- Рада? - спрашивал Олег, уже не ухаживая за нею, а просто проявляя ту заботу, какая была необходима в ее положении, в пути.

- Еще как! - отвечала Таня. - А боюсь! - добавляла она, смеясь.

Вдоль железной дороги замелькали один за другим поселки с высокими платформами для электричек... Это поезд подходил к Ленинграду.

А потом ехали в автобусе, и было так любопытно проноситься мимо множества людей на улице, мимо зданий, знакомых по открыткам. Город звенел, сиял, точно здесь всегда праздник, и Таня тихонько переводила дыхание, чтобы не задохнуться от волнения.

Вот с чем Таня приехала в Ленинград, а родные ее еще долго ни о чем не подозревали.

Пока Олег сдавал экзамены, был в колхозе, а потом с удовольствием привыкал к студенческой жизни, Таня потеряла его из виду и решила, что забыта. Она не обижалась на него, понимала, что у него перед нею нет никаких обязательств. Тянуло домой, в деревню... И Таня, уже устроившись на работу, чуть обратно не уехала. Она бы уехала, если бы не устыдилась мысли, что ведь кумушки в поселке поднимут ее на смех: мол, Олег ее бросил, она и вернулась восвояси... «У, Олежка! - грозилась Таня в душе. - Где ты? Или не прошел по конкурсу?»

С работы Таня спешила домой, отказываясь от предложений подруг и приятелей (молодых шоферов машин, на которых развозили почту) пойти в кино или еще куда-нибудь поразвлечься.

- Ах, мне некогда! Мне надо борщ варить, - отнекивалась она и в общежитии в мелких заботах проводила весь вечер, рано ложась спать, потому что и вставать приходилось рано. Или Таня не без удовольствия говорила:

- Сегодня иду к своим!

То, что у нее есть свои в Ленинграде, имело большое значение для Тани, ведь на почте работали сплошь и рядом все приезжие, вроде нее. Но вот праздник. Тут уж остаться одной невозможно, и Таня в компании парней и девушек хлопотала больше всех. А всякий праздник, с веселыми хлопотами, с трепетным ожиданием какого-то счастья, напоминал свадьбу, пусть ни у одной из девушек нет ни фаты, ни подвенечного платья - все одеты нарядно, все взволнованны, всем отчаянно весело.

Застолье для Тани, выросшей в большой сельской семье, было делом важным - собирались братья, сестры отца и матери, уважаемые люди, народ серьезный, в летах, переживший не одну войну, при орденах. Гости ели и пили неторопливо, словно молодели, светлели лицами и запевали песни мирных и военных лет, песни, без которых Родину представить нельзя, и застолье, вообще праздник казались тоже делом важным и серьезным.

А эти парни и девушки, собравшись, как на свадьбу, напивались так скоро, что праздничное настроение улетучивалось. Только гремел магнитофон в открытое окно на всю улицу, вызывая усмешку у прохожих.

В этом шумном веселье казалось, что все правильно. Еще ты сама не знаешь, а вокруг уже знают, кто твой парень. Он танцует с тобой, дымя папироской в лицо, а то просто начинает целовать пьяными губами. Вот и все! Вот, оказывается, кто твой жених, а ты - чья невеста на этой многошумной свадьбе.

Наконец жених заговорщически предлагает бежать с ним. Да куда? К ней! В ответ Таня смеялась, испуганная, взволнованная и сердитая донельзя. Не было уже ни веселья, ни праздника, а тоска и отчаянье до слез.

- Оставь меня! Не хочу! Прочь! - порывается она уйти. Он не верит ей: знаем, мол, вас! Смеется и держит за руку - не вырвешься. Это не насилие. Это игра, правила которой надо соблюдать: или веди себя по этим правилам, или не приходи, сиди себе дома одна и жди...

Кого ждать? Этот ясен, он весь перед тобой, парень, в общем, неплохой, отличный шофер, зарабатывает хорошо... Что ему еще надо? Чего ей еще нужно? Сколько таких парней Таня повидала в Ленинграде, будто и не уезжала из своего глухого поселка, будто она здесь родилась и выросла. Эти парни ясны, даже симпатичны ей, но неужели ради них она приехала в город на Неве?

