В момент, когда Кристиан Диор – опять он! Как о нем не говорить, если речь идет об инновациях, – решил обрезать низ юбки в 42 см от пола, то один из журналов из любопытства сравнил коллекции различных модельеров. Ни у кого не было пресловутых 42 см. Цифры колебались от 30 см у Юбера де Живанши до 38 см у Ланвен – Кастилло, у Маги Руфф было 35 см, а Фат остановился на 37 см. Сами видите!

Зачастую разница еще более очевидна. Так декольте «далеко от шеи» Баленсиаги вначале шокировало, потом к этому пришли и остальные модельеры: идея витала в воздухе, и ее признали все.

Что касается ландыша-амулета, то вначале его выбрал Кристиан Диор, он даже создал целую коллекцию на эту тему, пока эту моду не подхватили через несколько лет конкуренты.

Как-то Марсель Роша решил увеличить количество воланов, но за ним не последовали. Несомненно, стоит вспомнить o всеобщей сдержанности, с которой столкнулся Диор, когда, основав в 1947 году свой Дом, был единственным, запустившим стиль new look[262]. И только когда британская принцесса Маргарет стала сторонницей нового стиля, моду окончательно признали.

Абсурдно верить в заговор модельеров. Быть может, есть некое равнение друг на друга, но оно всегда происходит против воли первопроходца. Случается, что дома средней величины выжидают с выпуском коллекции, пока ведущие модельеры не покажут публике свои находки. И через несколько дней после их представления «малыши» слегка переделывают свои модели, вдохновляясь примером «взрослых». У имитаторов как бы возникает ощущение, что они тянутся вслед за пелотоном[263], но согласитесь, как велика дистанция между поспешной и негласной работой ножницами и предварительным и надуманным сговором модельеров, решающих судьбу будущего сезона. Одновременно с диктатом группы говорят и о диктате денег или, если хотите, кредитора. Ходили слухи, что Кристиан Диор удлинил платья, чтобы его заказчик Буссак[264] распродал запасы тканей. Поговаривали, что крупные южноамериканские поставщики хлопка диктовали Жаку Фату то, что все называли его капризами.

Действительно, господин Буссак ссудил Кристиану Диору, который этого и не скрывал, огромные деньги, необходимые для основания Дома моды. У него были веские причины, одна из них, несомненно, была в том, что инвестированные деньги позволили урезать аппетиты налоговых органов. Можно предположить, что предприятие интересовало его и он подарил себе Дом моды, словно купил журнал. Страстный любитель бегов, владелец знаменитой конюшни скакунов, Буссак (коротко – Буссак, как Сталин или Пикассо) как бы почуял в Диоре чистокровного жеребца. Но утверждать, что он обсуждал с ним будущую моду! Представьте: «Хватит ваших узких юбок… Создайте волну; это требует больше ткани… И все в желто-канареечном цвете, мне надо продать 750 км желтого атласа». Немыслимо!

Но это не означает, что модельеры угождают только своим капризам. Скорее всего, ими движет игра воображения, так или иначе характерная для каждой личности. Именно эта игра объясняет несогласованное сходство решений разных домов, одновременно выпускающих свои коллекции. Война потребовала коротких расширяющихся юбок для езды на велосипеде, строгих силуэтов, длинных пиджаков с большими практичными карманами, сумок с ремнем через плечо, чтобы оставить свободными руки. Послевоенное время порвало с этой полувоенной модой, чтобы женщина вновь обрела свою женственность, отсюда new look. Вместе с миром вернулись счастье и вкус к длинным юбкам и платьям, а также к пышным украшениям, нижнему белью 1900 года и даже к талии, терзаемой корсетами. Некий возврат к belle epoque. Немыслимая мода, когда на голову сыплются бомбы.

Прибытие в Париж Пекинской Оперы вдохновило некоторых модельеров, как Русские сезоны Дягилева когда-то вдохновили Поля Пуаре.

Моду могут даже определять практические и технические соображения. В мае и ноябре, за три месяца до выхода коллекций, торговцы тканями обходят модельеров и раскрывают чемоданы с образцами. Новый рисунок, необычная основа ткани могут подсказать кому-то драпировку или крой, который обнаружится и у конкурента. Если сами модельеры тщательно избегают общения друг с другом, у них есть невольный агент связи – производитель тканей. Именно в их чемоданах зачастую обнаруживается будущий шикарный цвет.

Так, и только так, шелковые или шерстяные фабриканты могут воздействовать на моду. И даже в этом случае «диктат» Буссака крайне ограничен, т. к. производил легкие и дешевые ткани для широкой публики. Он не стремился завоевать клиентуру Высокой моды. Значит…

Модельер, напротив, влияет на появление новой ткани. Он часто заказывает рисунок, иную основу или материал. Кристиан Диор рассказывает в этой связи милый анекдот:

– Представьте, однажды во время поездки в Швейцарию я сказал мадам Броссен де Мере[265]: «Хочется, чтобы вы смогли сделать ткань, похожую на крыши!» (Черепичные крыши с фестонами Сен-Галлена.) Через три месяца мне принесли очаровательное органди, в котором виделись те крыши, которые так мне нравились».

Приятно констатировать, что сотрудничество профессий доходит в искусстве до таких тонкостей.

Это может быть каприз, но каприз оправданный. Кстати, забота о хорошем вкусе, качестве сдерживает экстравагантность, свойственную модельеру. Свидетельством тому может быть высказывание одного из них: «Мои платья можно заметить у “Максима”, но их не заметишь в метро». Не каприз, а скорее желание обнажить душу, добиться простоты, неотделимой от завершенности и удачи, и восхищает ценителей.

Я знаю, существуют вычурные платья, их невозможно носить. В коллекции таких ударных моделей несколько, чтобы преувеличением подчеркнуть новую линию, привлечь внимание публики, если надо, рассказать анекдот, чтобы дать журналистам материал для статьи, а фотографам – тему для съемок. Это некий эквивалент шедевра, внешне красивый, но бесполезный. Просто свидетельство таланта. Я видела вечерние платья, украшенные сверху донизу ракушками, они весили пятнадцать килограммов. А модель Диора «Америка», на которую ушло триста метров белого и розового тюля! Примеров много.

Роскошь роскошью, но бывают и нарочито броские решения. Как, к примеру, вечерний наряд, представленный Пьером Бальменом, кажется, весной 1951-го: брюки из красно-фиолетового вельвета, красно-фиолетовая блуза, а в руках манекенщицы белый пудель… выкрашенный в красно-фиолетовый цвет. Такие цирковые номера, вызывающие у публики «ахи!», не мешают тому, что почти все остальные модели создаются, чтобы их носили. Приходится проявлять мудрость, т. к. коммерческие требования запрещают модельеру идти только на поводу своей фантазии. Если он хочет остаться на плаву более одного сезона, то должен продавать идеи, пришедшие ему в голову. Экстаза публики мало, надо, чтобы публика покупала, поэтому творец должен учитывать вкус клиентуры. Этот вкус, развивающийся в определенном направлении, заставляет дома Х, Y, Z, даже если они работают в замкнутом мирке, следовать общей тенденции, поэтому мода создается не только модельером, но и толпой, для которой она предназначена. Если каприз слишком выходит за привычные рамки, он может стать провалом, а провал в моде зачастую опаснее театрального.