Адам Олеарий, чей путь в Московию пролегал через Лифляндию и новгородские земли, в своих записках за 1634 год создал настоящую песнь ужаса:

«Посреди множества болотистых и лесистых местностей мы впервые имели сильнейшие неудобства и неприятности: днем – от больших мух и ос, накусавших большие волдыри на нас и наших лошадях, а ночью – от комаров, которых мы могли отгонять только дымом, неприятным для наших глаз и нашего сна.

Эти места представляются нездоровыми, ввиду пресного озера и многих расположенных кругом болот. При нас целых три недели тут было такое множество комаров, или огненных мух, которые летят кругом огня и сами себя сжигают, что не видно было с ладонь свободного от них воздуха и нельзя было ходить с открытым лицом, не испытывая неудобств. Ежегодно в это время гнуса встречается очень много. Мы испытывали массу тягот, вследствие беспрерывного леса и сырого кустарника, от комаров, мух и ос, так что мы из-за них ни днем, ни ночью не могли ехать или спать спокойно. Физиономии большинства наших людей, которые не береглись как следует, были так отделаны, точно у них была оспа. Гнуса этого в летнее время во всей Лифляндии и России несказанно много. Лифляндцы называют комаров «русскими душами». Умные путешественники должны раскрывать для защиты от комаров сетки или палатки, приготовленные из тонкого или особым способом сотканного, с мелкими дырочками, холста. Там, где они желают отдохнуть, они разбивают эти палатки и скрываются под ними. Крестьяне же и ямщики, у которых таких палаток нет, разводят большой огонь, усаживаются и ложатся к нему так близко, как только можно, и все-таки едва пользуются покоем».

Московское государство было преимущественно лесное. Приезжим иностранным путешественникам вообще вся страна казалась обширным лесом. В самом начале XVI века, опираясь на сведения, полученные в 1517 году, Герберштейн писал:

«Владения Московского государя простираются далеко на восток – до реки Иртыш, от устья которой до Китайского озера три месяца пути. Из Китайского озера, скрывающегося в густых лесах, берет начало река Обь. Сюда приходят черные люди и приносят на продажу разнообразные товары. Леса тянутся до области Лукоморье, жители которой каждый год точно в день, посвященный у русских Святому Георгию, 27-го ноября, умирают, а весной, 24-го апреля, оживают наподобие лягушек. Там, говорят, живут люди чудовищного вида: у одних из них, наподобие зверей, все тело обросло шерстью, у других песьи головы, у третьих вместо головы грудь, а глаза на груди, а еще есть люди с длинными руками и без ног. А в реках водится рыба с головой, глазами, носом, ртом, руками, ногами совершенно человеческого вида, но без всякого голоса; говорят, что как и прочие рыбы, она вкусная. Где конец этого леса, никто не знает».

Сорок лет спустя, в 1557 году, венецианский посол Марко Фоскарино, который посетил русскую землю по торговым делам, добавлял:

«Обширны пустыни и леса этой страны, значительная часть которой представляет собой равнину. Громадную часть Московии занимает страшный на вид Герцинский лес. Теперь он не так страшен, как в древние времена, о которых остались только рассказы. Хотя он сейчас уже не кажется густым от частых рощ и непроходимых урочищ, и стал реже вследствие многочисленных строений, расположенных по всем направлениям, он все же пугает. В нем живут лютые звери. Этот лес беспредельной величиной обманывает тех, кто из любознательности захотел бы найти его конец».

Охота на белок. Рис. А. Брандта, начало XVII в.

Мощь античного Герцинского леса, как называли Аристотель и Птоломей горные леса, покрывавшие Европу, могла дать иностранным путешественникам лишь отдаленное представление об истинных размерах леса Московитского. О нем было известно, что он тянется от Лифляндии до Гор Земного Пояса, которому в новые времена, в XVII веке, дали новое название: Урал-горы, и дальше до конца Земли. Там, за границами любой карты, жили дикие и страшные народы Гог и Магог, давным-давно запертые в крепости Александром Македонским. Если им удастся вырваться оттуда и напасть на христианский мир – настанет Страшный суд.

Пахота, сев и жатва. Миниатюра из Лицевого летописного свода, XVI в.

Правда, московитские леса, кое-где уже расчищенные под жилища и пашню, весною казались ярким зеленым садом, наполненным бесчисленным множеством певчих птиц. Но у путников под колесами повозок и копытами лошадей были только сырость и грязь, обилие воды, болота, мириады комаров и мошек. На подъезде к большим городам дороги нередко мостили деревом, но ездить от этого не становилось проще. В мягкой земле деревянные мостовые прогибались, выгибались, в них застревали колеса, лошадям то и дело грозила опасность повредить ноги. В лесах скрывались дикие звери. В лесах скрывались дурные люди, чьим промыслом был грабеж, а нередко и душегубство.

Итак, когда бы ни отправиться в путь, на дороге все равно будут поджидать западни. Летом в грозу удар молнии мог прервать путешествие надолго, если не навсегда; весной караван остановят разливы вод, осенью – слякоть и раскисшие дороги; зимой не каждый конь унесет седока от стаи волков, и не всегда удастся отбиться от них факелами. Олеарий, правда, утверждал, что ему говорили, будто бы волков можно напугать просто – достаточно волочить за санями на длинной веревке дубину. Барон в этом сомневался, однако считал зиму наименьшим злом, а русский мороз благом.

Зимой, когда дорога покрывалась снегом, любые возки ставились на полозья. В Баварии, Швабии, австрийских землях, в Северной Европе, откуда бывали родом многие приезжавшие в Москву иностранцы, снега выпадало достаточно, и сани не были редкостью. И все же большинство путешественников XV–XVII веков приезжали в Московию из стран с мягким и теплым климатом. Их до глубины души поражали мороз, лед, снег. Многие видели их впервые. Венецианец Иосафат Барбаро писал в середине XV века: «Мороз там настолько силен, что замерзает река!» Многие ли жители Венеции могли ему поверить?

Нападение медведей на домашний скот. Рис. А. Брандта, XVII в.

Амброджо Контарини, который несколько месяцев пробыл при дворе Ивана III и которому довелось уезжать из Москвы в январе 1477 года, добавлял:

«Страна эта отличается невероятными морозами, так что людям приходится по девять месяцев в году сидеть дома. Правда, зимой приходится запасать продовольствие на лето; и вот ввиду больших снегов люди делают себе сани, которые тащит одна лошадь, перевозя таким образом любые грузы. Летом же там ужасная грязь из-за таяния снегов, и к тому же крайне трудно ездить по громадным лесам, где невозможно проложить хорошие дороги».

Венецианец Контарини до поездки в Московию из дальних стран бывал лишь в Персии и, вероятно, никогда не встречал саней. Он описывал их сложно:

«Сани представляют собой нечто вроде домика, который везет одна лошадь. Они употребляются только в зимнее время, и каждому следует иметь отдельную кибитку. Усаживаются в сани, укрывшись любым количеством одеял, и правят лошадью – и таким образом покрывают огромнейшие расстояния».

Что это за «большое расстояние», уточнил другой путешественник, Антоний Дженкинсон, английский дипломат и купец, побывавший в Москве в 1557–1558 годах:

«В зимнее время русские ездят на санях и в городе, и в деревне, так как дорога крепкая и гладкая от снега; все воды и реки замерзают, и одна лошадь, запряженная в сани, может провезти человека до четырехсот миль в три дня».