Начиная с 1969 года, когда к власти пришли Р. Никсон и Г. Киссинджер, я еще более замкнулся в своей аналитической деятельности. Республиканцы не несли никакой ответственности за то участие, которое Соединенные Штаты приняли во вьетнамской войне. Р. Никсон мог бы подчиниться требованиям Севера и добиться через пару месяцев мира, которого требовала общественность или по меньшей мере самые авторитетные ее представители. В чем состояли требования Севера? Они сводились к формуле: «коалиционное правительство», в которое, совершенно очевидно, не вошла бы «марионеточная банда» — Тхиеу и его окружение, иными словами, те, кто правил Республикой Южный Вьетнам и символизировал сопротивление. Члены «временного правительства Юга», созданного коммунистами, «третья сила», о которой говорили в столичных кафе деятели, находившиеся в оппозиции к Тхиеу, не являлись некими промежуточными звеньями или посредниками между людьми Сайгона и людьми Ханоя; будучи союзниками или пособниками Вьетконга, сознательными или бессознательными, они не отличались от приверженцев этой лиги или, если хотите, не могли отличаться от вьетконговцев и членов коммунистической партии Севера. «Коалиционное правительство» подразумевало устранение южнокорейской власти, следовательно, капитуляцию Соединенных Штатов. Американская республика должна была бы заставить Тхиеу и его товарищей исчезнуть, иначе говоря, должна была бы от них отречься, признать, что своим существованием они были обязаны лишь благодати или мощи иностранной армии.
Р. Никсон и Г. Киссинджер не были в неведении относительно того, что избиратели ожидали от них окончания войны во Вьетнаме, но ни избиратели, ни даже члены Конгресса еще не поняли, что Северный Вьетнам требовал капитуляции Соединенных Штатов, едва прикрываемой формулой о коалиционном правительстве. Сам Г. Киссинджер рассказывает в своих «Мемуарах», что он рассчитывал достичь соглашения с Вьетнамом менее чем за год. Р. Никсон, обладавший большей проницательностью, в это слабо верил. Накануне своего назначения на пост специального советника по дипломатическим вопросам Г. Киссинджер кратко описал на страницах журнала «Форин афферс» два предполагаемых переговорных процесса, один — Соединенных Штатов с Северным Вьетнамом, другой — между двумя вьетнамскими правительствами. Быть участником второго процесса Север отказался, поскольку «не признавал» режим Тхиеу, который коммунистическое видение мира превращало в ничто, сводило к жалкой роли «марионетки» империализма. Поэтому в 1969 году, после того как стратегия республиканской команды стала известна, я правильно предсказал продолжение войны.
Так, 2 июля 1969 года я сначала подчеркнул невозможность политического соглашения между Ханоем и Вашингтоном: «<…> Если президент Никсон хочет одновременно уйти из Вьетнама и не дать врагу одержать политическую победу (правительство вьетконговцев в Сайгоне), ему нелегко будет найти замену режиму, существующему на Юге. Но северовьетнамцы постоянно и с одинаковым упорством отказываются от диалога с „сайгонскими марионетками“». Немного ниже: «Все происходит так, как если бы северовьетнамцы и Вьетконг рассчитывали на усталость американского народа, чтобы в конечном счете вырвать политическую победу. Поскольку решение на поле битвы отсутствует, война превращается в испытание силы воли. Ее выиграет тот, кто продержится последнюю четверть часа. Если через полтора года война не закончится, сумеет ли Никсон справиться с оппозиционерами, которые становятся все более многочисленными и неистовыми?» И в заключение: «Имеется ли у американцев, сегодня, как и вчера, при Никсоне, как и при Джонсоне, выбор, не ограничивающийся лишь политическим поражением или продолжением военных действий? Быть может, появится третий путь — в тот день, когда северовьетнамцы убедятся, что их неприятель столь же терпелив, как и они сами. Но какое чудо заставит их в этом убедиться?» Другими словами, я правильно сформулировал альтернативу: поражение или продолжение войны.
