— Клоун Пампуша — соленые уши!
Райнер Шнек так разозлился, что у него даже навернулись слезы.
— Погоди, трубочист! Получишь ты у меня за Пампушу!
Клавдия Геренклевер подошла к доске и сказала:
— Садись, Пампуша, а то я тебя запишу.
IV. Солнце над Берлином
В воскресенье вся семья была в сборе. Отец поливал из шланга яблоню. Мать, полулежа в шезлонге, читала иностранную газету. Рядом с ней стояла корзинка со штопкой, в которой лежали носки Андреаса. Андреас устроился в шезлонге отца. То и дело заглядывая в книгу «Макс и Мориц», он скреплял крест-накрест две веревочки и привязывал к их концам кусочки хлеба. Погода была как на картинке в детской книжке — солнце светило, яблони цвели изо всех сил. Скворчата высовывали свои клювы из скворечника и орали, требуя червяков. Их родители музыкально одаренные птицы, с трудом переносили этот крик. Они отлетали метров на сто от скворечника, но потом все-таки возвращались назад и, цепляясь за стенки своего домика, совали в раскрытые клювы корм.
— Когда же ты наконец начнешь? — спросила Андреаса мать.
— Что начну, мама?
Она перевернула газету другой стороной, еще немного почитала, а потом сказала:
— Если ты не польешь тюльпаны, их полью я. А тебе придется ходить в рваных носках.
— А они будут клевать, мама?
— Кто?
— Ну, куры?..
— Нет. Не мешай мне, пожалуйста, у меня очень трудный текст.
— А ты вообще-то понимаешь в курах?
— Да.
— Как так? У нас ведь нет кур!
Мать Андреаса и в самом деле не была куриным генералом, как фрау Кронлох. Она была переводчицей и сопровождала иностранных гостей во время их путешествий по городам и предприятиям ГДР. Были ли это советские граждане, англичане, французы, чехи, голландцы или итальянцы — она говорила с ними на их родном языке. На семи языках она рассказывала про пылесосы, веялки, химические составы для опрыскивания растений, про цементные заводы, счетные машины, птичьи фермы и всякие другие вещи. Ей надо было много читать, чтобы обновлять запас слов. Она читала про все, в том числе и про кур.
Андреас положил на траву свой веревочный крест и сказал:
— Если бы я был курицей, я бы клюнул. Ведь веревку в траве не видно.
Мать опять перевернула газету и ничего не ответила.
— Мам, ну почему они не будут клевать?
— Господи, да оставишь ты меня в покое со своими курами? Поезжай к бабушке и подложи эти свои шнурки ее курам, вот и увидишь, станут они клевать или нет!
Она отложила газету, взяла лейку и пошла к водопроводному крану.
Андреас побежал за ней, хватаясь за лейку и крича:
— Ведь, кажется, я должен поливать, если не ошибаюсь!
— Я тоже так считала, но теперь поливаю я. Отпусти, пожалуйста, лейку и иди играй со своими веревочками.
Андреас остановился. У него даже слеза выкатилась из одного глаза от обиды.
Но вдруг он вспомнил что-то очень важное.
Он подошел к матери, которая уже поливала тюльпаны, и сказал:
— Завтра нам надо принести с собой в школу по три марки[1]. Фрау Линден пойдет с нами в театр.
— Ладно, получишь.
— Я люблю ходить в театр. Знаешь почему?
— Примерно представляю.
— Потому что артисты такие красивые. Правда, они красивые?
— Правда, — ответила мать. — Ну, будешь поливать?
— Буду! — радостно крикнул Андреас и ухватился за лейку.
На другое утро в начале восьмого родители Андреаса вышли из дому. Андреас проводил их до калитки. День был такой же, как вчера: тепло и воздух душистый.
— Не забудь надеть цельте носки, — сказала мама. — Завтра к обеду я вернусь.
— До свиданья! Не забудь мешок с тренировочным костюмом, — сказал отец и, нагнувшись, поцеловал Андреаса.
— Не забудь три марки, — сказала мама. И тоже поцеловала Андреаса. — До свиданья!
— До свиданья! — ответил Андреас. — Три марки я уже положил в пенал.
