У нас все наоборот: опьянение от утонченных ароматов, километры драгоценных шелков, едва прикрытые тканью высокие и тонкие тела, красивые лица с деликатным макияжем. И чуть натянутое, нервное веселье. Но не в кабине, где надо подчиняться. В студии испытание на выносливость до потери сознания. Мы все оказываемся на грани нервной депрессии. Если девушка вымотана, значит, примерки идут без передышки, а ей подготовили обширную коллекцию. Самая избалованная манекенщица готова дорого заплатить, чтобы перехватить пару-тройку моделей у соседки. Ей тяжело, если в течение сезона ей предстоит выдержать исключительно утомительный ритм показов. Зато подтверждается ее ранг!
Я говорю, конечно, о тех, кто любит свою профессию.
Не о «функционерках», ослепленных вешалкой. Для них час «Ч» всегда час ухода с работы, а день «Д» – день получения зарплаты.
Примерки проводятся три, четыре, пять, десять раз по одной и той же выкройке, пока она не будет доведена до совершенства, чтобы кроить по ней платье или манто. Новый этап, новые трудности. К примеру, при появлении ткани модель не оправдывает ожиданий. Шерсть или шелк слишком эластичны или излишне жестки. В студии отчаяние: снова нужны изменения, надо найти иное расположение рисунка, чтобы выделить крой, и т. д.
Кроме того, идея модельера может быть интересной, но трудной в исполнении для первой мастерицы. Она должна помнить об удобстве клиентки при создании тончайшей линии, которую от нее требуют. Каких переживаний может ей стоить непривычная складка или немыслимый рукав! Только теперь платье становится «ее» платьем. Любопытно наблюдать, как каждый присваивает себе – виртуально – плод совместной работы. Как и модельер, каждый говорит «мое платье»: модельный мастер, первая мастерица, подмастерье, манекенщица. Это признак того, что все они телом и душой слились с работой.
На всех стадиях различных операций трудность состоит в том, чтобы представить себе, как будет выглядеть законченная модель, как «конкретизируется мысль». Кроме особого, присущего им таланта, некоторые модельеры пользуются проверенными приемами. Так во время примерок Антонио де Кастилло – как некогда Жак Фат – обязывает манекенщиц надевать перчатки даже с выкройками: так ему легче судить об уравновешенности ансамбля.
Все эти подробности доказывают, какую настойчивость, какое святое упорство требуется от модельера для достижения совершенства. Степень погони за совершенством такова, что после окончания работы, полного завершения модели случается… что ее выбрасывают в мусорную корзину. На профессиональном жаргоне она становится «корзиной»… Именно так! Несколько раз я была свидетельницей подобного отказа от отцовства. Мне всегда интересно присутствовать на спорах при обсуждении такого решения. В этот момент вдруг выясняется, что модельер не только поэт, но и знающий свое дело коммерсант. Он не руководствовался своим капризом, когда создавал моду. Он заранее обдумал коллекцию, построил ее как симфонию, в которой каждое движение должно нравиться не только его публике, но и остальным, что равноценно чуду.
Когда коллекция готова, вдруг выясняется, что модельер пытался угодить одновременно прессе – шоковыми моделями, посредникам, иностранным покупателям, провинциальным модельерам – крайне элегантными моделями; в которых чувствуется его рука, но они могут быть адаптированы для более скромной клиентуры. Он выступил искусителем своих клиенток, создал ощущение, что последняя коллекция устарела, но не совсем, поскольку невозможно постоянно обновлять весь гардероб разом. И наконец, он попытался завоевать своих продавщиц, восхищающихся его дерзновенными моделями, но больше аплодирующих тому, что считают продаваемым товаром, так как заинтересованы в нем. Вот почему из двухсот моделей, создающих впечатление революционного ансамбля, он старается выполнить не менее ста восьмидесяти очень доступных моделей, а это уже настоящий подвиг.
