Народ тихонько загудел, и не было понятно: то ли одобряет он Михая, то ли осуждает.

Неонила на своем алтаре из разбитого кирпича покачала головой:

— Михаил, Михаил… Сколько раз я тебе говорила, чтобы, во-первых, на пушечный выстрел не подходил к Лианне, а во-вторых…

— Мам! — раздраженно воскликнула девушка. — Хватит уже! Как ты мне надоела со своими наставлениями и со своим Богом! Если Бог, как и ты, способен лишь на нудные поучения, то пусть он идет ко всем чертям!

Среди людей пронесся недовольный шорох. Михай неуверенно улыбнулся.

— …а во-вторых, — не обратила Неонила внимания на выпад дочери, — я говорю о том, что тех, кого любит Господь, судить может лишь он, а не какие-либо другие силы. Человеческие или нечеловеческие. И что касается человека, так он вообще не имеет права никого осуждать и наказывать! Не имеет! Ведь сказано у святого Павла: «Мне месть принадлежит. Я отплачу, говорит Господь». Значит, даже зло наше берет он на себя!

— А кто возьмет на себя это зло? — вдруг послышалось позади.

Я обернулся и увидел госпожу Мирошник в некогда белом наряде, широким жестом обводящую окружающие руины. Рядом с ней сомнамбулично замерли ее прозрачные братья и сестры с барабанчиками на груди. «Они вообще в этом мире живут или нет?» — спросил я самого себя, вглядываясь в их безвольные лица, показавшиеся искусно сделанными, но безжизненными масками.

— Мне кажется, — продолжала Людмила, — что любой из нас сам должен отвечать за свои поступки в испытаниях, уготованных нам Творцом, для того чтобы рассмотреть сквозь них нашу сущность и уничтожить ее, если она обезображена. Но эти испытания не могут иметь всемирного характера, потому что сам человек пока, — она подчеркнула это слово, — существо не всемирное. И поэтому, — повысила Мирошничиха голос, — сейчас лучше не цитировать апокалиптические пророчества, а просто помочь тем, кто действительно нуждается в помощи, и показать, кто на что способен. Давайте оставим пророческие словам — пророкам, творение — Творцу, а человеческие дела — людям.

— Люди, у вас врача нет? — негромким механическим голосом спросила измученная женщина с двумя детьми: мальчиком лет девяти и девочкой немного младше его. Они неслышно вышли из-за угрожающе наклоненной стены помещения, пристроенного к разрушенному блочному дому. На стене еще болтался кусок сломанной вывески, на котором красивыми готическими буквами значилось: «катская контора».

«Контора для пыток что ли?» — растерянно мелькнуло у меня, пока я не сообразил, что тут, наверное, был расположен офис адвоката.

— Люди, у вас врача нет? — монотонно, будто автомат, повторила женщина.

Никто не отозвался. Правда, в это время слева послышался шорох, и голос, который я узнал бы среди тысячи голосов, произнес:

— Людмила Георгиевна, вы, кажется, терапевт по специальности?

Мирошник не обратила на это внимания, поскольку Неонила как раз спустилась со своего потрескавшегося пьедестала и начала приближаться к ней. А я, резко дернувшись, бросился к Ляльке. Она увидела меня, и ее глаза на какое-то неуловимое мгновение вспыхнули сиреневой радостью. Но это мгновение показалось мне вечностью, которая была презрительно-равнодушной и к Дмитрию, маячившему с видеокамерой за Лялькиной спиной, и к Михаиному мотоциклу, чуть не опрокинутому мною, и даже ко всему окружающему хаосу, внезапно ставшему каким-то мелочно-далеким.

— Ты как, жива? — глупо спросил я Ляльку, но она не обратила внимания на бестолковость моего вопроса и даже попала в тему.

— А ты?..

— И снаружи, и внутри…

Мы улыбнулись друг другу, и руки наши встретились. А потом ее ладонь легонько коснулась моего грязного лица… Я хотел спросить Ляльку о том, как они пережили землетрясение и нет ли известий от Беловода, но в это время что-то вновь толкнуло меня в спину и вновь Лялькины глаза стали настороженно-холодными и чуть отстраненными.

