Я следил за этой дискуссией, не принимая в ней участия, будучи не в состоянии собраться с духом и выступить в этом турнире красноречия. Нам никто не давал полномочий; даже те, кого делегировали какое-то движение или какая-то партия, представляли лишь самих себя. Наличие большинства или меньшинства в комиссиях ничего не значило. Конференция полностью относилась к области пропаганды, в благородном смысле этого слова, искусства убеждать с открытым лицом.
То была весна объединенной Европы, о которой мечтали и которая казалась совсем близкой; люди, менее всего склонные к утопии, тешили себя тщеславными надеждами. Кто вспомнит сегодня о брошюре Мишеля Дебре в защиту Европейской республики, брошюре, содержавшей статьи Конституции? В ней предусматривалось создание президентства Соединенных Штатов Европы, которое, со всей очевидностью, предназначалось для генерала де Голля. Искреннее убеждение или пустые обещания оппозиционера? В маленькой книжке, написанной Мишелем Дебре в сотрудничестве с Э. Моником в период Сопротивления, атлантическое единство занимало первое место.
Какие превратности судьбы заставили этого защитника Европейской республики обвинять сообщество, имевшее отношение единственно к углю и стали и предусматривавшее передачу ему лишь незначительной доли суверенитета? Брошюра 1950 года озадачивает сегодняшнего читателя: в ней осуждались задержки в деле европейского объединения и ответственность за них возлагалась на людей, находившихся у власти. Надо ли говорить, что черное становилось белым, а белое — черным в зависимости от того, был или не был у власти Генерал? Будучи человеком страстным, склонным в своих изменчивых суждениях доходить до крайностей, М. Дебре замыслил, не колеблясь, Федеративную республику европейских государств, с тем чтобы в дальнейшем отступиться от урезания национального суверенитета и подчинить якобинству свои робкие атлантические и европейские попытки[137].
Национальное собрание ратифицировало соглашение о создании объединения угля и стали, хотя депутаты от РПФ за этот документ не голосовали, но генерал де Голль не мобилизовал общественное мнение, как он сделал в двух других случаях, первый раз — в связи с заключительным заявлением Лондонской конференции, в котором объявлялось о создании тризонии, то есть Федеративной Республики Германии, а второй раз — в связи с договором 183, создававшим европейское оборонительное сообщество или, как обычно говорили, европейскую армию.
Жан Монне и Рене Плевен не хотели связывать дело европейского объединения с германским перевооружением. Обстоятельства подтолкнули их к этому, они надеялись одновременно отсрочить принятие решения о перевооружении ФРГ и найти среди сторонников европейского единства подкрепление в лице депутатов, способных одобрить в Национальном собрании германское перевооружение. Эти деятели ошиблись: к противникам этого перевооружения прибавились противники наднациональной организации, лишавшей французское государство исключительной ответственности за его вооруженные силы и подчинявшей «европейские» силы приказам американского генерала.
Лично я стал, начиная с 22 ноября 1952 года, предостерегать своих друзей из «европейской партии». Перевооружение Германии мне представлялось неизбежным, но выбранный метод был явно уязвим для критики. При отсутствии европейского правительства эта армия подчинялась бы неевропейскому командованию, практически — американскому. Каким образом Франция могла бы содержать одновременно дивизии, подчиненные европейскому комиссариату, и дивизии, предназначенные для действий на заморских территориях и относящиеся к исключительной компетенции французского государства? Сможет ли Европейское оборонительное сообщество (ЕОС) когда-нибудь превратиться в некое единое целое, способное сражаться, множа предосторожности, имеющие целью предотвратить возрождение германской армии?