Встречались Тане и другие, чаще из клиентов, может быть, умные, добрые, но тихие, как она их называла. Таня их невольно чуждалась, с ними ей становилось скучно, как в музее среди множества красивых вещей из золота и драгоценных камней или картин...

«Кого ждать? Как быть?» - все раздумывала Таня в полной растерянности, когда наконец ее нашел Олег Терехин.

Как странно, необычно было Тане, когда она прибежала на свидание с ним, как они условились, на Невском, у памятника Екатерине II. Она в вельветовых брюках, модная мягкая сумочка через плечо, как на сцене театра встретились, если вспомнить перелесок у поселка - то их первое свидание, будто лет двадцать тому назад... Этот контраст и радовал ее, и отчего-то было грустно, и Тане подумалось, что не эту ли грусть иной раз она ловит в глазах Анатолия Николаевича, который, правда, больше посмеивался над нею - чуть свысока.

Таня с тихой радостью на лице подошла к скамейке, где среди случайных соседей сидел Олег и что-то рисовал на листке блокнота. Он с живостью показал на памятник Екатерине:

- Гляди, Таня, скорей! Видишь Потемкина? Голубь сел ему на голову! Потемкин словно чувствует его, а?

Таня рассмеялась: в самом деле, хоть голубь улетел, а Потемкин все поглядывал вверх. Именно в ее смехе Олег снова узнал прежнюю Таню, природное, разумное существо, с простодушной прелестью, как в малом ребенке. Он взял ее за руку, и они слились с толпой на Невском, внешне такие же, как все юные и молодые горожане. Но они были далеко, в мире их детства, где то и дело всплывали грезы и видения реки, леса, березовой рощи, далекого летнего неба.

Таня не могла отнести Олега ни к простым парням, ни к «тихим». Он был и прост и совсем не прост. Он рос, как и она, в селе, копался на огороде, носился на мотоцикле, разгоняя медлительных гусей, ходил в ту же школу, и родители его были такие же простые люди, как у Тани, а вместе с тем он рос интеллигентным мальчиком, как будто приехал из города... И в Ленинграде ориентировался уже так, словно родился здесь. А Таня, к удивлению Олега, не удосужилась даже побывать в Эрмитаже.

- А в «Пассаже» небось была? - сказал Олег.

Таня только засмеялась.

Как ни увлекала Олега студенческая жизнь, еще полная для него новизны, о Тане он помнил и время от времени испытывал сильное желание увидеть ее. Ее чистый образ (глаза - как незабываемые цветы!) не совпадал с живой, реальной Таней, с ее чуть простонародным, или провинциальным, обликом. К тому же брюки в обтяжку слишком ее облегали, и хотя она не была вульгарна, некоторая двойственность облика Тани смущала Олега и по-своему привлекала.

Но и Таня очень неровно относилась к нему: то радовалась ему по-детски, смотрела на него нежно, когда была в хорошем настроении, то едва терпела его и все отсылала от себя. Сердилась она, может быть, не на него. Просто он тоже задевал в ней кем-то уже задетые струны, и его присутствие причиняло ей боль. Иногда Таня упорно отказывалась от встреч, отнекивалась по телефону как-то свысока или небрежно. И за всеми  приливами и отливами ее настроения он улавливал, угадывал течение ее жизни, спонтанное, неровное, таинственное и для нее самой подчас, очевидно, не на шутку мучительное.

Они живо ощущали, как связывает их свежесть и сила прежней, теперь почти родственной, юности в деревне, их неприкаянность и одиночество в большом городе. Эту связь они легко могли бы назвать любовью. А любовь разве не сближение - интересов, желаний и целей жизни? Они же все дальше отходили друг от друга с каждой встречей и с каждой разлукой, иной раз весьма продолжительной.

Так прошли три-четыре года. Как-то Аркаша и Маргарита заехали к Тане и во второй раз увидели Олега Терехина.

Таня жила на улице Восстания, неподалеку от Невского. К тому времени Савичевы уже жили в новом районе, и приехать в центр для ребят было путешествием, исполненным всевозможных приключений. Заглянули в магазин «Восточные сладости» купить что-нибудь вкусное для Тани, впрочем, всем вместе полакомиться. Глаза разбегались, хорошего так много. С тех пор как Таня получила комнату, она всегда звала их в гости и очень обрадовалась им. Но они смутились - у нее был гость.