Моему водителю Адаму тоже удалось выжить. Он впервые посетил мемориал вместе со мной, несколько минут побродил по коридорам и комнатам, а затем вышел к машине, чтобы выкурить сигарету. Эту привычку он приобрел, прячась в джунглях вместе с братьями в апреле 1994 года. После того как убийства прекратились, он выбрался из джунглей и обнаружил, что в живых осталось всего трое учеников из его школы, в том числе один из его нынешних лучших друзей — Дидье.
Дидье прятался в своем доме, и каким-то чудом во время обхода отряд убийц пропустил его. Когда ему удалось выбраться на улицу, повсюду валялись трупы. Адам оказался одним из очень немногих его друзей, кому удалось остаться в живых. Он хранит на CD-диске фотографии того времени; так что если я хочу видеть неприкрашенную правду, а не смягченную во многих фильмах и документах версию, то он мне их покажет. Я оказалась в ловушке противоречивых желаний: с одной стороны, нутро репортера подталкивало меня увидеть собственными глазами, с другой — нормальный человеческий инстинкт удерживал от попытки заглянуть в пропасть человеческого зла. Я заверила его в своем желании, но так и не смогла заставить себя договориться о конкретном времени просмотра.
В Руанде геноцид стал печальной подоплекой даже веселых историй. За неделю до поездки в Мурамби Адам, Дидье и я любовались рыбацкими лодками, вышедшими на вечерний лов тилапии в озере Киву. Я неторопливо потягивала первый в моей жизни бокал горького бананового пива. Через несколько часов рыбаки должны были принести улов на торговые прилавки соседнего рынка; они возвращались усталые, но довольные, и прямо на рынке жарили рыбу по просьбам покупателей. После того как вся рыба была распродана, торговые ряды превратились в дискотеку для местных жителей. Адам и Дидье, смеясь, рассказывали о проблеме, возникшей у них после геноцида. Поскольку в классе осталось всего четверо выживших учеников, то учителя больше распивали с ними пиво, чем пытались чему-то учить.
Отзвуки трагедии слышны здесь во всем. Конечно, люди пытаются оставить ее в прошлом, но вряд ли это им когда-нибудь по-настоящему удастся.
Согласно исследованию национальной трагедии Руанды, предпринятому ЮНИСЕФ в 1995 году, 99,9 процента детей, переживших геноцид, своими глазами видели акты насилия; у 79,9 процента погибли семьи; 69,5 процента видели убийства или ранения большей частью при помощи мачете; 31,4 процента наблюдали изнасилования или сексуальные оскорбления; 87,5 процента видели мертвые тела или фрагменты тел; 90,6 процента думали, что умрут.
Тема геноцида так или иначе всплывает во всех беседах в Руанде, поскольку он упоминается в ответах на слишком многие ключевые вопросы. Например:
Сколько у вас братьев и сестер?
Что вы думаете о нашем Президенте?
Почему вы уехали из Руанды?
Почему вернулись обратно?
Почему решили открыть свое дело?
Почему бы вам не бросить курить?
Чем больше времени вы проводите в стране, тем меньше смысла видите в любом из этих вопросов. Как такое могло случиться и как эти люди умудряются в дальнейшем мирно сосуществовать, тая в душе невыразимую боль, непостижимо. Затерянная в глубине африканского континента Руанда стала воплощением всех самых худших и самых лучших человеческих качеств.
Время в Руанде течет странным образом. На протяжении сотен лет хуту, тутси и тва жили в мире и спокойствии. Но всего 30 лет бельгийской оккупации изменили страну навсегда. Бельгийцы отдавали предпочтение тутси из-за более светлого оттенка их кожи. Они считали такие физические качества, как более тонкий нос, высокий рост, стройную фигуру, признаками интеллекта. Почти 30 лет расизма и предпочтения одной народности другой привели к еще 30 годам нарастания напряженности между хуту и тутси после завоевания независимости, которая периодически выливалась во вспышки насилия. В конце концов это привело к тщательно спланированной и организованной кампании по физическому уничтожению тутси, которая началась в апреле 1994 года. В стране была набрана полиция из числа представителей народности хуту и внедрена система блок-постов. Пропаганда по радио разжигала пламя ненависти, песни и зашифрованные знаки гальванизировали большинство, принадлежавшее к народности хуту. Переживший геноцид Деогратиас рассказывает, что, будучи студентом медицинской школы, видел, как его однокурсники поднимали руку на уровень уха, сжимали ее в кулак и выбрасывали вверх, повторяя на киньяруанда «на уровне уха» — то есть обозначая то место, куда следует целиться мачете, когда начнется истребление тутси. До какого-то момента он думал, что это просто дружеское приветствие и понятия не имел о зловещем подтексте[54].
