Наконец, торжественное мгновение. Прежан возвращается к микрофону. Бросает мне: «Вы среди трех». Потом подает знак нам троим. Троице, которая переглядывается оловянными глазами! Глаза брюнетки готовы расстрелять.

– Дамы и господа, представляем вам Мисс Синемонд.

Крики:

– 23!

Он берет меня за руку:

– Мисс Синемонд.

Я ждала этого. Однако… меня словно поразило током, я вот-вот рухну. Думаю, что таких эмоций больше никогда не испытаю. Даже если президент республики… Море аплодисментов, я тону в них! Слышу словно из раковины:

– Первая мадемуазель свиты – мадемуазель Мириам. (Рыжая.)

– Вторая… (Брюнетка разъярена.)

Подходит Мишель Морган[100] с огромным букетом в руках, протягивает мне: «Надеюсь, вы навестите меня в Голливуде».

Я потеряла голос. Только бы не подвели меня к микрофону! Букеты для двух остальных. Брюнетка отказывается принимать свой, бросает его на пол. Ее освистывают. Фотографы не перестают нас снимать. Прежан вновь берет меня за руку: «Вы должны что-нибудь сказать…»

Я вся сжимаюсь. Надо! Я выбрана! Издержки титула!

– Я так взволнована, что… Меня назначают послом… Надеюсь быть достойной вас… Я приду сюда после возвращения…

Ухожу с охапками цветов в руках и слышу за кулисами возмущенные крики:

– Какой стыд!

– У нее блат!

– Никакой справедливости!

– Вам не свело живот?

Мать девушки из Бордо бросается ко мне: «С одной стороны, я рада за вас! Но расстроена за свою дочь. Она заслуживала победы. Вы замужем… Теперь и она найдет себе мужа!» Подмостки заполнены звездами. Эдвиж Фейер целует меня.

Жан Деланнуа изучает. Жермена Леконт поздравляет: «Я одену вас для Америки!»

Матери с братьями едва удается пробиться ко мне. Они плачут от радости. Я поднимаю руку Жана-Лу: «Он неплох, мой братец. Смотрите! Это он причесывал меня».

Более часа я остаюсь добычей фотографов. Они снимают меня со всех сторон. Появляется Мишель:

– Присоединяйтесь!

– Нет, нет!

Он хочет увести меня. Paris-Soir требует еще один снимок.

Я отвечаю: «Умираю от жажды».

Есть лишь вода Pе́rier, я никак не могу напиться.

– Ну что, пошли?

Появляется полицейский: «Это вы мадемуазель Пралин? Если не хотите, чтобы ваши поклонники вас линчевали, сделайте вид, что выходите. И тут же обратно. В бар внизу, видите?!»

Мишель не верит. Отправляется взглянуть. Возвращается: «Шесть полицейских пытаются сдержать толпу. Такси даже не сможет подъехать. Я выйду первым? Ты проскользнешь за мной. Бар – это мысль».

Нас едва не линчевали, как сказал полицейский, друзья, сторонники! Манто разорвано, цветы растерзаны… Мишель исчез в давке… Паника… словно в метро во время бомбежки!

Наконец мы добираемся до бара. Его дверь немедленно запирают. Чернокожий официант тут же просит у меня автограф, а хозяин угощает шампанским.

Все это пустяки, согласна с вами… Мисс Синемонд не оставит особого следа в истории. Но пока, поверьте мне, я есть некто!

Аплодисменты этой ночи, опережающие или следующие за мной в разных заведениях, речи, произнесенные в микрофон: «Мы имеем честь принимать…»

Мишель, повеселев и чуть возгордившись, также наслаждается минутой славы.

В пять часов утра:

– Послушай, дорогой, ты знаешь, что в 10 часов у Бальмена я показываю коллекцию?

В своей короткой жизни я знала дни и недели необычайной спешки. Скажу даже, что таково ее нормальное течение.

Но такой гонки, как в эти два месяца до отъезда, не упомню. Бальмена, похоже, немного задела моя победа, для которой не выделил платья:

– Значит, состоялось! Вы довольны? Едете в Америку? Бросаете меня!

– Вовсе нет! Рассчитывайте на меня всегда, когда я буду свободна.

Мои слова его успокоили:

– Кто вас одевает?

– Жермена Леконт. У «Синемонда» договор с ней.

Дзинь! Дзинь! Первый фотограф, требующий, чтобы я явилась в салон.

– Начинается!

А я должна была быть в «Синемонде» в 10.30. Уже полдень.

– Отпустите великую звезду!

– Вернусь во второй половине дня, господин Бальмен!

До работы заскочила к Жаку Фату, чтобы вернуть платье Мисс Синемонд. Хозяина на месте не оказалось. Я встретилась с ним лишь через две недели в «Георге V»[101], где он дружески помахал мне, сидя за отдаленным столиком.

В первые дни пришлось сотни раз пересказывать события того памятного вечера. Комментарии сводились к трем фразам:

– Мы были уверены!

– Только не задирай нос!

– Будешь сниматься в кино?

Штаб «Синемонда» все еще слегка разочарован:

– Провинция нам еще аукнется!

Вскоре Моклер занимает твердую позицию: «Ты, – говорит он мне, – с твоим хорошим характером, бойкой речью и блеском можешь добиться бешеного успеха!»

Бесси представляет меня моему фотографу. Задание Ривуару (старый знакомый) ни на шаг не отпускать меня. Мне вручают список домов, которым выпала честь – по контракту – нарядить меня!

Жермена Леконт принимает меня любезно, но с холодком:

«Не знаю, подходит ли к вашему типу то, что я делаю. Если согласны, будем сотрудничать». Пресловутый «тип» преследует меня. Неужели его вновь вводят в обиход?

– Хочу, чтобы коллекция вам понравилась.

Стиль Жермены Леконт иной, чем у Бальмена. Он сторонник платьев, обрисовывающих силуэт. У нее платья свободнее, но наше сотрудничество, как она сказала, сотворило чудо.

Вовсе не пустяк довести до ума тридцать платьев, утренних, коктейльных, обеденных и вечерних! Мы поставили себе срок – две недели. Последнее будет мне доставлено в 11 утра накануне моего путешествия.

Черное платье в обтяжку, с воротом из черной тонкой шерсти, облегающее фигуру до колен, а затем широкая юбка типа кринолина, обшитая черным тюлем: «Симфония в черном». Испанское коктейльное платье из черного фая, юбка, обшитая черными раковинами, с декольте и кручеными бретельками, начинающимися у плечевых впадин и завязывающимися посредине спины. А что скажете об утреннем коричнево-белом костюме «куриная лапка», с просторным спортивным жакетом и воротом, требующим шарфа? В этом костюме я отправляюсь в путь. Есть еще большое вечернее платье из розового набивного муслина с отделкой из черных кружев (оно мне нравится меньше всего. Но именно оно снискало наибольшее количество похвал).

Теперь к другим поставщикам! Для многих я – «клиент». Бо́льшая часть моих заработков обычно уходит в их руки. Десять – двенадцать пар перчаток от Александрины[102], улица Обер. Шесть пар обуви от Казаля[103], который восхищается моей «маленькой ножкой» (не такая уж и маленькая – 36,5).

Два любезных брата из Canada Furs ограничиваются тем, что одалживают мне (это понятно!), во-первых, черное манто из каракульчи (широкие меховые полосы), к которому небрежно пристегивается болеро из серебристого песца, во-вторых, накидку из белого песца, в-третьих, манто из коричневого каракуля. И это еще не все! В дополнение прилагается манто из золотистого мутона.