Начинать подробный рассказ лучше всего с самого начала – с того, как путешественники собирались в дальнюю дорогу.

С чего начинался дальний путь? Что надо было делать путнику, собираясь в дорогу, чтобы не попасть в многочисленные западни, которые могли ждать впереди? Не полагаясь на собственную память, Барон стал перелистывать бумаги, положенные ему на стол. В первую очередь он взял книгу одного из опытнейших путешественников Европы XVI века, Сигизмунда Герберштейна.

Прежде всего, писал тот, следует позаботиться об экипаже:

«Мне удалось проехать из самого Аугсбурга до Новгорода в одном и том же возке. Он был так хорош, что немецкие купцы, живущие в Новгороде, усердно просили меня оставить им в вечное воспоминание в их храме возок, в котором я совершил столь долгий путь».

В книге Герберштейна о Московии можно найти подробную роспись пути его посольства с указанием точных дат. В тот раз в дороге он был ровно сто дней: из Аугсбурга выехал 27 декабря 1516 года, в Новгород Великий прибыл 4 апреля 1517-го. В дневнике Герберштейн скрупулезно отмечал время ночлегов, и всем было понятно, что он не преувеличил достоинства своего экипажа, а только отдал ему должное. Длительных стоянок в дневнике не значится, а ведь они были бы необходимы, если бы карета потребовала серьезной починки. В случае поломки экипажа, если не удавалось справиться собственными силами, путешественникам приходилось искать мастера-каретника, который не всегда оказывался рядом. Порой за ним приходилось посылать в соседний город. Вдобавок мастер мог быть занят, болен или просто нерасположен к срочной работе, потому что накануне немножко выпил. Если мастера просили починить иноземную карету, он мог сказать, что надо специально подбирать детали или вытачивать их заново. Пока пошлют за его помощником, за инструментами, проходит немало времени.

Дорожные кареты строились по-разному. Сам возок подвешивался на толстых кожаных ремнях. Колеса могли устраиваться двумя способами: или вертеться вокруг жестко закрепленных осей, или крепко насаживаться на оси, прикрепленные к кузову, и тогда вращаться вместе с ними. Экипаж был неповоротлив, в нем не только сильно трясло, но он мог легко перевернуться. Найти новую карету в случае тяжелой поломки было очень непросто.

Немецкие купцы были правы, когда просили передать им возок, с честью выдержавший долгий путь. Каждому было понятно, что они не столько хотели поместить его в храм, – это была просто вежливая фигура речи, – сколько попробовать по его образцу заказать точно такой же для себя.

Многие путешественники предпочитали ездить верхом – и мужчины, и женщины. Кареты были неуклюжи и неповоротливы, а нередко путникам попросту недоставало средств. В обычное время в Западной Европе только очень знатные женщины путешествовали в каретах. По собственным надобностям ездили, разумеется, только на своих лошадях, поэтому дневные переезды могли быть небольшими. У посольств дорога была длинной, и лошадей по дороге многократно меняли.

Лошадей требовалось очень много, люди посла не дорожили ими как своими и не различали их, к ним относились просто как к средству перевозки. Здесь не было места доверительным отношениям между всадником и конем, когда их жизни полностью зависели друг от друга. Всадник должен был быть справедлив к коню, кормить-поить его, досуха обтирать после тяжелого дня, тогда и конь сможет собрать последние силы, чтобы унести хозяина от погони или осторожно довезти до ближайшей крыши, если тот, раненый, или беспредельно усталый, или, не дай Бог, вдрызг пьяный, с трудом держится в седле. В многолюдном караване усталых лошадей просто оставляли позади, и о них заботились посторонние служители.

Для путника на долгие недели и месяцы возок становился домом. Экипажи для дальних поездок старались делать достаточно просторными, чтобы можно было хотя бы иногда вытянуть ноги на противоположное сиденье. Багаж привязывали на крыше кареты или сзади. Часто сзади кареты уже находился встроенный в нее сундук, поверх которого можно было еще привязать багаж в легких дорожных сундуках. В дорогу лучше было брать не те добротные сундуки, которые стоят в любом доме и у которых есть специальные ножки для защиты от мышей, а те, что лежат на полу прямо на собственном дне: их легче размещать один на другом.

Надо признать, что трудно было найти для дальней дороги что-нибудь лучше, чем русские холмогорские сундуки. Они в громадном количестве продавались в Архангельске, были не тяжелыми, прочными и не слишком дорогими, хотя были красивы, оковывались железом и медью, обтягивались тюленьей кожей и снабжались замками с секретом. Мастера-сундучники делали их самого разного размера, на любой случай: от самых больших, которые нельзя везти на крыше кареты, а только на багажных возах, до маленьких, которые легко можно было сунуть под мышку и спрятать под платье. Особенно интересны и полезны были сундуки, которые вкладывались один в другой – до полудюжины. Их было несложно привезти издалека, а в дороге, когда один освобождался от клади, его легко было вложить в другой, и он не занимал столь дорогого в пути места.

Деревянные сиденья кареты для удобства можно было обить кожей, покрыть коврами, одеялами, на пол тоже бросить ковры. У русских было принято под ноги класть медвежьи шкуры. Это было очень уместно по зимнему времени, и путники высоко ценили возможность в морозы спрятать ноги в густой упругий мех. В дальний путь – в Московию – лучше всего было пускаться зимой. Поэтому окошки в карете делались как можно меньше, чтобы не напускать лишнего холода. При крайней необходимости на пол можно было поставить жаровню, но это было опасно; даже фонарь, внутри которого находилась свеча, путники предпочитали не зажигать, боясь пожара.

Обоз посольства был огромен. Кроме основных лиц – послов, ехали секретари и слуги, лекари и повара, конюхи и сапожники. Долгие столетия, вплоть до конца XVII века, несколько посольств или купеческих поездов старались объединяться. С одной стороны, чем многочисленнее посольство, тем труднее найти пропитание в дороге и корм для лошадей, с другой – не каждая разбойничья шайка нападет на большой караван. А всем было известно, что у посольства и купцов было что отнять. Купцы везли товары, которые грабители могли бы без труда перепродать – пусть и за полцены, поскольку скупщики краденного охотно наживались на безвыходном положении воров и разбойников: за свою цену те не могли самостоятельно сбыть награбленное. Посольские везли подарки – подарки государю, к которому направлялись, и ответные дары от него. Если, к примеру, послы возвращались в свои западные страны из Московии, они могли везти необычайно драгоценные меха, с Востока – породистых лошадей; в обе стороны перевозились золотые и серебряные изделия, драгоценные камни и дорогие ткани.

Подробную роспись лиц, участвовавших в 1635–1636 годах в одном из шлезвиг-голштинских посольств в Московию и Персию составил Адам Олеарий. Барон с интересом вчитывался в список, он забыл, что с дипломатами едет так много народу:

«Вот имена лиц, участвовавших в посольстве.

Когда нашей его княжеской светлости стало известно, что великий князь московский согласился на наш проезд через свое государство в Персию, то его княжеская светлость решил не жалеть средств для выполнения этой высокой цели. Он и издал приказ, чтобы хорошенько подготовиться к посольству и возможно скорее предпринять дальнейшее путешествие. Поэтому тотчас были собраны всевозможные предметы и драгоценные подарки. Свита была усилена и пышно снаряжена. Лица свиты, согласно княжескому придворному обычаю, были оделены разными должностями и званьями. Порядок их был следующий: