- Это почти то же самое, что означают ваши вопросы. Вы помнили обо мне. Моя жизнь вам небезразлична. Так же отношусь и я к вам. Мне это почему-то дороже, чем если бы я был вашим мужем.

- А нельзя это назвать платонической любовью?

- Я думаю, нет. Ведь так я отношусь не только к вам, так я воспринимаю природу, искусство, жизнь. Помните, у Блока: «Твое лицо мне так знакомо, как будто ты жила со мной. В гостях, на улице и дома я вижу тонкий профиль твой...»?

- Это поэзия.

- Да, поэзия... Как сказал один художник, светлая гостья в часы раздумий... Почему же ваш образ не может быть поэзией, созданием нашей жизни, со всеми ее плюсами и минусами?

- Значит, вы помнили обо мне?

- Да.

- Поэтому перестали бывать у Софьи Николаевны?

- Не совсем. Просто я не умею обхаживать женщин, тем более старушек, для которых даже чисто внешняя воспитанность не пустой звук.

- Ах так! Мне спать захотелось.

Женя задремала в старом кресле. Всю ночь Кирилл тихонько двигался, садился и бесшумно листал бумаги... Просыпаясь, она улыбалась ему и снова засыпала. Совершенно проснулась уже при солнечном свете. Кирилл не сомкнул глаз.

- Много еще осталось?

Он показал рукой на два шкафа. Порядочно.

- А время у вас есть?

Он кивнул и с некоторым смущением спросил, что он может взять себе на память.

- Что хочешь, - улыбнулась Женя.

- Нет, Женя, я серьезно.

- Понимаю. Вы очень серьезный человек.

- Такова воля Софьи Николаевны?

- Такова моя воля!

- Понятно, - сказал он, и было видно, как он огорчился.

- Что? Что случилось, Кирилл? Я сказала что-нибудь не так?

- Ну, я понял, моего имени в завещании нет. Это естественно. И оставим это.

Он обиделся на Софью Николаевну.

- Кирилл! Ты прекрасно знаешь, что большая часть этих книг, в особенности журналы, мне не нужны. Я отдам их тебе. То же самое сделала бы и Софья Николаевна, если бы ты не исчез из ее жизни. А исчез ты из-за меня. Если хочешь, это приданое твоей принцессы! Из сказки.

Женя обрадовалась: как хорошо она придумала! Но не тут-то было. Кирилл усмехнулся:

- Что вам не нужно?

Женя наскоро приготовила чай и помчалась на работу, обещав, впрочем, вскоре вернуться.

К полудню самый предварительный разбор бумаг Кирилл закончил. Среди массы рукописей, среди массы выписок на трех языках были тетради с дневниковыми записями, были письма, а среди последних - и письма дяди Кирилла, которого он никогда не знал, - все это требовало долгого и кропотливого изучения. Хорошо бы все это оставить у себя на время, рассуждал Кирилл. Но, даже сдав в Архив литературы и искусства, по завещанию, он мог в них на досуге рыться. Да и вся библиотека Софьи Николаевны, заключая в себе лишь малую толику книжных сокровищ, доступных ему в крупнейших книгохранилищах мира, представляла лишь соблазн личного свойства: иметь под рукой у себя на книжной полке - это, конечно, мечта...

Когда Женя приехала, Кирилл расхаживал по заставленной связками книг и папок комнате, рассеянный и грустный.

- Кончено? - спросила Женя.

Кирилл кивнул.

- Что вы отложили себе?

- В будущем году должна выйти книга Софьи Николаевны «Заметки о лирике». Название скромное, а это будет уникальное исследование о структуре лирического стихотворения.

- Вы хотите сказать, что отложили себе не изданную еще книгу?

- Да.

- Вы смеетесь надо мной?

- Ничуть.

- Теперь я знаю, - сказала Женя с ласковой решительностью в голосе и во всех своих движениях, - как поступить. Сейчас придет машина. Мы все это погрузим и увезем к вам, Кирилл! Ни слова больше!

Как она это сказала! Он рассмеялся и не смог ни оспорить ее слова, ни забыть уже никогда.

Бедный Алеша! Но Женя уже ничего не могла поделать. Из каждой прогулки по книжным магазинам он возвращался расстроенный и хмурый. Во всякую минуту разлада он вспоминал о библиотеке Софьи Николаевны и, как по поводу отсутствия телефона в их новой квартире, сердился до того, что терял сон и покой.