В 1972 году, после неудачного наступления северовьетнамских дивизий через демилитаризованную зону, я выразил надежду на то, что дипломатия Северного Вьетнама изменится, что он пойдет на соглашение с американцами без упразднения режима Тхиеу, иначе говоря, согласится на прекращение огня без политического решения, на урегулирование, от которого северовьетнамцы до сих пор отказывались. Действительно, в октябре 1972 года они сделали кардинальную уступку; отталкиваясь от нее, переговоры должны были привести к урегулированию, которые только члены норвежского комитета по нобелевским премиям приняли за мир. Южновьетнамское правительство сохранялось, но закрепившиеся на Юге войска Севера, наличие которых там Ле Дык Тхо отрицал, оставались на месте. «Шкура леопарда» — так называли тогда южновьетнамский ландшафт, образовавшийся после заключения Парижских соглашений.
Известна судьба этих соглашений, подписанных в 1973 году: два года спустя крупные военные соединения Северного Вьетнама перешли через демилитаризованную зону. Тхиеу отдал приказ об отступлении, чтобы уменьшить протяженность линии обороны и укрепить ее. Отступление превратилось в разгром, и через несколько дней коммунистическая партия добилась цели, ради которой она развязала в декабре 1946 года войну против французов, — объединения трех стран региона при режиме советского типа.
Г. Киссинджер представил Парижские соглашения как успех, на который почти невозможно было надеяться. Р. Никсон и его советники до самого конца не соглашались на капитуляцию, то есть на устранение правительства Тхиеу, которое они поддерживали ряд лет и за которое сражались. Брать на себя ответственность за его изгнание было бы бесчестным. Провести переговоры с Северным Вьетнамом, оставив Тхиеу шанс на выживание, — в этом и заключался почетный мир. «Президент Никсон и его советники не отказываются категорически „проиграть войну“, если приход к власти Вьетконга определяет поражение; они хотят сохранить шанс ее не проиграть — и, главное, не отступиться от взятых на себя обязательств. Навязать Сайгону коалиционное правительство означало бы предательство. И поражение превратилось бы в катастрофу, если бы Соединенные Штаты предали своих союзников или позволили предположить предательство. В любом случае они потеряли бы нечто гораздо большее, чем победу в ограниченном конфликте, Вьетнам или лицо, они потеряли бы доверие своих друзей и уважение своих врагов», — писал я в «Фигаро» 30 октября 1969 года. Суждение не принадлежало мне, я воспроизводил защитительную речь Г. Киссинджера, которую услышал, как и многие, из его уст. В этой же статье были затем приведены несколько строк из брошюры Роберта Кеннеди: он также считал невозможным, пагубным немедленное и безоговорочное отступление Соединенных Штатов. «За пределами Азии внезапное и одностороннее отступление вызвало бы сомнения относительно „возможности доверять Соединенным Штатам“».
Почему, скажут мне, вы не посоветовали Соединенным Штатам принять «радикальное решение», так же как выступали за алжирскую независимость или по меньшей мере за право алжирцев на независимость начиная с 1957 года, когда «мятежники», или участники сопротивления, только начинали организовывать свои отряды?
В Алжире французы хотели сохранить полностью или частично колониальное положение; я полагал, что так называемые либеральные решения, промежуточные по характеру, также приведут к независимости. Рекомендуя признать право алжирцев на независимость, я исходил из тех же самых принципов, на защиту и прославление которых Франция претендовала, — права народов на самоопределение. Случай Соединенных Штатов во Вьетнаме был совершенно иным: американцы не хотели там оставаться, хотели оттуда уйти, они защищали правительство, обладавшее независимостью, по меньшей мере на бумаге. Имело ли оно народную поддержку? Ответ отнюдь не был очевидным. Желал ли народ Юга, чтобы его «освободили» братья с Севера? Конечно, он не принял участие в своем собственном освобождении; режим Тхиеу выбросило на задворки истории военное наступление. Правда, политическая оценка этой войны зависела также от способности Американской республики выдержать до конца подобное испытание: ошибка, неосторожная стратегия могут выглядеть преступными, когда дело идет о государственном деятеле.