— А пугливым, и неверным, и мерзким, и душегубам, и развратникам, и чародеям, и идолопоклонникам, и всем неправдолюбцам, — их место в озере, которое горит огнем и серой, — выла Неонила, одной рукой зажав книжку, а второй ухватившись за платье Мирошничихи и таская ее из стороны в сторону. Казалось, худенькая Людмила Георгиевна сейчас взлетит, словно кукла, но оказалась она неожиданно сильной и, ухватившись за торс Неонилы, быстро перехватила инициативу.

— Нет у вас тут врача, — бесцветно констатировала женщина с детьми и, взяв их за руки, тихонечко побрела дальше.

— У нее шок, — произнесла Лялька и поджала губы.

Я еще не понял, кого она имела в виду, а Михай с Лианной уже бросились к дерущимся бабам и, зажав Неонилу, начали оттягивать ее в сторону. Та бросила Мирошничиху и вцепилась в волосы Михая, визжа на уровне ультразвука:

— И схватил он змея, ужа стародавнего, что дьявол он и сатана, и связал его на тысячу лет!..

Михай чуть пошатнулся, но устоял и резко, наотмашь, ударил Неонилу по лицу. На губах у той появилась струйка крови. Книжка упала ей под ноги.

Неонила отпустила Михая, бессмысленно оглянулась и, остановившись взглядом на Лианне, ойкнула и зарыдала, уткнувшись лицом в ее обтянутое черной кожей плечо.

— Ох и дуреха ты, маманя, ох и дуреха, — тихонечко проговаривала Лианна, поглаживая ее по спине. Растерянный Михай, стреляя глазами во все стороны, топтался рядом.

— А мне говорила, что с матерью все хорошо, что она сама ее в город послала, — мрачно заметил я, наблюдая за тем, как мелко-мелко начала трястись полусогнутая спина Неонилы Петровны. Мельничиха со смешно-величественным видом отряхнула платье и подошла к своей компании, которая за все это время даже ни разу не шелохнулась.

— Кто говорил? — не поняла Лялька.

— Так Лианна же!.. Они с Михаем в город ездили. Не доехали. Странные там дела творятся, Лялька.

Вдруг загудели барабаны, и Мирошник, повернувшись к молчаливым людям, которые никак не среагировали на ее потасовку с Неонилой, запричитала:

— Все, в чьей душе нет места мраку, пусть идут к прозрачному братству и объединяются в нем. Мы научим вас преодолевать все преграды, мы научим вас высвобождать психокосмическую энергию и подниматься аурой души над биополем плотской боли, мы…

Это даже для меня было чересчур. Очевидно, так подумал не только я. Вот и высокий бородач в черной рубашке, появившийся непонятно откуда, подошел к троице Неонила-Лианна-Михай и раздраженно взмахнул рукой в направлении Людмилы:

— Да довольно вам, дочь моя… Не ко времени все это.

И он, наклонившись, что-то начал говорить Неониле, которая в ответ, всхлипывая и соглашаясь, быстро-быстро закивала головой. Михай, сплюнув себе под ноги, отошел в сторону. А мужчина, обняв Неонилу за плечи и отдав ей подобранную книжку, обратился к людям, количество которых, как ни странно, немного возросло:

— Братья и сестры! Тяжелые испытания выпали сегодня на нашу долю. Еще большие испытания ждут всех нас впереди. Так войдем же в храм Господний и вознесем молитвы Господу нашему, и пусть он просветлит души наши, укрепит их и направит на путь праведный.

И, продолжая обнимать Неонилу за плечи, бородач медленно пошел с ней в направлении странным образом уцелевшей церкви. Кое-кто из людей молча потянулся следом, кое-кто растерянно стоял на месте, и лишь несколько человек — кто сплюнув, кто махнув рукой — побрели к руинам. Дмитрий, поздоровавшись со мной и сделав вид, что только сейчас меня заметил, нацелился объективом видеокамеры на спины людей, бредущих к церкви.

— Отец Владимир, — крикнула Лялька, — а это не опасно? Ведь валится все кругом.

Бородач, бывший, как я понял, настоятелем, на ходу обернулся к ней:

— Я только что оттуда, Лариса Леонидовна. Храм Господний — нерушимый.

Еще несколько людей неуверенно тронулись за ним. Лианна тоже было дернулась вслед за матерью, но я услышал, как Михай насмешливо спросил ее:

— Ты что, тоже этой дуростью заниматься будешь? Я думал, что у нас другие заботы есть…

Лианна, растерянно потоптавшись на месте, прислонилась к мотоциклу.