Литмир - Электронная Библиотека

Невыразимо горячая волна то ли ужаса, то ли стыда плеснулась во мне. И я, барахтаясь в паутине, снова начал рвать те нити, которые только-только нащупал между собой и другими людьми.

— Не подходить! Не подходите ко мне! — в отчаянии завопил я к площади.

И в первую очередь к Федору Ивановичу, уже бегущему вместе с девчатами ко мне.

Я понимал, что моя гибель в гуще человеческих тел сломает то хрупкое равновесие, которое удалось установить деду Федору. И все начнется сначала. Разве что с другими действующими лицами. Поэтому я развернулся и, не выпуская из поля зрения тарелку, бросился с площади вниз, к Каганцу, к скифской бабе, видневшейся на фоне огненной реки. Потому что это был единственный безлюдный проход, увиденный мной.

Тарелка, медленно набирая скорость, двинула за мной. Я, петляя будто заяц, бросился влево. Зеленое пламя полыхнуло на том месте, где я только что бежал. Вправо!.. Еще один луч обжег землю. Еще раз вправо!.. Я ж тебя запутаю, погань летучая!.. Я уже бежал, петляя, не как заяц между бугорками пожухлой травы, а как мысль по хитрым сплетениям извилин мозга… А потом я упал, обо что-то споткнувшись.

Матово-изумрудная линза очень медленно, очень уверенно и, я бы сказал, очень основательно, нависла надо мною. Ближе, еще ближе… Совсем рядом… Чтобы, значит, наверняка. Сосредоточенно и не спеша. Навсегда.

И тогда я встал. Поднялся. Выпрямился, упершись взглядом, начавшим существовать независимо от глаз, в матовый бутон, вырастающий на днище летающей тарелки. Это было мгновение, когда я понял настоящую и единственную степень свободы человека. Свободу выбора поведения в момент встречи со своей смертью. «Поведения» из-за того, что саму смерть, как и рождение, не выбирают. Но если учесть то, что, неслышно взывая к Вселенной, каждую секунду умирают тысячи клеток нашего тела, то тогда вся наша жизнь — одна большая тренировка и подготовка к осуществлению того, последнего, самого полного, выбора. И это есть наша свобода. И обжалованию это не подлежит. И поэтому я не имел права на превращение в обезумевшее животное, которое, вытаращив глаза, бессмысленно бежит куда-то по черным лугам Вселенной, испуганно петляя между звезд.

— Миха-а-а-й! — неожиданно ввинтился в узкое для него пространство между мной и летающей тарелкой вопль Лианны. — Миха-а-а-й! Держи-и-и!

Она бежала ко мне, тоже не петляя, по самой короткой из всех существующих прямой, сжимая в вытянутой руке не нужный уже лазер. Вдали, что-то крича, на земле трепетала Лялька, сжатая тяжелыми руками деда Федора. А вверху созревало зеленое пламя бутона летающей тарелки.

— Наза-а-а-ад, наза-а-а-ад, Аню-ю-юта! — орал я и бежал к ней навстречу, сбивая с ног, прикрывая своим телом и понимая, что все это совсем не защитит ее от все-сжигающего луча.

Наверное, только понимание этого перевернуло меня на спину, выхватило лазер из рук Лианны и направило его в медузистое брюхо НЛО. Слабый и короткий луч ударил вверх. И вдруг стало понятно, что летучее существо допустило весомую ошибку: оно до упора сократило расстояние между нами, что позволило последнему выплеску энергии из разряженного лазера дотянуться-таки до него. Но перед этим произошло еще кое-что.

Это не был разговор. Это не был обмен мыслями. Это был какой-то упругий мгновенный удар огромного информационного поля, позволивший мне за частицу секунды охватить немыслимые межпланетные расстояния. И увидеть представителей двух форм жизни — кремний-органической и полевой, тысячи и тысячи лет ведущих борьбу за жизненное пространство. Ни одна из них не могла долгое время существовать ни в открытом космосе, ни на планетах, похожих на Землю. Они преобразовывали эти планеты под себя.

Я увидел колонию кремняков в выжженном, покрытом едкими испарениями и лавовыми потоками мире (по-моему, это была Венера). Я увидел тысячи летающих тарелок, свободно передвигающихся в плотной, переполненной электрическими разрядами зеленоватой атмосфере (по-моему, это был Юпитер). Я увидел линию фронта между ними в виде мертвых обломков планеты, разрушенной когда-то в прямой, как это было сейчас, стычке (по-моему, это был пояс астероидов).

И еще я понял, что планеты, похожие на Землю, превращаются в их миры с помощью автоматов, в одном случае разрушающих кору, а во втором — переполняющих атмосферу электро- и радиоизлучением. И еще я понял, что эти автоматы — люди. По крайней мере, каждая из разновидностей существ считала, что именно она создала их. И именно для себя. Так утверждало их учение, похожее на нашу религию, в котором они считали сами себя созданиями Большого Пульсара и Черной Дыры, противостоящей первому.