Всю зиму прожили холодно, и Женя даже обрадовалась, когда ей предложили ехать в Москву на курсы усовершенствования при МГУ.

С этой новостью Женя прибежала домой.

- Это же не сравнить, Алеша! Как ходят на курсы здесь! Скука! А там - Москва будет!

Но он не обрадовался за нее, а проворчал:

- Как хочешь.

- Я-то хочу! Но как ты?

- Я говорю тебе: как хочешь!

- Нет, вот я чего боюсь: как ты тут будешь жить без меня? Не загуляешь? Мне кажется, ты в последнее время что-то... все напеваешь.

- Загуляю, уж это точно!

Женя ушла на кухню. За чаем она снова заговорила:

- Нет, ты мне скажи, что тебе не нравится?

- Прекрасно знаешь! - отвечал Алексей. - Я никогда не примирюсь с тем, что ты книги Софьи Николаевны отдала Кириллу.

- Такова была ее воля, - устало сказала Женя.

- Это неправда! - закричал Алексей.

- И говорить об этом не хочу! - рассердилась в свою очередь Женя и ушла к себе.

Мелин всегда уступал, когда Женя, обычно терпеливая с ним, рассердившись, замолкала.

- Ну хорошо, Женя, - пришел вскоре он к ней. - Давай тихо-мирно обсудим этот вопрос, чтобы к нему больше не возвращаться.

Женя улыбнулась.

- Ты мне скажи, как это получилось?

- Алеша, я уж не помню.

- Как? Он что, просил, умолял, требовал?

- Нет.

- Или ты была сама не своя?

- Может быть. Ведь мы там жили, жила Софья Николаевна, и всему конец.

- Что вы делали всю ночь?

- Оставь это! Ему эти книги как хлеб насущный, как воздух! Любим вещи, даже книги превратили в род вещей, дорогих и модных, как вазы и ковры. Надоело!

- Ты отдалась ему в ту ночь? - примирительно, точно готовый покориться судьбе, спросил Алеша.

Женя вздохнула.

- Я сделала больше, если хочешь знать. Я влюбилась в него, как девчонка.

- Что?!

- Ах, Алеша, - проговорила Женя с легким вздохом и взяла его руки в свои, - эти книги принадлежат ему по праву. Это его мир, его жизнь. А потом, ты же знаешь, тетя оставила мне кучу денег. Пусть у нас будут деньги, а у него книги. Мы можем купить машину. Хочешь иметь машину?

- Постой! - Точно опомнился Алеша. - Ты, Женя, что-то не то говоришь... Откуда у тебя этот цинизм? Почему ты этого Кирилла понимаешь по-человечески, а меня - черт знает как?

Женя сама удивилась, подумала и ответила:

- Его трудно понимать иначе.

- Послушай, Женя, ты разлюбила меня?

- А ты, Алеша, любишь меня?

Они оба замолчали, точно прислушиваясь к отдаленному шуму города и волн Финского залива.

Что касается Кирилла, он всю зиму рылся в книгах Софьи Николаевны, бесконечно радуясь и раскладывая их по полкам, число которых пришлось увеличить, кажется, в десять раз, и теперь его комната напоминала настоящее книгохранилище. Одно смущало его - как же быть с Женей? Ведь недаром она отдала ему все. Он выбегал на улицу и предпринимал восхитительные по весне прогулки.

Однажды, заглянув в «Академкнигу» на Литейном, он испытал странное, неизъяснимое чувство. На прилавке среди множества книг лежала небольшого объема изящно изданная книга, которую он как будто уже где-то раньше видел. «Заметки о лирике». С первой страницы глянула на него живая, необычно моложавая Софья Николаевна. Кирилл даже слегка вздрогнул. Он купил книгу Софьи Николаевны и поспешил домой. «Заметки о лирике» оказались совершенно новы по содержанию, классически просты и ясны по языку. Это было не только уникальное исследование структуры лирического стихотворения, а нечто большее. Как в стиле Пушкина, его лирики, прозы и писем он неизменно ощущал двух его времени, культуру его эпохи и личность самого Пушкина, так в «Заметках о лирике», казалось бы сугубо теоретическом исследовании, он слышал и видел Софью Николаевну как живую и даже молодую. В мыслях и в языке научного труда, как в поэтическом произведении, может быть совершенно нечаянно для автора, запечатлелась ее душа, ее внутренний образ - как воплощение культуры нашего времени.