Эта длительная, упорная и тщательно продуманная кампания вспыхнула в одно мгновение после того, как 6 апреля 1994 года стало известно о сбитом самолете президента Жювеналя Хабиариманы. В его гибели обвинили тутси, и в Руанде началось одно из самых жестоких и ужасных проявлений геноцида, когда-либо виденное миром. За 100 дней было убито более миллиона человек.
Многие считают, что холокост во Второй мировой войне никогда бы не состоялся, если бы не развитие технологий — просто невозможно убить такое количество людей врукопашную. Но в Руанде процент убитых почти в три раза превышал аналогичный показатель времен Холокоста, причем убийства совершались в основном при помощи мачете и дубинок. Пострадал каждый десятый тутси. Филипп Горевич называет это «…наиболее жестоким массовым убийством со времен Хиросимы и Нагасаки». Почти 60 лет назревавшее событие оставило неизгладимый след в стране всего за 100 дней. С одной стороны, Руанда продемонстрировала огромный прогресс за 16 лет, прошедших после геноцида. В стране почти нет насильственных преступлений. Большинство жителей имеет доступ к чистой воде, элементарному медицинскому обслуживанию, начальному школьному образованию. Даже в беднейших районах почти все дети имеют обувь. Худшая дорога в Руанде вымощена лучше, чем лучшая дорога в соседней Демократической республике Конго. Земля террасирована во избежание эрозии, а фермерские хозяйства реорганизованы таким образом, чтобы сосредоточиться на выращивании культуры, лучше всего произрастающей в том или ином районе. Кофе и чай с успехом экспортируются во многие страны мира. Даже для презираемых племен тва, или пигмеев, правительство строит просторные бетонные дома — несомненный шаг вперед по сравнению с маленькими грязными хижинами. И хуту, и тутси так плохо обращались с представителями народности тва, что те привыкли с подозрением относиться к любым действиям правительства, поэтому долго отказывались переезжать в новые дома. Однако в конце концов привыкли к этой мысли, и многое изменилось. По всей Руанде можно увидеть большую, нанесенную краскораспылителем букву «X», это означает, что ветхий дом идет на снос, а на его месте строится новый.
Руанда связана с миром не только физически посредством новой железнодорожной ветки, идущей через Танзанию к побережью, но и виртуально. И не потому, что в самой гористой и бедной части страны установлены четыре вышки для приема сигнала мобильных телефонов, но потому, что по всей стране на обочинах дорог лежат огромные бобины оптоволоконного кабеля, дожидаясь, пока рабочие выкопают вдоль дорог глубокие траншеи. Ко времени выхода этой книги из печати вся страна будет объединена высокоскоростными оптоволоконными линиями связи — такой прорыв не смогли совершить даже США. В Руанде принята весьма амбициозная программа «Каждому ребенку — ноутбук», и уже более 100 тысяч школьников получили ярко-зеленые массивные лэптопы. В течение нескольких последующих лет планируется охватить половину из 2,5 миллиона детей школьного возраста. Налоговые и другие формы все чаще заполняются онлайн, а руандийский заместитель директора Агентства по развитию Нкибуто Манзи Бакурамуца, ответственный за внедрение компьютерных технологий, строит новые планы и мечтает о том дне, когда даже дойка коров будет контролироваться автоматами. Руандийское правительство ежегодно посылает по 300 студентов в Индийский институт технологий для изучения компьютеров, программного обеспечения и телекоммуникаций — эти знания могут пригодиться маленькой материковой стране. Для обеспечения дальнейшего развития глобальных коммуникаций президент Поль Мугабе постановил, что вместо французского языка в школах будут изучать английский — поразительно смелый шаг для бедной, не имеющей особых природных ресурсов страны, но, безусловно, обеспечивший ей конкурентное преимущество перед другими африканскими странами.
