Инвесторы из Кремниевой долины объясняют такое положение двумя причинами. Первая — преступность и насилие. У богатых инвесторов широкий выбор стран для вложения средств, поэтому им требуется серьезная причина, чтобы оправдать огромный риск инвестиций в экономику Бразилии. В настоящее время доходность вложений в бразильские проекты не так уж высока, как была в свое время в Китае. Вторая причина состоит в характере личных отношений. Венчурный бизнес долгое время имел региональный характер, и единственный способ его ведения в глобальном масштабе — посредством личных связей. Инвестиции направлялись в Китай в изобилии благодаря разнообразию предпринимательских возможностей и высокой доходности; в Индии та же ситуация наблюдалась благодаря именно личным контактам. Инвесторы из Кремниевой долины верят в Индию.

Влиятельнейший бразильский предприниматель в Кремниевой долине — это уже упоминавшийся в этой главе Касарес, да и тот родился в Аргентине. Отчасти это результат бразильского изоляционизма. Многие люди не хотят уезжать из страны. Иммиграционная политика США приводит к тому, что большинство приезжающих в Кремниевую долину стремятся вернуться домой. CEO BS Construtora Миранда окончил курс мини-МБА в Стэнфордском университете тогда, когда экономика США впадала в рецессию. Американские компании говорили, что «сейчас неподходящее время» для найма иностранцев, к тому же он получил около дюжины заманчивых предложений из Бразилии.

Без наличия прочных личных контактов венчурный капитал Кремниевой долины никогда не потечет в Бразилию, да и Бразилия — далеко не единственная страна, на него претендующая. Чили внедряет программу агрессивного привлечения капиталов и талантов из Кремниевой долины; многие компании, разрабатывающие социальные игры, расширяют операции в Аргентине. Эта страна, кстати, в 1990-х получила больший объем венчурного капитала, чем любая другая в Латинской Америке.

Это плохие новости для местных предпринимателей вроде Гомеса, пытающихся создать интернет-компании по образцу Кремниевой долины и имеющих в своем распоряжении наличные деньги и связи. Но вряд ли катастрофа. Венчурный капитал может быть катализатором развития, но, как доказывает опыт описанных в данной главе компаний, его наличие — еще далеко не все. Гомес строит интернет-компанию за счет местных фондов, как и Bug. Основатели Spoleto создали сеть из более 250 ресторанов за счет собственного капитала и задолженности кредиторам. Beleza Natural сформировала сеть салонов красоты с ежегодным объемом продаж более 50 миллионов долларов в сегменте рынка, на который не обращали внимания глобальные корпорации. Зато тысячи бразильских женщин не могли жить без такого рода услуг. BS Construtora увидела инновационную идею там, где больше ее никто не увидел, и благодаря этому смогла заключить 120-миллионный контракт. США стали сверхдержавой благодаря своему предпринимательскому духу, и такой же самостоятельностью и надеждой на собственные силы отличаются наиболее перспективные сектора зарождающейся предпринимательской экосистемы Бразилии.

Более того, у нее есть даже ряд преимуществ, на которые не всегда обращают внимание западные страны. Просто спросите у деловой элиты Индонезии — страны, превышающей по площади Бразилию, но при этом игнорируемой бизнес-кругами Запада, она даже не имеет своего обозначения в рейтинге Goldman Sach. А ведь в Индонезии последствия колонизации оказывают еще большее влияние на расцвет предпринимательства.

Когда Кипутре было под тридцать, он написал письмо Уолту Диснею. Ему как раз выделили участок пляжа от харизматичного и распутного первого президента Индонезии Сукарно, одержимого идеей превращения Джакарты в современную столицу, даже если по ходу дела придется довести до разорения все остальное население страны. Кипутра, который, как и большинство индонезийцев его поколения, предпочитал, чтобы его называли только по имени, недавно окончил архитектурный университет и однажды побывал в Диснейленде. Нельзя сказать, что его сильно поразили герои сказок, разгуливающие по дорожкам, песни и парады, верховые прогулки и тому подобные вещи, но он буквально влюбился в диснеевское понимание архитектуры. Он писал мэтру о том, что мечтает видеть его своим партнером в проекте тематического парка в диснеевском стиле в Джакарте.