— Когда отходит трамвай? — спросила мама, прибавив шагу. Она уже была за калиткой.
— Тридцать две минуты. Если он пришел без опоздания, — ответил отец, догоняя ее. — До свиданья, сынок! Не забудь запереть дверь!
— Не забудь сверток с завтраком, он около портфеля, — крикнула мама уже с другой стороны улицы.
— Не забудь купить хлеб к обеду! — крикнул отец.
— До свиданья, папа! До свиданья, мама! Мама, а когда ты приедешь? — крикнул Андреас им вдогонку. Они были уже совсем далеко.
— Завтра к обеду! До свиданья!
Андреас бежал за ними к остановке и махал:
— До свиданья!
— До свиданья! Не забудь запереть дверь!
— До свиданья!
Они свернули за угол и исчезли из виду.
Андреас бросился бегом назад, сел в кухне за стол и стал жевать хлеб, читая «Макса и Морица». Вдруг он решил сегодня же вернуть книгу. Он открыл портфель и стал запихивать ее между тренировочным костюмом и учебниками. Но она не влезала. Портфель был битком набит. Пришлось все вынимать и укладывать заново, потому что книга была больше, чем хрестоматия.
Когда укладываешь книги в портфель, надо быть в хорошем настроении — ведь это дело не легкое. И Андреас пел песню, которую он слышал от Детлева Тана:
Моника моя родная,
Я другой такой не знаю…
Так. Тетрадь для диктантов с подписью родителей (Андреас опять получил пятерку). Теперь учебники, дневник, шесть тетрадей, папка с вырезками, пенал и мешок с тренировочным костюмом. Так. Теперь девяносто пфеннигов на хлеб, сверток с завтраком, ложка и вилка в чехле и огромная книга — «Вильгельм Буш. Альбом». Жаль, конечно, что из всех «сочинений» он успел прочитать только «Макса и Морица».
Андреас укладывал и перекладывал, вытаскивал то одно, то другое, запихивал обратно и пел:
Моника моя родная…
Где линейка?.. Я не знаю!..
Распевая, он высыпал все из портфеля на стол — может, и линейка высыплется… Красота — сколько места в портфеле! Сколько в нем может всего уместиться, когда он пустой! Надо только изловчиться, Моника! Распевая, Андреас начал складывать портфель в третий раз.
Часы показывали уже половину восьмого.
Прошло еще пять минут — пора выходить. Теперь только начинается настоящий день. Вот это день! Погода — красота! Дорога в школу — красота! Андреас в последний раз взглянул на набитый портфель и увидел, что мешок с тренировочным костюмом все равно не впихнешь. Что делать? Тридцать семь минут восьмого. Андреас отер кулаком пот со лба. Он еще никогда не опаздывал. Вот будет позор, если придется просить разрешения войти, когда урок уже начался! Куда деваться с этим мешком? В руке его не потащишь. По дороге в школу руки должны быть свободны — мало ли что бывает!
Он решил оставить «Альбом» дома.
В дверь позвонили.
Вот здорово! Это мог быть только Ули. Значит, еще только полвосьмого. Времени вагон…
Андреас открыл дверь.
— Да ты что, еще не собрался? — крикнул Ульрих Кронлох. — Уже без двадцати!
— Врешь! Ты ведь всегда приходишь в половине!
— Ничего я не вру! Ты что, еще без носков?
Андреас заметался. Где же носки? Чистые, заштопанные.
— Ты деньги на театр взял? — спросил Ульрих Кронлох. — Ух, я рад! Что там будет в театре, как ты думаешь?
Андреас подтолкнул его к двери:
— Ты что такой зареванный? Опять она тебя вздула?
— Ясное дело. Кровать я криво застелил, ну, она и сдернула покрывало… Твой отец тоже сдергивает?
— Нет.
— А что же он тогда делает?
— Он говорит: «Не забудь застелить постель».
— А если забудешь?
— А я всегда забываю. Кроме воскресенья. Все равно ему некогда проверять. Она тебя палкой?
— Ясное дело. А когда я перестелил, так еще хуже получилось. Стоит над душой — разве застелишь?
