Такое бывало. Иногда мода, запущенная наудачу, оказывалась невостребованной, и бо́льшая часть коллекции оставалась на руках создателя. Неудача проделывает в кассе модельера дыру в несколько десятков миллионов франков.

Более или менее публично откровенные модельеры признаются, что их находки часто бывают делом случая: неожиданная драпировка, разорванный или поднятый по-иному рукав и т. д.

Даже неудачный разрез ножницами. Поговаривают, что мода округлых бедер была запущена модельным мастером-шутником: ему вдруг взбрело в голову перевернуть юбку, над которой работал, и прошить ее в талии! Этот случай можно назвать вдохновением. Просто-напросто. Раз есть творчество, значит, есть вдохновение, то есть талант и даже гений. Почему бы и нет? Перед тем как нарисовать будущие модели, «гении» берут несколько дней отдыха, чтобы отдалиться от ада только что законченной коллекции, от всего мира, чтобы обдумать идеи, зародившиеся в предыдущие недели или месяцы. Чаще всего они уединяются в своих сельских домах. Так поступают Жермена Леконт, Антонио де Кастилло, Карвен и Кристиан Диор, уезжавший на свою старую мельницу в Милли. Жак Фат прятался в Корбевилле, красивом замке, укрывшемся среди зарослей виноградников в самом сердце Иль-де-Франс. Очаровательное место, там он давал свои экстравагантные костюмированные балы.

Там они делают триста, пятьсот, тысячу или более набросков. Откуда приходят идеи? Они возникают сами из мирового и жизненного опыта. Карвен привозила замыслы из непрестанных путешествий (финляндские вышивки или бразильские юбки), а одиночка Кристиан Диор, любитель живописи и меломан, извлекал их из любимых партитур, давая моделям имена композиторов.

Каждый модельер возвращается в Париж с грузом зарисовок и вызывает к себе их «правую руку»: таких всегда три или четыре, как у индийских божеств. Начинаются совещания с модельными мастерами, вносятся исправления, кое-что убирается, изобретается новое, пока не остается десяток оригинальных идей, которые станут основными линиями будущей коллекции, для нее выполняется примерно двести набросков. Остальные уничтожаются.

Наброски распределяются между разными мастерскими в зависимости от их специализации. Зачастую модельер снова берет несколько дней полного отдыха, а потом на несколько недель впрягается в каторжный труд.

Когда он возвращается, полотняные выкройки, их для краткости называют «полотна», уже готовы и начинаются примерки. Он больше не покидает студии, кипящей, как настоящий паровой котел. Стрелки на круглых лицах часов могут вращаться сколько угодно, время теряет власть над этим человеком на семь или восемь недель: ему приносят холодную пищу, и работа продолжается.

У двери комнатки, где свалены ткани, выбранные месяц-два назад, стоит очередь первых мастериц в сопровождении манекенщицы, на которой надета одна из выкроек, выполненных в мастерской. При появлении своих новых «детей» хозяин испытывает энтузиазм или ощущает провал. Он царит в окружении своего штаба, модельных мастеров и рисовальщиков, готовых записывать его указания. Начинается трансформация выкройки. Каждый модельер работает по-своему: Жак Фат укутывается в ткань перед зеркалом, чтобы оценить эффект. Кристиан Диор, напротив, сидит в белой блузе, сохраняет дистанцию и, уточняя свои намерения, длинной учительской линейкой указывает на подлежащие изменению детали.

Трансформация выкройки может быть головокружительной. Я видела костюмы, от которых оставалась голая идея: он превращался в платье и наоборот. Бывает, одна удачная выкройка дает жизнь многим моделям, построенным по единому принципу: утреннее платье, вечернее платье, дневное платье. Иногда меняется не линия, а манекенщица, если выясняется, что девушка иного стиля лучше представит модель. Случается, что и сама манекенщица просит передать модель подруге по кабине.

Я сама не раз сталкивалась с такой практикой, когда находила, что Патрисия, Глория или Симона сложены лучше меня, чтобы возвысить платье, предназначенное для меня (даже с болью расставаясь с ним, я по-настоящему радовалась, если оно идеально сидело на другой). Иногда мне просто не нравилась модель или я хотела от нее избавиться.

Но действовать следует тонко. Иногда достаточно взгляда, позы. Обычно не составляет труда расстаться с не понравившейся выкройкой: небрежная походка, чуть согнутые в коленях ноги, опущенные плечи, болтающиеся руки, мутный взгляд. Модельер понимает, что вы не «чувствуете» модель, снимает ее с вас и передает другой. Иногда, если атмосфера позволяет, можно рискнуть: «Месье, вы считаете, что эта модель идет мне?» И хозяин часто соглашается. Могу даже похвастаться – о, скромность, – что подсказала кое-какие изменения в некоторые модели, которые показывала. Нет смысла добавлять, что при передаче от одной манекенщицы к другой выкройка претерпевает дополнительные изменения, чтобы полностью соответствовать новой владелице. Посредственный набросок может привести к неожиданному успеху.

Алхимия продолжает твориться среди гор тканей, таблиц с образчиками, картонных коробок, полных перчаток и плетеных изделий, имеющих к шляпкам такое же отношение, как выкройка к платьям.

Одновременно со «скульптурной» отделкой модели идет подбор ткани. Зачастую долгий процесс. Ткани не всегда под рукой. Надо ждать, пока работник заготовительного цеха поймет, что надо, отыщет и принесет нужное. Все это время манекенщица стоит, застыв перед зеркалом, ожидая разрешения двигаться, смеясь над привычными шутками, уважая творческую работу хозяина и иногда думая об обеде, который надо приготовить, о муже, детях. Но не стоит слишком задумываться! Иначе рискуешь «скиснуть» и лишиться жизненного тонуса. Даже своим присутствием надо участвовать в работе.

Наконец, в выкройку уже ничего не надо вносить – по крайней мере, на данном этапе, – и процесс возобновляется: первая мастерица, манекенщица и абсолютно неузнаваемый черновик модели. Следующий!

Теперь манекенщицу ждет «позирование», нечто вроде восточной пытки, ее продолжительность расчетам не поддается. Первая мастерица призывает работницу, которой поручено исполнить указания хозяина, а та начинает фаршировать вас ударами иголки, терзает ножницами. Она полностью поглощена работой; разве можно на нее злиться? Кстати, есть смысл переносить с улыбкой – постоянной улыбкой! – этот новый вид пытки иглоукалыванием: не дай бог разонравиться первой мастерице, та может потребовать для своего платья другую манекенщицу.

После окончания колючей интермедии прибывает новая выкройка, ее надо надеть, и спектакль повторяется. Бесконечно с девяти или десяти часов утра до восьми или десяти часов вечера, а иногда до полуночи в день репетиции.

Редко удается вырваться более чем на час в течение дня. Переход на «бутербродную» диету, настоящую диету манекенщиц, немыслимую в обычное время (камамбер, красное вино, тартинки со сливочным маслом и шатобриан[266] с картошкой нас не пугают). Дом напоминает осажденный город с неисчерпаемыми запасами и казарменной атмосферой – представили? – когда в крайнем случае могут и к стенке поставить. Правда, нет казарменной вони (снова играет воображение).