Дисней ответил, что не собирается открывать Диснейленд в Джакарте и настоятельно рекомендует Кипутре не использовать его имя. Индонезиец был не столько рассержен, сколько растерян. Он-то ясно видел прекрасные перспективы проекта! Как же мог такой человек, как Дисней, не заметить их? Стремясь во что бы то ни стало доказать свою правоту, он разбил парк развлечений в партнерстве с компанией Ancol. Затем построил порт. Добавил артистическую деревню. Открыл рестораны, отели, поля для гольфа. Построил дома и Sea World. В настоящее время Ancol — четвертый по посещаемости в мире после Disney World, Tokyo Disney и Диснейленд. Он даже опередил Disneyland Paris. И в свои восемьдесят Кипутра не собирается останавливаться на достигнутом, по крайней мере пока не выведет компанию на первое место.

В Индонезии проживает 240 миллионов человек — это четвертый показатель в мире, — но до некоторого времени ей не уделяли особого внимания западные транснациональные компании. Страна богата природными ресурсами, в том числе нефтью и минеральными ископаемыми; в благоприятных климатических условиях произрастает свыше 30 тысяч видов растений, включая кофе, рис и другие ценные культуры. Впрочем, судя по примеру Израиля, численность населения и природные ресурсы — это еще не все. ВВП Индонезии, при всех ее несметных богатствах, составляет 510 миллиардов долларов; аналогичный показатель в Мексике — 847 миллиардов долларов при в два раза меньшей численности населения, а в Сингапуре 181 миллиард, притом что там проживает менее 5 миллионов человек. В экономическом отношении Индонезию можно сравнить со спящим гигантом. Причин тому много: в XX веке она была одной из самых нестабильных, подверженных природным катаклизмам стран с авторитарным режимом.

С момента голландской колонизации и до установления протектората Японии прошло 350 лет. Голландия проводила жесткую колониальную политику, индонезийцы работали как рабы, а колоссальные природные богатства этой земли расхищались. Системы образования для коренных жителей не было, везде царило беззаконие. Индонезийцев ничему не обучали, и они не могли претендовать на престижные рабочие места. Голландские завоеватели стремились держать их в подчинении. Только китайским иммигрантам позволялось основывать компании, поскольку голландцы видели местными предпринимателями именно их, а не коренное население. Все эти условия оказали долговременное влияние на развитие страны. Возможно, индонезийцы — единственная нация, завидовавшая в XX веке китайцам. «Они жили при коммунистическом режиме всего 50 лет, а мы — 350», — сетует Кипутра. После провозглашения независимости Индонезия пережила нескольких диктаторов: сначала Сукарно, заигрывавшего с Коммунистической партией, затем Сукарто, ставшего Сукарно номер два, захватившего власть в результате государственного переворота и устроившего массовые гонения на своих противников. Он всеми способами заискивал перед западными странами, яростно выступая против коммунизма во времена холодной войны, за что США оказывали ему существенную финансовую и дипломатическую поддержку.

При Сукарто в Индонезии три десятилетия подряд наблюдался устойчивый экономический рост, но почти все его плоды были уничтожены тяжелейшим финансовым кризисом, разразившимся в Азии в конце 1990-х годов. Любая компания или фаворит Сукарто могли открыть банк, что привело к хаотическому взаимному кредитованию и усугубило финансовый кризис в стране[45]. «Не только мафиози имели банки, но и дети Сукарто, его коррумпированные неприбыльные фонды, а также отдельные группировки в вооруженных силах страны», — говорится в книге Джо Стадвелла «Asian Godfathers» («Азиатские крестные отцы»)[46].