После битвы при Мадженте к франко-пьемонтской армии присоединился Гарибальди, которому Виктор Эммануил предложил сформировать бригаду cacciatori delle Alpi — альпийских стрелков. Примерно за десять дней до событий при Мадженте Гарибальди одержал новую победу над австрийцами при Варезе. Затем армия и cacciatori предприняли совместное наступление и 24 июня встретились с главными силами австрийской армии при Сольферино, к югу от озера Гарда. Последовало сражение, в котором приняло участие более 250 тысяч человек — масштаб, невиданный со времен Лейпцигской битвы в 1813 году. Французы пустили в дело секретное оружие — нарезную артиллерию, которая значительно повысила точность и дальность огня их пушек. Однако сражение в значительной степени велось врукопашную, начавшись ранним утром и продлившись большую часть дня. Лишь вечером, после потери 20 тысяч своих солдат, в условиях проливного дождя, император Франц Иосиф отдал приказ отступать через реку Минчо. Но это была пиррова победа: французские и пьемонтские войска понесли почти такой же урон, что и австрийцы. После битвы началась эпидемия — вероятно, тифа, — которая унесла еще несколько тысяч жизней с обеих сторон. Сцена кровавого побоища произвела глубокое впечатление на молодого швейцарца Анри Дюнана, который находился там и организовал неотложную службу помощи раненым. Прямым следствием этого опыта стало то, что через пять лет он создал организацию «Красный Крест».

Луи Наполеон также испытал глубокое потрясение, и, безусловно, оно стало одной из причин того, что немногим более чем через две недели после сражения император заключил сепаратный мир с Австрией. Для этого имелось и другое основание: недавние события побудили население нескольких маленьких государств — прежде всего Тосканы, Романьи и герцогства Моденское и Пармское — сбросить своих правителей и присоединиться к Пьемонту. В результате могло бы возникнуть обширное государство, непосредственно граничащее с Францией, куда вошла бы вся Северная и Центральная Италия и которое со временем могло расшириться, включив в себя, частично или полностью, Папскую область и даже Королевство обеих Сицилии. Неужели за это отдали свои жизни доблестные французы, павшие при Сольферино?

И вот 11 июля 1859 года императоры Франции и Австрии встретились в Виллафранке близ Вероны, и будущее Северной и Центральной Италии решилось в одночасье. Австрия удерживала за собой Венецию, а также Мантую и Пескьеру — мощную крепость на озере Гарда; остальная Ломбардия отходила к Франции, которая должна была передать ее Пьемонту. Прежних правителей Тосканы и Модены надлежало восстановить на их престолах; почетным президентом вновь созданной Итальянской конфедерации предстояло сделать папу. Венето — включая саму Венецию — должна была стать членом последней, но при сохранении над ней австрийского суверенитета.

Легко представить себе ярость Кавура, когда он ознакомился с условиями соглашения в Виллафранке. Без Венеции, Пескьеры и Мантуи даже Венето-Ломбардия не высвобождалась полностью из-под иноземного владычества. Что же касается Центральной Италии, то она теряла свободу, толком не успев получить ее. После долгой беседы с Виктором Эммануилом, во время которой Кавур дал полную волю своему сарказму, он согласился подать в отставку. «Мы опять пойдем по пути заговоров», — писал он другу. Постепенно, однако, он пересмотрел свою оценку случившегося. По крайней мере в соглашении не было упоминания о присоединении Савойи и Ниццы к Франции, с которым он неохотно согласился в Пломбьере. И хотя не все его надежды осуществились, ситуация в настоящее время была значительно лучше, чем год назад.

Через несколько месяцев положение улучшилось еще больше, поскольку постепенно стало ясно, что некоторые из упомянутых выше небольших государств отказываются смириться с уготованной им судьбой. Они дали понять, что ничто не заставит их принять обратно своих прежних правителей. Во Флоренции, Болонье, Парме и Модене возникли диктатуры; все они выступали за слияние с Пьемонтом. Единственным препятствием был сам Пьемонт. Условия соглашения в Виллафранке вошли в состав договора, подписанного в Цюрихе, и генерал Альфонсо Ла Мармора, преемник Кавура на посту премьер-министра, без особого энтузиазма относился к акциям неповиновения. Но диктаторы были готовы ждать своего часа. Тем временем Флоренция оставалась независимой; Романья (включившая в свой состав Болонью), Парма и Модена объединились, создав новое государство, которое назвали Эмилией, поскольку римская Эмилиева дорога (via Aemilia) пересекала территорию всех трех.

