— Нормально, и нечего волосы дергать! — возмутилась я в ответ. — Терпеть не могу, когда прикасаются к голове.

— Какой злой котик, но очень, очень обаятельный! — Спаситель запустил руку в мои волосы.

— Болван тупой! — выпалила я, покраснев.

А он расхохотался:

— Значит, я тебе понравился!

— Очень много о себе понимаете, — пробормотала я.

— А куда ты собралась, душенька? — Он встряхнул мой рюкзак и саркастически приподнял одну бровь. В этот момент в его лице мелькнуло что-то сатанинское, и я невольно поежилась.

— Никуда я не собралась. Я из дома ушла, — призналась я неожиданно для самой себя.

— Бедный котенок! Но это же судьба! А ко мне пойдешь? — Он насмешливо смотрел на меня, теребя мой подбородок.

— Руки уберите, тогда пойду! — упрямо заявила я.

— Киска! Ты такая обаятельная, что удержаться просто невозможно — ну не ногами же мне тебя обнимать!..

В это время кавказец потихоньку стал приходить в себя, но выяснять отношения поостерегся. Поворчал на своем языке и отправился к вокзалу. Андрей свистнул вдогонку и, показывая на меня, угрожающе крикнул:

— Это моя дэвочка! Тронешь ее — все яйца отобью!

Народ кругом засмеялся, а Андрей взял меня за руку, поднял рюкзак и повел к своей машине.

Машина у него была классная — высокая, черная и огромная, джип. Сейчас смешно вспоминать — вон их сколько на Тверской газует, а тогда «чероки» было два-три на всю Москву. Богема предпочитала «мерседесы» и «ауди», а криминальные авторитеты еще не оценили преимуществ джипа и выбирали «БМВ» с тонированными стеклами — вот уж действительно разбойничья машина.

В джипе было тепло. Андрей протянул мне свою кожаную куртку.

— Вид у тебя какой-то сирый, — заботливо оглядел он меня. — Вот, может, выпьешь? Возьми. — И протянул мне бутылку водки с пластиковым стаканом, который был надет сверху. Я почему-то тут же вспомнила вокзального сутенера Цыпу — там все тоже начиналось с водки, да и тошнотворный финал как-то не забывался.

Я отодвинулась на сиденье, Андрей все понял:

— Дурочка! Ты взгляни на себя! Натурально замороженный цыпленок! А женщин я ни к чему не принуждаю, у меня всегда все по взаимному согласию. — Он внимательно посмотрел на меня, а потом улыбнулся и заметил: — Чего уж говорить о ребенке!

— Я не ребенок, — взвилась я. — Я женщина, уж если хочешь знать!

— И сколько нам стукнуло? — все так же насмешливо поинтересовался он.

— Восемнадцать! — слишком самоуверенно ляпнула я.

— Киска, ну нельзя же так безбожно врать. Слов нет, фигура у тебя божественная, — он с интересом осмотрел меня, — и вполне созревшая. Но вот эти пухлые щечки и детские прыщики на лбу, — он задумчиво погладил меня по голове, — лет пятнадцать от силы. А это означает, что польстившийся на тебя получит срок…

Я промолчала. Говорить было не о чем. Но Андрей неожиданно спросил:

— Душа моя, а когда ты успела стать женщиной? Вид у тебя девочки из хорошей семьи.

Меня прямо передернуло всю. «Ты должна быть хорошей девочкой!» — вспомнились слова бабки Виктории.

— Не люблю я быть хорошей девочкой! — недовольно пробурчала я.

— Вот это зря, душенька! Плохие девочки плохо кончают, их наказывает судьба.

— А за что тогда судьба наказывает хороших девочек?! — с тоской спросила я.

— Хороших людей судьба испытывает… кстати, мы приехали…

Я посмотрела в окно. Мы свернули во двор, на одном из домов мелькнула вывеска — «Васильевская улица». Позади нас находился Дом кино. Андрей жид в самом центре столицы. Сентябрь разукрасил деревья во дворе в яркие красно-желто-бурые тона. Казалось, будто пожар охватил Москву. Ярко светило солнышко — начиналось бабье лето. А ведь еще вчера стоял такой холод! И вот за одну ночь такая перемена погоды и моей судьбы.

— Хорошо-то как! — вздохнула я невольно.

— Давай вылезай. — Андрей легко выдернул меня из машины и повел к подъезду.

