь некоторые из участников заговора посетили дом шестидесятилетнего Публия Гельвия Пертинакса. Современники считали, что он не участвовал в заговоре, и многие историки с этим согласны. Для того нервозного времени было весьма показательно, что Пертинакс вначале послал человека взглянуть на тело императора, прежде чем согласился признать, что тот мертв. Убедившись в этом, он прямиком направился в лагерь преторианской гвардии. Лет выстроил солдат, и им объявили, что смерть Коммода наступила от естественных причин. Пертинакс посулил каждому из них по двенадцать тысяч сестерциев, если они признают его право на престол.

Лишь обеспечив таким образом лояльность преторианцев, Пертинакс обратился за одобрением к другим сенаторам. Ранним утром 1 января вестники созвали сенат на экстренное заседание. По иронии судьбы Пертинакс и его спутники, придя к зданию сената, увидели, что оно закрыто, и в течение некоторого времени никто не мог отыскать привратника, у которого хранились ключи. В результате верховный совет Рима поначалу собрался в расположенном поблизости Храме Согласия. Пертинакс произнес речь, в которой объявил, что не хотел принимать правление, ссылаясь на возраст и немощь. Считалось, что хороший император не должен жаждать власти; существовала долгая традиция притворных отказов. Сенаторы знали условия игры и настояли на том, чтобы он принял высшую должность. Практически все были рады смерти Коммода. Через несколько дней сенат издал почти истерический декрет, содержавший нападки в его адрес и повторявшееся несколько раз требование протащить тело на крюке для мяса по улицам и подвергнуть поруганию. Несомненно, многие из тех, кто благоденствовал при прежнем режиме, теперь осуждали его особенно яростно. Однако Пертинакс уже распорядился похоронить Коммода должным образом, несомненно, не желая раздражать преторианцев[67].