А может, и не надо… Потому что мужик по фамилии Самохвал, сбросив Мирошникову руку с плеча, указал пальцем на Бабия:

— Вот парень говорит, что это — звери какие-то, — и он перевел взгляд на лавовое озерцо, посреди расплавленного камня которого замерла уродливая голова бабешки. — Сколько их здесь под нами?! — Он топнул ногой, и голос его сорвался на крик. — Может, сейчас прямо подо мной еще одна вынырнет. А потом — еще одна, вот под ним, — он ткнул пальцем в меня, — а потом — еще, еще, еще…

Самохвал вдруг всхлипнул, развернулся и, сгорбившись, побрел в направлении Юнаков.

— Идиот! — вполголоса произнес Пригожа, бросив уничтожающий взгляд на Дмитрия.

И я был с ним абсолютно согласен. Даже Лялька, как мне показалось, немного отодвинулась от Бабия. Потому что это был тот случай, когда теория не только отрицательно влияет на практику, но и чревата пагубными последствиями. Ну кто заставлял Дмитрия Анатольевича нести свои идеи в массы?! Тем более в перепуганные массы. Вот, даже Гемонович, на что уже выдержанный жулик, а как он прыгнул в «мерседес»!.. Только пыль за машиной взвилась. Впрочем, в бегстве Гегемона мне что-то не понравилось. Может, выражение его лица? Возбужденное, обеспокоенное, но вместе с тем какое-то радостное. И это после гибели человека, на которого он работал! А может, и больше — сотрудничал.

Кроме того, я был уверен, что раньше мою шутку с дулей в кармане вместо пистолета Гемонович ни когда бы мне не простил. А сейчас он, вскакивая за руль и оставляя нас с Лианной тет-а-тет с Пригожей и Мирошником, совершенно не обратил внимания на мою полную разоруженность.

Впрочем, тем сейчас было не до нас. На корабле явно зрел бунт, и в воздухе пахло порохом. Что рядом с лавовыми потоками особенно опасно.

А фигура Самохвала уже уменьшалась вдали. Его больше никто не задерживал. Даже тогда, когда еще несколько человек потянулись за ним следом.

— Идиот, — повторил Пригожа, оглядываясь по сторонам. Раздраженно передернул плечами и уставился на меня.

— Виталий, — позвал он Мирошника, — а с этим что делать будем?

Мирошник, играя желваками, раздраженно махнул рукой:

— Ну его к черту! Никуда он не денется. Пусть только в поле зрения находится. И без выкрутасов, — погрозил он мне кулаком.

Я мысленно поблагодарил Ляльку, которая минут пятнадцать «работала» с Пригожей и Мирошником, пока мы с Лианной находились в плотном окружении «оранжевых жилетов».

— А ты, подруга, головой за него отвечаешь, — обернулся в это время Мирошник к Ляльке, — раз поручилась за него, то и…

— Лучше я за него отвечу. Ох и отвечу!..

Михай тряхнул своими длинными патлами и скользнул по мне взглядом. Будто лезвием по коже. Хулига-а-ан!

У Мирошника же взгляд был немного задумчивый, когда он смотрел на парня и после короткой паузы одобрительно кивал головой.

— Отлично! Поможешь Ларисе Леонидовне. У нее работы много… А иди-ка сюда, орел…

И они отошли немного в сторону, о чем-то живо переговариваясь. Впрочем, заметно было, что в конце разговора Михай почему-то помрачнел. А бубнение Мирошника приобрело менторские нотки.

— Не бойся, — прижалась ко мне Лианна, — я тебя от него защищу.

«Защитничек нашелся: спаниель несчастный», — перефразировал я, вспомнив мультик про Простоквашино. Но благодарно полуобнял девушку одной рукой. Лариса Леонидовна готова была испепелить меня взглядом, и лишь обстоятельства не давали ей возможности этого сделать: огня вокруг и так было много. Искрой больше, искрой меньше — разницы почти никакой.

Вдруг я заметил, что Алексиевский, втянув голову в плечи, двинулся за мужиками, с отрешенностью автоматов бредущих к Юнакам. Знаменитейший обшарпанный портфель безжизненно болтался в его руке.

— Сергей, — позвал я, — тебя-то куда черти понесли?

Алексиевский обернулся, вяло улыбаясь, и, поколебавшись, подошел ко мне.

— А чего здесь торчать? — спросил он неизвестно кого, старательно отводя глаза в сторону. — Надо же посмотреть, что в городе делается.

