— Д-да…

Бабушка откинулась на спинку стула и уставилась на Гутю:

— Кое-что ты позаимствовала у своего мужа. Смелость в принятии решений.

Гутя опустила глаза:

— Я… я никогда не чувствовала себя так свободно и уверенно даже с Сергеем. С ним я все время жила в напряжении, словно ждала — что-то случится… С ним, со мной, с нами…

— Понимаю. Но с тех пор ты сама изменилась, Августа.

— Да не слишком. — Она покачала головой. — Но рядом с этим мужчиной, с самого первого раза, с первой встречи я чувствую себя так, словно он встает между мной и… остальным миром.

— Разве с Сергеем ты не чувствовала защищенности?

— С ним по-другому. Он… он придерживал мир, чтобы тот не задавил меня…

— Интересно. — Тамара Игнатьевна кивнула. — А этот опасается, что ты сама задавишь мир? А его задушишь в объятиях?

— Ты смеешься. — Гутя потянулась к стакану с желтым соком, на поверхности плавали хлопья мякоти.

— Нет, ничуть. Так кто он?

— Я ничего не знаю, кроме имени и фамилии. И что у него есть провайдерская фирма, жена, двое детей.

— Ого, богатый друг, — покачала головой Тамара Игнатьевна.

— Он… нашел меня на дороге, — сказала Гутя.

— На дороге? Что ты там делала?

Гутя засмеялась, внезапно услышав, как звучит со стороны то, что она сказала.

— Тамара Игнатьевна, я не валялась в канаве, у меня не спустило колесо, меня не спихнул грузовик с нашего прекрасного автобана.

— Уже хорошо, — подала голос Тамара Игнатьевна.

— Он ждал меня возле магазина в деревне Татьяны Федоровны. Он… можно сказать, отконвоировал меня к придорожному кафе и усадил за столик.

— Откуда он взялся в тех местах? По-моему, Интернет туда еще не дотянули.

— Он возвращался с охоты на зайцев. Предлагал мне одного, но я не взяла. — Она поморщилась.

— Почему?

— Мне его жалко, — сказала Гутя.

— Как интересно. В последнее время с нами что-то происходит — живая природа просто вторгается в нашу жизнь. Хомяк уже поселился, теперь ведем речь о заячьей угрозе. — Гутя пожала плечами. — Так значит, он искал тебя? А на тебя его навела твоя слава?

— Да, слава. Ему рассказали обо мне в деревне, где он охотился. Представляешь?

— Он попался в твои сети. Точнее, сетевого маркетинга, — усмехнулась Тамара Игнатьевна. — Хорошо, надо узнать о нем все, что можно.

— Начать охоту и на него тоже?

— А почему бы нет? Я поняла, что партнеров надо узнавать заранее и как следует.

Гутя усмехнулась и промолчала.

— Хочешь посмотреть, как мы подготовились к расставанию с Тимошей? — спросила Тамара Игнатьевна, ее лицо тотчас подтянулось, словно в овал подкачали сильнодействующего омолаживающего средства.

— Хочу.

— Пойдем ко мне в комнату, — позвала она и встала.

Гутя прошла за ней следом.

— Вот. — Тамара Игнатьевна указала на стол, на нем лежал картон с рисунком.

— Это… нарисовал Петруша? — изумилась Гутя.

— Ах, как бы я хотела порадовать тебя, потешить твою материнскую гордость, — усмехнулась бабушка. — Но это моя работа.

— Но ты никогда не рисовала…

— Творческие способности не дают о себе знать до тех пор, пока их не разбудят.

— Твои — разбудили? Что или кто тому причина? — с любопытством спросила Гутя.

— Предчувствие. Вот что.

— Чего предчувствие? — пробормотала Гутя, не отрываясь от рисунка.

— Не зна-аешь, — протянула бабушка. — Предчувствие расставания с Тимошей.

Гутя засмеялась:

— Вот это любовь, понимаю. Но… — Она сощурилась. — Это же акварель!

— Конечно. Я бы попробовала маслом, но оно стоит слишком дорого.

Гутя удивилась:

— Я знаю, что акварелью работать труднее, чем маслом. Сергей пытался, я помню. Ты у нас настоящий художник-примитивист.

— Ты так думаешь? Понравится мой подарок Петруше?

— Потрясающий утешительный приз. Конечно.