Мне часто доводилось видеть, что посредственное платьице продается по тридцати раз на дню, потому что продавщица решила, что оно подходит любой женщине. Это действительно правда, но, кроме того, продавщица «поверила в платье», практически непременное условие для нее и для нас «почувствовать» модель.
Эти платья я называю «булочками», они имеют повсеместный спрос: таких два или три на коллекцию, и модельер прекрасно знает, что он делает, создавая их. Это не его любимые модели, он смотрит на них с некой снисходительностью, но всегда говорит: «Уверен, мадам Х. купит его». Мадам Х. и многие другие. И это нельзя не учитывать.
Если пресса против всех ожиданий горячо аплодирует простому платью за четыре гроша, показ превращается в триумф… Если только не… Если только продавщица вдруг не выносит суждение, что модель не удалась, и прилагает все свои усилия для продвижения другой модели. Но не будем путать карты. Из всего сказанного следует, что модельер с полной ответственностью учитывает мнение продавщиц, как творец и как коммерсант, поэтому они участвуют в формировании продажной цены.
В связи с этим хотелось бы поговорить о разумных тарифах, а не о престижных изделиях, столь дорогих, что ни у кого не хватает средств приобрести их, даже у бразильских миллиардеров. Эти модели становятся вершиной коллекции-фейерверка, и случается, что некий американский покупатель выбирает их, чтобы выставить в своей витрине в Нью-Йорке.
Уникальные модели не приносят почти никакого дохода модельеру, который из своего кармана выкладывает пятьсот или шестьсот тысяч франков на вышивку лицевой части (на одно вечернее или свадебное платье требуется иногда триста – четыреста часов работы вышивальщицы). Модельеру иногда приходится выставлять счет клиентке с указанием всех расходов – в случае продажи, чтобы показать отсутствие какого-либо дохода. Такие чудеса творчества не только укрепляют престиж модельера, но и обеспечивают работой целый корпус профессий, жизнь которых надо поддерживать (вышивальщицы, бисерщицы…), если вам не приходится использовать их для изготовления остальной продукции. Нередко случается, что одна из специалисток проводит две недели своей жизни, склонившись над куском светлой ткани размером с носовой платок и возвращает его незапятнанным после окончания работы. Теперь начинаешь понимать, что платье стоит столько же, сколько автомобиль. Менее роскошные модели тоже отдаются не задаром: примерно сто – двести тысяч франков за платье или костюм и двести – триста тысяч франков за вечернее платье. Дорого ли это? Статистики скажут «нет».
Они изучили проблему и приводят довольно любопытные цифры. Платье, равноценное модели, которую в 1938 году продавали за шесть тысяч франков, теперь продается за сто двадцать пять тысяч, то есть в двадцать один раз дороже. Но общая стоимость жизни выросла за это же время в тридцать раз. Таким образом, продукты Высокой моды пропорционально дешевле сегодня, чем до войны. Цена типового платья за сто двадцать пять тысяч франков формируется следующим образом: двадцать пять тысяч франков – сырье, сорок тысяч франков– заработная плата, технология и социальные затраты, пятнадцать тысяч франков – амортизация коллекции, пятнадцать тысяч франков – фиксированные общие затраты, двадцать тысяч франков – переменные затраты (таксы, комиссионные продавщицам и т. д.). Закладывается доход в десять тысяч франков дохода. И эти несчастные 8 % частично тают, например из-за капризов клиентки.
Что такое пятнадцать тысяч франков амортизации коллекции? Себестоимость двухсот моделей, на которые Дом моды истратил примерно десять километров тканей, втрое больше выкроек и сто тысяч часов работы, иными словами, вложил в работу примерно пятьдесят миллионов франков – стоимость одного фильма, – их надо амортизировать за четыре-пять месяцев до выхода новой коллекции. А та требует вложения новых пятидесяти миллионов, естественно без учета мехов, ибо норка и соболь быстро путают все расчеты.