Мы поднялись на последний этаж и вошли в квартиру. Я влюбилась в нее сразу. Во-первых, везде стояли книги. Такой библиотеки детективов я больше не видела ни у кого. Чейз, Стаут, Маклин, Кристи, Сименон — кого только не было! А еще подписные издания Дюма, Золя, Доде, Мопассана, Драйзера… Была, конечно, и отечественная классика, но Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов и Гоголь и тогда и сейчас есть в каждой приличной семье, это как Библия, поэтому сильно не удивляешься, просто отмечаешь: стоит Пушкин на полке, — значит, «Сказку о золотой рыбке» человек знает. В самой большой комнате — видимо, гостиной, уютно разместились одно кресло и диван. На них и на полу лежали удивительно толстые, какие-то нереально густые и очень красивые ковры.

— Это что? — спросила я, погладив один ковер.

— Уссурийский медведь, я его лет десять назад в тайге забил, — и Андрей закатал рукав, — вот отметину мне этот зверь оставил на память.

На коже виднелся белый кривой шрам, как если бы ножом провели неровную линию.

— Ужас, — выдохнула я.

— Я тоже испугался, если честно, — согласно кивнул Андрей. — Хорошо, что ружье успел перезарядить. Они, медведи, очень проворные звери. Оглянуться не успеешь, он тут как тут. Это только в мультиках мишек изображают ленивыми и неповоротливыми, — саркастически добавил он.

— А я мультики не смотрю. Это для детей, — гордо заявила я.

— Ну и глупо. А я обожаю! — Он хитро посмотрел на меня и спросил: — А диснеевские мультики ты видела?

Я сразу вспомнила серии о Томе и Джерри, которые были записаны на кассету сразу после «Греческой смоковницы». Тут же на память пришли и сексуальные похождения героини фильма, и меня почему-то бросило в жар. А Андрей подошел к телевизору, который был спрятан в стене, пощелкал пультом, и на экране появилась заставка рекламы «Метро Голдвин Майер» с рычащим львом. Начинался мультфильм «Бемби» — прелестная сказка о маленьком олененке, его друзьях и врагах. Я полностью погрузилась в просмотр, не замечая ничего вокруг…

— Как красиво! — вздохнула я, когда пошли титры.

— А мне нравится наш сериал «Ну, погоди!», — сказал Андрей.

— Конечно! Это же о тебе! — парировала я.

Он захохотал и подошел ко мне:

— Ну ты нахалка задиристая! Иди сюда, я тебя отшлепаю.

Я мгновенно взяла с журнального столика вазу и прошептала:

— Только попробуй!

— Я пошутил, дурочка! Это какая же сволочь так тебя напугала? — Он остановился. — А знаешь, я, пожалуй, пойду завтракать, а ты располагайся пока. Если хочешь, посмотри еще что-нибудь, кассеты тут. — И он открыл дверцы шкафа, скрытого под подоконником.

— Мне нужно в туалет! — попросила я застенчиво.

— Ну пойдем!

Из гостиной по длинному коридору мы прошли почти до кухни мимо библиотеки и белоснежной комнаты с двуспальной кроватью. Когда-то я мечтала, что у меня будет такая же спальня, вся в белом!

— Это моя берлога, — Андрей легонько подтолкнул меня. — А ваше заведение — прямо по курсу.

Туалет мне не понравился, так как был весь черный — унитаз, кафель, даже коврик под ногами. Таких модернистских штучек я не люблю. А вот в ванной все было синее и серебряное, выглядело очень стильно и дорого. И что больше всего меня поразило — кран не капал. Вот ведь может же такое быть — непротекающая сантехника! Наконец я дошла до кухни — с желтыми обоями в цветочек и кухонным гарнитуром какого-то светлого дерева. Андрей стоял ко мне спиной и жарил яичницу.

— Садись, солнце, будем завтракать. Извини, икру не предлагаю — кончилась. Зато есть торт. — И он поставил передо мной «Птичье молоко».

— Я такой торт не люблю, — разочарованно протянула я, с детства ненавидевшая суфле.

— А что же ты любишь? — насмешливо спросил Андрей, выкладывая яичницу мне на квадратную черную тарелку.

— Эклеры! Я люблю эклеры и торт «Прага»!

Честно говоря, я и эклеры не люблю, и почему принялась тогда капризничать перед этим спокойным молодым мужиком — до сих пор понять не могу.

— Хорошо! Будешь прилично себя вести — получишь эклеры, — благодушно согласился Андрей.