Гутя почувствовала, как странное успокоение охватывает ее, ноги становятся ватными, а глаза закрываются. Если бы не это, она, может быть, рассказала бы Тамаре Игнатьевне, что случилось дальше, в домике на заимке…

— Знаешь, иди-ка ты спать, — посоветовала Тамара Игнатьевна.

Гутя поцеловала бабушку в щеку и шумно втянула воздух:

— Как ты хорошо пахнешь, — сказала она. — Смородиной… Как… — Она не договорила. Смородиной пахло в домике на заимке. Сухие веточки стояли в банке на полке. Наверное, их добавляют в чай…

Тамара Игнатьевна, отстраняясь от внучки, неожиданно спросила:

— Ты знаешь, как определить, твой это человек или нет?

— Ну и как? — Гутя быстро вздернула подбородок.

— Спроси себя, ты вышла бы за него замуж немедленно? Отвечай не думая.

— Да, — сказала она.

— Даже не испытав, подходит он тебе или нет? — Тамара Игнатьевна пристально всмотрелась в лицо Августы. Оно медленно краснело. — Понятно, испытав.

— Какая ты умная, — фыркнула Гутя и отвернулась.

— Не смущайся. Грибы надо собирать в сезон. — Она заметила, что между тонкими бровями Гути появилась складка. — Объясняю для непонятливых. Один мой знакомый любил повторять формулу трех охот.

— Трех охот? — повторила Гутя. — Я знаю, первая — это охота на зверей и птиц, вторая — рыбалка, а третья — сбор грибов.

— Так, да не совсем так, — покачала головой Тамара Игнатьевна. — Он придумал формулу для женщин, отдельную. — Гутя молча ожидала объяснения. — Первая — охота за мужчинами с чувствами наперевес, вторая — охота с чувствами и разумом, а на третью взять нечего — только разум. — Морщинок на лице прибавилось, это значит, бабушка откровенно веселилась. — В пору глубокой осени идет сбор уже собственно грибов…

Гутя фыркнула и сказала:

— Глубокой осенью из грибов попадаются одни свинушки. Они условно съедобные. Я читала.

— В самую точку, — согласилась Тамара Игнатьевна. — Вон посмотри. — Она кивнула в сторону комода, на котором стояла фотография, сделанная на ее дне рождения. — Кто на ней — плохие сборщицы в сезон, не тех нашли. Теперь старушки согласились бы на свинушки, — она засмеялась, — почти стих, — чтобы найти себе компанию до конца дней. Наклониться и подобрать они еще в силах, но в пору глубокой осени даже свинушки попадаются редко.

Гутины брови поползли вверх.

— Так вот почему ты и твои приятельницы поднимают гантели? Чтобы наклониться, если увидят что-то… кого-то…

— А как же — сама поднимаю гантели каждое утро десять раз.

— А говорила — борешься со склерозом, — смеялась Гутя.

— С ним тоже. Если поднимаешь, да вовремя забудешь опустить, уронишь себе на ногу.

— Ой, ну ты и ска-ажешь. — Гутя крутила головой. Она поцеловала бабушку в щеку. — Я тобой горжусь с самого детства.

Она не лукавила: так приятно пройтись по улице, когда тебя за руку ведет статная красавица, на которую все оглядываются, с почтением здороваются.

— Так вот, — сказала Тамара Игнатьевна, — продолжая тему о грибах, — у тебя сейчас вторая охота, и ты…

— Но меня никто не зовет замуж, — перебила ее Гутя.

— Тебя собираются взять в жены! — с досадой воскликнула Тамара Игнатьевна. — Я знаю.

— Зато я не знаю.

Тамара Игнатьевна громко фыркнула. Гутя нарочито заглянула под стол, делая вид, будто ищет Тимошу, он фыркает точно так же.

— Тимоши там нет. А глаза прятать не надо. Можешь верить моему знакомому, можешь нет, но лучше как следует провести вторую охоту, чтобы не пускаться в третью. Самую недобычливую… А теперь иди спать. Больше не задерживаю.

Тамара Игнатьевна понимала лучше самой Августы, что с ней происходит, почему она уезжала в Москву. Никакой работы она там не нашла, и если бы ей предложили работать в администрации президента, она бы все равно не согласилась.

Другое место ей нужно. Но она боится признаться самой себе.

Что ж, она вернулась, но, с собственной точки зрения, поступила честно — ее любимое слово. Попыталась убежать от себя, от него тоже, а если теперь он ее настигнет, значит, это судьба.