Я отметил, что городом уже называются только Юнаки. Географическое пространство катастрофически съеживалось в нашем сознании.

— Там сейчас интереснее…

— …и безопаснее, — насмешливо закончил я за него фразу.

Алексиевский внезапно вспыхнул:

— Да пошел ты!.. Я — человек свободный: куда хочу, туда и хожу. О чем хочу, о том и пишу. Это ты у нас как не под каблуком, так под арестом. Вот и оставайся здесь с Бабиевыми да со своими, — он посмотрел на Лианну, — бабешками. Может, вспомнишь, что с Паламаренком случилось!

И Алексиевский трусцой побежал догонять оранжевых дезертиров. Я даже разозлиться не успел. Да и времени не было. Потому что, разрывая клубы едкого тумана, которого вокруг становилось явно больше, из него вынырнул знакомый уже мне помятый автобус. Резко остановился, как-то испуганно взвизгнув тормозами, и из него выскочило пять ребят в камуфляжной форме.

— Иван Валентинович, — подбежал один из них к Пригоже, — Григорий Артемович приказали дать ему десять человек. У нас людей не хватает.

Пригожа открыл было рот, но впереди его уже стоял Мирошник, который, увидев автобус, бросил разговаривать с немного растерянным Михаем.

— А у нас что, хватает? Хватает? — как-то по-базарному зачастил он. И мне почему-то на мгновение вспомнился погибший Мороз. Наверное, дух его еще суетился рядышком. — И, вообще, чего это Мельниченко нам указания указывает? — не останавливался Мирошник. — Кто он такой? Пусть лучше своими делами занимается, а в чужие не лезет!

Мужчина утомленно потер лоб:

— Товарищи, вы между собой разберитесь. А у меня — приказ. И, по большому счету, — кашлянул он, — чужих дел в нашем положении не существует.

— Прекратите! — вдруг по-бабьи тоненько взвизгнул Пригожа. — Прекратите, — уже спокойнее повторил он. — Виталий, возьми десять человек, съемочную группу и поехали к Мельниченку. На месте и разберемся.

— А этих? — мрачно кивнул на нас с Лианной Мирошник.

— Оставь здесь. Хотя, — Пригожа на мгновение задумался, — нет. Давай-ка возьмем их с собой.

И они с Мирошником как-то двусмысленно посмотрели друг на друга.

Эта двусмысленность мерещилась мне и в их позах, когда они, трясясь на порванных автобусных сиденьях, о чем-то тихо разговаривали впереди меня. Лианна, которую Михай грубо посадил рядом с собой, молчала сзади. И я затылком ощущал два уже недвусмысленных взгляда: растерянный — ее, и злобный — Михая. Или мне это тоже мерещилось? Что-то надо было делать с растревоженным воображением, и я посмотрел на Ляльку, которая, по своей привычке закусив губу, замерла рядом со мной. Дмитрий сквозь грязное стекло внимательно изучал окрестные пейзажи, сев через проход.

— Спасибо за то, что не испугалась приземлиться рядом с преступником.

Лариса, не глядя на меня, прищурила глаза:

— Если ты имеешь в виду Паламаренка, то тебе нужно знать, что мы, — она подчеркнула это «мы», — верим тебе, а не обстоятельствам. А что касается иного, — Лялька повернулась ко мне, — то ты и действительно — преступник… Какого черта девчонку охмуряешь? — и она тряхнула своими рыжеватыми волосами в направления Лианны.

Я посмотрел в окно, за которым в развалинах ковырялись одинокие фигуры:

— Лариса Леонидовна, мне кажется, что вы ревнуете.

— Я?! — как-то чересчур громко фыркнула Лялька. — Глупости! Мне девчонку жаль, она и так настрадалась, бедняга. И что у нее впереди — неизвестно.

— Что нас всех ждет впереди — тоже неизвестно, — медленно произнес я. — Мороз, наверное, также какие-то планы строил… А девчонка — слабенькая. Ей опора нужна.

— Опора?! — только что не расхохоталась Лялька. — Из тебя?! Да из тебя даже корявых костылей не выйдет. Поскольку имеете талант, Роман Ефимович, влезать во всякие неприятности, а потом других за собой туда тащить. Тоже мне, опора!.. Да я лучше безо всего по трясине гулять пойду, чем с тобой по проспекту.

— Если уж я такой лох и костыль ненадежный, — едва сдержался я, — то что ж ты сама девчонку не поддержишь? Ты же добрая, черт его возьми! Мыслишь нерационально, душевно, так сказать…