Недостаток стремления к высокой доходности как непременному атрибуту венчурного бизнеса постепенно охватывал Кремниевую долину. С учетом того, что даже прибыльные акционерные компании периодически проводят массовые увольнения сотрудников, чтобы выйти на запланированные показатели квартальной прибыли, работать в стартапах вдруг стало даже менее рискованно, чем в стабильных процветающих компаниях. Сотрудники стартапов получают адекватную заработную плату и опционы на акции, которые в будущем могут оказаться (а могут и не оказаться) весьма ценными. Условия работы здесь гораздо гибче, чем в солидных корпорациях. Общеизвестно, что это отличительные черты процесса создания компаний, «машин по производству денег» в Кремниевой долине. Именно убежденные люди, способные пойти на риск, занимаются этим. Стремясь стать местом, где приветствуется риск, Кремниевая долина вызывала чувства, способные противодействовать страху провала, а именно: прорыв, приверженность идее и страсть, которые проявляются, когда ввяжешься в игру.

Отчасти причиной инвестиционной лихорадки стали владельцы инвестиционных фондов, вложившие слишком много средств в венчурные компании; отчасти это вина самих венчурных компаний, а отчасти — один из результатов временного затишья в высокотехнологичных отраслях. Великий инновационный цикл Кремниевой долины, начавшийся в свое время с изобретения полупроводников, прошедший через компьютеры, программное обеспечение, телекоммуникации, ноутбуки, добрался до интернет-технологий. К 2006 году в Долине опять наблюдалось оживление, связанное с новой волной основания интернет-компаний, большая часть которых была связана со средствами массовой информации. Самая трудная задача отныне лежала не в технической плоскости, всегда бывшей сильной стороной компаний Долины, а в способах мобилизации широкой аудитории и разработке новых моделей рекламы, позволяющих удерживать ее внимание.

Многие надеялись, что «чистые технологии» сравняются по значимости с изобретением компьютера, и, правда, Барак Обама говорил о них вплоть до выборов 2008 года как о способе борьбы с кризисом. При правильном подходе к пересмотру способов генерирования и использования электроэнергии сформировать колоссальный рынок могли бы и они. Однако «чистые технологии» принесли с собой две вещи, которые не приемлют венчурные предприниматели: во-первых, инвестирование в проекты, представляемые на научных выставках, на которые можно потратить сотни миллионов долларов, так и не поняв, есть ли у вас в конечном счете продукт; а во-вторых, зависимость от государственного финансирования. В перспективе нас ожидало несколько десятилетий, в течение которых затраты на переоборудование энергетических систем обеспечили бы недоступность электроэнергии для многих потребителей, а значит, они финансировались бы за счет налоговых льгот. Многие венчурные компании очень красиво рассуждали о «чистых технологиях», но большую часть инвестиций направляли в малозатратные проекты, направленные на решение лишь отдельных частей базовых проблем — например, на разработку программного обеспечения для управления расходом электроэнергии в розничных магазинах.

Ярким исключением из общего правила стал Элон Маек — иммигрант из ЮАР и один из основателей PayPal. В то время как его партнеры вкладывали средства, полученные от продажи компании, в интернет-компании второй волны, создавая Facebook, Linkedin, YouTube, Slide и Yelp, Маек основал три компании: по производству космической техники под названием SpaceX, по производству электромобилей — Tesla и SolarCity, выпускающую солнечные батареи. Он инвестировал в них примерно 180 миллионов долларов собственных средств, и мир решил, что он лишился рассудка. Без преувеличения Маска можно назвать эксцентричным. Он смеется, как злодей из фильмов о Джеймсе Бонде, обладает бурным темпераментом, а его поступки абсолютно непредсказуемы.

Говорят, вскоре после продажи PayPal компании eBay за 1,5 миллиарда долларов он разбил свой совершенно новый суперкар McLaren S-1 на хайвее № 280 в Кремниевой долине. Вылетев на обочину, он согнулся от смеха. Почему? Оказалось, еще не успел застраховать автомобиль. Он выделяется на общем фоне именно потому, что предприниматели такого типа стали в Кремниевой долине редкостью.

Однажды я спросила у Маска, не сошел ли он с ума. Что заставило его поверить в то, что, будучи типичным компьютерщиком, он сможет создать успешную компанию по производству электромобилей, притом что General Motors инвестировала миллиард долларов в аналогичный проект и была вынуждена списать деньги на убытки. «Я вовсе не рассчитывал на баснословную прибыль, — говорит Маек. — Если бы я так мыслил, то точно сошел бы с ума. Я просто решил, что это очень важно для будущего человечества». Тем временем в Кремниевой долине венчурные компании раздумывали, стоит ли инвестировать в проекты типа Facebook; их одолевали сомнения, сумеют ли они немедленно удвоить вложенные средства. Это и есть проклятие краткосрочного мышления. Трудно считать рисковым инвестирование, если еще до совершения сделки знать, когда из нее выйдешь. Легендарный инвестор Винод Хосла так подытоживает печальные результаты венчурного предпринимательства: «В нашем бизнесе слишком много денег и слишком мало риска».

На заре этого бизнеса венчурные компании представляли собой не более чем собрание экс-предпринимателей и неудовлетворенных жизнью банкиров, которые делали ставки, опираясь на интуицию и связи. Им не нужно было знать рынок или видеть продукт. «Они стремились разбогатеть за счет интуиции и доверия окружающих и знали, что нужно иметь терпение, поскольку прибыли, вероятно, придется ждать лет пять-семь», — писала Джуди Эстрин, в прошлом предприниматель из Долины[10]. Это вполне согласовывалось с политикой государственных расходов на долгосрочные и рискованные исследовательские проекты — именно они помогли создать Интернет, разработки которого правительство финансировало целых 24 года. Если бы финансируемые сегодня Управлением перспективных исследований проекты были столь же успешны, сколь в предыдущие десятилетия, США стали бы лидером в области «чистых технологий», и, соответственно, возросла бы доходность частных и государственных инвестиций[11].

Это прямое отклонение от принципов Уолл-стрит и результат деятельности пенсионных фондов, «фондов фондов», финансировавших венчурный бизнес, не слишком состоятельных, но зато убежденных сторонников долгосрочных инноваций. Между тем Уолл-стрит интересуется главным образом цифрами в квартальной финансовой отчетности, а возможность постоянно отслеживать курс акций и результаты деятельности инвестиционных фондов онлайн, на CNBC и даже своем смартфоне, лишь побуждает и всех остальных действовать так же.

Лишь некоторые CEO акционерных компаний достаточно убеждены в своей правоте и уверены в своих действиях, чтобы противостоять этому давлению: среди них: Стив Джобс из Apple, Джефф Безос из Amazon, Ларри Эллисон из Oracle. Но таких людей не много. Если стартапы будут действовать так же, как крупные компании, Кремниевой долине не избежать серьезного кризиса. Высокотехнологичные акционерные компании много говорят об инвестициях в исследования и разработки, и, действительно, объем расходов на эти цели постоянно растет. В 1970-х годах он впервые превысил государственные расходы аналогичного характера, заставив правительственных чиновников прийти к выводу, что учреждения, подобные Управлению перспективных исследований, корпоративному сектору больше не нужны. В действительности же корпорации занимаются в основном разработками и лишь в малой степени — исследованиями, способствуя наращиванию прибыли в краткосрочном периоде, но ухудшая результаты в долгосрочной перспективе[12].