В частном кругу, в беседах я прибегал к более сильному языку. Совершенно очевидно, что германское перевооружение, навязываемое дипломатической обстановкой, могло вписываться или в европейские рамки, или же в атлантические рамки. Моим американским друзьям я повторял, что вместо безоговорочного принятия ЕОС они должны были бы открыто заявить: европейцам самим следует выбрать между ЕОС и включением германской армии в НАТО. У первого из этих двух решений имеются все шансы быть отклоненным коалицией противников наднациональной Европы и противников германского перевооружения. Возможно, что второе решение также провалят, если оно будет представлено в Национальное собрание раньше первого; вероятно, это второе решение депутаты примут, покорясь судьбе, если прежде ЕОС окажется забаллотированным.
Европейцы строгого устава были удивлены моей сдержанностью; один из них сказал мне, что нельзя предвидеть, какую позицию я в конечном счете займу. Обвинительная речь, с которой выступил 25 февраля 1953 года против ЕОС генерал де Голль, не могла не подействовать на простых граждан, как и на депутатов: «Для существования европейской армии, то есть армии Европы, необходимо сначала, чтобы существовала Европа в качестве политической, хозяйственной, финансовой, административной и, прежде всего, моральной сущности, чтобы эта сущность была достаточно живой, прочной, признанной и потому способной опереться на прирожденную лояльность своих подданных, иметь свойственную ей политику, пробуждать в случае необходимости у миллионов людей готовность умереть за нее. То ли мы имеем в данном случае? Ни один серьезный человек не решился бы сказать да». И генерал де Голль напоминал обо всем, что он совершил во время последней войны благодаря тому, что правительство сохраняло власть над вооруженными силами: «Кёниг не оказался бы в Бир-Хакейме, Жюэн не сыграл бы в Италии роль, которая известна, Леклерк не овладел бы Феццаном и не был бы брошен в нужный момент на Париж, де Латтр не защитил бы Эльзас, не перешел через Рейн и Дунай, Лармина не подавил бы „атлантические котлы“ 184, Дуайен не захватил бы Танд и Бриг, экспедиционный корпус никогда не отправился бы в Индокитай…»
Споры о ЕОС продолжались более двух лет, начиная с момента опубликования текста договора и кончая голосованием в Национальном собрании, которое отклонило даже предложение обсудить суть проекта. В ответ на патетический призыв полупарализованного Эдуара Эррио большинство проголосовало по процедурному вопросу. Оборонительное сообщество похоронили, даже не дав его приверженцам возможности выступить в защиту проекта.
Газета «Фигаро» по инициативе самого Пьера Бриссона стала во главе крестового похода за европейское единство, за ЕОС, за идеи Жана Монне. Лично у меня с последним сложились прекрасные отношения, но я не скрывал от него своих возражений против ЕОС, проекта европейской армии, который, скорее всего, окажется недействительным и в настоящий момент раскалывает атлантическое большинство. Однажды я сказал Роберу Шуману, именно в связи с ЕОС: «Вы не желаете иметь немцев в качестве союзников, вы их принимаете в качестве соотечественников». Эта фраза его несколько удивила, после минутного колебания он ответил: «Почему бы нет?»
Этот великий спор — еще один — оживил антигерманские страсти некоторых французов. На поверхность вновь вышли исторические воспоминания, начиная с Арминия и кончая Гитлером, включая Бисмарка. Голлисты во главе с Жаком Сустелем и Мишелем Дебре повели яростную кампанию против ЕОС. Первый, кажется, устроил публичные собрания вместе с коммунистами. Второй нашел поразительную полемическую формулу: ЕОС восстанавливает силу германской армии и отнимает силу у французской армии.
Спор послужил, если можно так сказать, катарсисом, он очистил французов от их «дурных настроений», от горьких воспоминаний, накопившихся за столетие войн против «вековечного врага». Когда палаты парламента проголосовали за создание германской армии, интегрированной в НАТО, спор этот не продолжили ни политический класс, ни общественное мнение. В конечном счете французы предпочли воссоздание германской армии слиянию французской армии с европейской. Сделали бы они этот выбор, если бы две ветви альтернативы были предложены им одновременно или в противоположном порядке?