Камилло Кавур с удовлетворением следил за развитием событий, и в январе 1860 года вернулся в Турин, чтобы возглавить новое правительство. Едва он занял прежнюю должность, как оказался втянут в переговоры с Наполеоном III, и вскоре они заключили договор, согласно которому Пьемонт аннексировал Тоскану и Эмилию, а Савойя и Ницца опять-таки отходили к Франции. Как и следовало ожидать, Гарибальди впал в ярость: первой его реакцией стал план захвата его родного города и передачи его Пьемонту. Но прежде чем он взялся за его выполнение, ему представилась другая, куда более заманчивая возможность — возможность не просто сражаться за благородное дело, но вершить историю.

4 апреля 1860 года началось народное восстание в Палермо. Оно окончилось неудачей: неаполитанские власти заранее получили тайные сведения о предстоящих событиях. Однако оно стало толчком к выступлениям на севере Сицилии, которые власти оказались бессильны подавить. Едва Гарибальди услышал о случившемся, он начал действовать. Кавур отказался предоставить ему бригаду пьемонтской армии, но тот менее чем за месяц собрал отряд добровольцев, который отплыл из маленького порта Кварто (ныне часть Генуи) в ночь на 5 мая и, не встретив сопротивления, высадился 11-го числа в Марсале на западе Сицилии. Среди людей Гарибальди были представители самых различных слоев итальянского общества. Половину отряда составляли люди умственного труда, такие как юристы, врачи и университетские лекторы, другую половину — люди труда физического. Некоторые до сих пор оставались республиканцами, но их предводитель дал им понять, что они сражаются не только за Италию, но и за короля Виктора Эммануила — причем на споры не оставалось времени.

Из Марсалы «тысяча» (так они теперь стали называться, хотя их в действительности насчитывалось 1089 человек) направилась в глубь острова. Войска Бурбонов оказывали им сопротивление, но без особого энтузиазма, и к концу мая Гарибальди овладел Палермо, а через два месяца — Мессиной. В середине августа он и его люди пересекли Мессинский пролив, и 7 сентября он въехал в Неаполь в открытой коляске (король Франциск II накануне бежал из города).

Неаполь был крупнейшим городом Италии и третьим по величине в Европе. Следующие два месяца Гарибальди управлял и им, и Сицилией как диктатор, одновременно планируя следующий шаг — поход в Папскую область и на Рим. Но он так и не предпринял его. Кавур, отлично понимая, что если он позволит Гарибальди продолжать действовать и это может привести к войне с Францией, решил во что бы то ни стало остановить его. Более того, Гарибальди стал теперь гораздо более популярен, чем сам Виктор Эммануил; пьемонтская армия завидовала его последним успехам; наконец, всегда сохранялась опасность того, что Мадзини, который прибыл в Неаполь в середине сентября, сможет убедить его отступиться от короля Пьемонта и поддержать дело республиканцев.

Неожиданно Гарибальди узнал, что против него выдвинуты две мощных армии — неаполитанская (король Франциск сумел собрать новые войска) и пьемонтская. Краснорубашечники оставили Неаполь, чтобы начать наступление на север, и вскоре столкнулись с 50 000 солдат, расположившихся вдоль берега реки Вольтурно. Здесь они понесли первое свое поражение со времени высадки на Сицилии. Близ небольшого города Каяццо, когда предводитель на какое-то время отлучился, один из его помощников, пытаясь переправиться через реку, потерпел неудачу, потеряв при этом 250 человек. Однако 1 октября Гарибальди взял реванш. Победа дорого обошлась ему: 1400 убитых и раненых осталось лежать в деревушке Сант-Анджело-ин-Формис и близ нее[311]; однако, пожалуй, она спасла Италию.