Вода вблизи Ютландии белая, в Остзее[27] она черная и солоноватая, а в Северном море – зеленая. Течения здесь непостоянные, что и послужило причиной нашего отклонения от курса.

22 сентября. Понедельник. Мы еще шли около Норвегии. Берег там высокий, горы голые. Около полудня, все еще с попутным ветром, мы увидели мыс Куллен, там начинается территория Швеции. Перед мысом каждый, кто проходит здесь в первый раз, должен на рейде опуститься в море. У нас это сделали три матроса – женихи – они сверх требуемого обычаем несколько раз спускались в море в честь того или другого члена посольства.

В 5–6 часов мы бросили якорь в проливе Зунд между Элсенером и Элсенбургом, выполнив обычные церемонии – спустили флаг и марсель и дали девять выстрелов. Датчане из замка ответили тремя-пятью выстрелами. Шведы тоже стреляли из двух пушек.

К вечеру, когда мы собрались сойти на берег, нам в этом отказали. Наша лодка стояла у берега. Но нам, голландцам, под угрозой телесного наказания, запретили сходить на берег, так как они боялись чумы. Одного датчанина, который хотел войти в нашу лодку, я нелюбезно повернул назад, сказав ему:

– Не хотите нас пускать к себе в страну, так оставьте наше судно.

Негостеприимные датчане с любопытством подходили к нам. Мы же, считая, что отказ в выходе на берег есть неуважение к нам, немедленно отчалили.

25 сентября. На острове Борнхольм, перед городком Ротте, нам удалось хитростью выйти утром на берег, заверив, что мы пришли из Бордо, и вышли на берег купить свежие продукты. Обнаружили, что на этом острове довольно хорошие пастбища, здесь делают много хорошего масла, гуси и свиньи пасутся сотнями. Городок Ротте застроен беспорядочно, дома из глины, церкви построены из белого камня, внутри украшены многими фигурами святых и крестами в католическом стиле; там же алтарь, орган. У каждого дома свой двор, окруженный стеной из собранных в кучи камней, очень неряшливый; так же ограждены земельные участки и кладбище. У берега много мелких скал и утесов, что неудобно для причала больших судов. У них красивые женщины, и самые знатные одеты по-датски.

Когда мы отправились осматривать местность, один офицер подошел к нам и сказал, что не велено пускать голландцев на берег. От матросов они узнали, кто мы. Я ответил, что мы не знали о таком запрете, и попросил извинения. Они предложили принести нам все необходимое на судно, но мы должны были покинуть берег. У нас был заказан обед, и нам было жалко оставлять приготовленную пищу и накрытый стол. Но нас немедленно окружили солдаты и, едва позволив забрать купленные продукты, погнали к пристани, где стояли солдаты с пиками и ружьями, чтобы не пускать нас обратно. Некоторые из наших набросились на них с бранью. Как только мы покинули берег, губернатор прислал нам пропуск с правом выходить на берег острова, с извинением, так как оказывается, он не знал, что мы из свиты посла. Здесь мы дешево купили рыбу, похожую на нашу треску по вкусу и виду, но мельче.

25–28 сентября. Шли с легким ветром до утра воскресенья, когда увидели землю, как оказалось, – берега Курляндии, откуда, как думали штурманы, мы находились еще далеко. Наше счастье, что мы подошли к этой земле уже с рассветом, иначе положение для нас было бы весьма опасным. Теперь дул сильный ветер, повар с трудом подавал еду.

30 сентября. Утром в 5 часов шли берегом и пришли к полудню к реке города Риги – Двине. В бухте вода спокойная; в устье реки с обеих сторон видна земля, песчаные холмы, местами с деревьями, над водой выступают мели. Прошли по фарватеру шириной примерно с выстрел. В устье реки лежит Дунамунда – сильная крепость со множеством солдат шведской короны; они охраняют все течение реки. Крепость построена со стороны реки из камня, а с суши – из глины. Валы полые и служат солдатам жилищами, на них видны дымовые трубы, выглядит это странно. В устье реки, в гавани, стояло на якоре много голландских судов. Здесь мы купили семгу – семь штук – меньше чем за пять гульденов; сами мы ловили окуней и другую рыбу.

Когда вошли в реку, то, после спуска флага и парусов, мы дали в честь крепости пять выстрелов. Но когда собрались идти прямо к городу вверх по реке, то сразу к борту подошел офицер из крепости и сказал, что у него приказ нас пока не пускать.

С нами говорили издали, запретили выходить на берег и не хотели принять наши бумаги. Когда посол сказал, что хочет кого-нибудь из своих послать с корабля в город к генерал-губернатору для выполнения необходимых церемоний вежливости, он извинился и сказал, что этого не разрешит. Я видел здесь странные суда, похожие на кельнские баржи, покрытые травой.

На корабль пришел купец из Риги Харман Беккер. Он предложил послу свою усадьбу, чтобы там расположиться, так как он беспокоился, что нам придется пройти карантин.

4 октября. В городе издан приказ не допускать чужих.

8 октября. От генерал-губернатора пришли жаловаться, что наши люди были в кабаке на берегу и плохо себя вели, вопреки обещанию и запрету».

По морю, по суше ли, рано или поздно посольства добирались до границ Московского государства. И сразу все менялось. С одной стороны, позади оставались многие опасные западни дороги, с другой стороны – жизнь иностранцев должна была подчиняться строгим правилам, установленным русскими. У границы посольства встречали приставы – специальные великокняжеские и царские чиновники, которые сопровождали дипломатов до столицы.

Вот что писал Герберштейн:

«Во время дальнейшего путешествия посла пристав быстро разузнает прежде всего имя посла и отдельных слуг его, равно как имена их родителей, из какой кто области родом, какой кто знает язык и какое занимает положение: служит ли он у какого-либо другого государя, не родственник ли он, или свойственник, или друг посла и бывал ли прежде в их стране. Обо всем этом в отдельности они тотчас доносят письмами великому князю. Затем, когда посол уже немного проедет, его встречает человек, сообщающий, что наместник поручил ему заботиться о всем необходимом для посла в дороге; вместе с ним находится писарь».

Записи в русских посольских книгах о встрече посольства Герберштейна

Не все иностранцы сразу понимали, зачем русским нужны имена их родителей. Но Барон знал, что у русских вежливое обращение предполагает употребление как имени, так и отчества, и западных европейцев в Московии они часто называли по-своему. К Николаасу Витсену, к примеру, обращались «Николай Корнельевич». Кроме того, хозяева должны были представлять себе, насколько знатны приезжие, чтобы обходиться с ними согласно их положению.

Уже первый ночлег на московской земле обеспечивался русскими. У Герберштейна это было так: «Мне был отведен пустой дом, в который для начала доставили лавки, стол и тонкую специально выделанную кожу для окон. По их меркам дом был хорош. Мне представили писца, который ежедневно распоряжался доставкой еды и питья, именно: большого куска говядины, куска сала, живой овцы, одного живого и одного забитого зайца, шести живых кур, зелени, овса, сыра. Соль же привозили лишь один раз в неделю, перца и шафрана вполне довольно. Все это каждый день привозилось на обычных у них повозках. В рыбные дни мне привозили забитую рыбу и много больших копченых на воздухе без соли осетров; еще графинчик с водкой, которую они всегда пьют за столом перед обедом. На другой повозке – три сорта хорошего меда и два сорта пива. Одно из них было приятно сладкое».

Однако посольства желали двигаться дальше, и по этому поводу между гостями и хозяевами не раз бывали столкновения.