И еще, в последний миг перед тем, как тарелка рассыпалась на разноцветные искры, я ощутил ее изумление моим поведением, ее жгучие сомнения относительно моей природы, ее неуверенную попытку остановить свой смертельный выстрел… И еще — какой-то слабый намек на ожидание контакта иного рода. Контакта между двумя разумами, а не между двумя безумствами. Со всеми последствиями, вытекающими из этого.

А потом в серебристом небе угас последний радужный огонек, и я понял, что победил. Но радости никакой не было. Была лишь усталость и тоскливое чувство того ожидания, которое я уловил в последней вспышке феномена. Того ожидания, которое отныне навсегда останется со мной.

Что-то взлохмаченно-ласковое налетело на нас с Лианной. Оно теребило нас, гладило, щекотало и частило:

— Живые! Живые!.. Милые вы мои!.. Лианночка! Ромка! Живые!..

Лялька обнимала нас обоих сразу, смеялась и всхлипывала, не видя, что слезы оставляют светлые дорожки на ее измазанном лице. А издалека уже трусцой бежал дед Федор, и улыбающиеся люди приближались к нам. И я, тоже уже улыбающийся в полкосмоса, поворачивал свое лицо к ним, но внезапно моя улыбка превращалась в гримасу. Потому что я увидел окаменелое лицо Лианны, ее сжатые губы и пустые глаза. Мне до боли было знакомо это выражение, и поэтому я был в состоянии только на то, чтобы выдохнуть:

— Где?..

— Там, — кивнула девушка в сторону людей, бывших уже почти рядом. — И там, — кивок вправо. — И там, слева. Со всех сторон. Только сзади, кажется, нет.

Сзади бурлил огненный Сухой Каганец. И скифская баба склонилась над ним.

— Назад, назад! — снова заорал я, сатанея от ненависти к этому миру, никак не дающему мне соединиться ни с ним, ни с самим собою, — Федор Иванович, уводи людей! Кремняки идут! Много кремняков!

А сам Пятился к Каганцу, понимая, что меня, в конце концов, обложили. Окончательно.

— Лялька! Забирай Лианну и брысь отсюда! Им нужен я! А вы спасайтесь…

— Волк, Волк, я тебя не брошу!

— Вон! Прочь от меня! Ненавижу тебя! Всю жизнь ненавидел! Ты мне всю ее переломала! А ты!.. Ты, сучка маленькая, чего вытаращилась? Я не Михай! Понятно, дуреха? Не Михай я твой разлюбезный! Я — Волк! Волк — я! Не путайся у меня под ногами, уродина повернутая!..

Я ожидал, что Лианна сейчас заскулит и, обиженно съежившись, бросится прочь от меня. Через кольцо кремняков. К деду Федору. Может, и Ляльку за собой потащит. Ну, быстрее, быстрее, девочка моя!.. Но вместо этого она схватила меня за плечи и затрясла изо всех сил:

— Михай, Михай, приди в себя! Ты же не волк, ты не зверь, ты — человек. Слышишь, Михай? Мой любимый человек!..

А Лялька, долго не раздумывая, оттолкнула ее и, глядя прямо в глаза, коротко и смачно врезала мне два раза по физиономии. У меня только голова качнулась из стороны в сторону.

— Слабак! — сказала, будто сплюнула. — И за что я тебя любила? За что я тебя до сих пор люблю, Роман? Неужели ты так и не понял, что не могу я без тебя? Даже с Дмитрием иногда… Ни с кем… — и она вдруг всхлипнула, уткнувшись лицом в мою грудь.

Я покачнулся, но не упал, упершись спиной в шершавый, чуть теплый камень. Пятясь от взбешенных, но таких родных мне женщин, я добрался до скифской бабы. Сзади ползла раскаленная лава Сухого Каганца, над которой мрачно колыхалась стена непроницаемого серого тумана с красноватыми отблесками, пробегающими по нему. Слева немели руины поселка. Справа берег огненной реки был устлан трупами людей, снесенных сюда со всех Юнаков. Они лежали аккуратными рядами, и меня больше всего поразила именно эта мертвая аккуратность на фоне всемирного угарного хаоса. Впереди, на большом расстоянии, между развалинами церкви и зданием рынка, замерли фигурки живых людей. А снизу к нам приближались кремняки, отрезая нашу троицу от этой жизни и от этого человечества, которое с минуты на минуту должно было исчезнуть за стеной вязкой магмы, дыма и раскаленного камня. И я стоял перед ожиданием этого конца обезоруженный, с голыми руками и двумя слабыми созданиями, которые должны были погибнуть вместе со мной.

92
{"b":"215229","o":1}