Она нахмурилась. Петруша заметил перемену в лице матери и спросил:

— Тебе жалко, да? — и спрятал пакетик за спину.

— Жалко? Конечно, — кивнула она, потом спохватилась — сын не мог прочесть ее мысли, а если бы прочел, то не понял, о чем они. Пока не понял бы. Но очень скоро поймет. — Нет, не конфеты. Вот, возьми еще, — она протянула ему пакетик печенья, — скажи, от меня.

Он наклонил голову набок.

— А можно я не скажу, что от тебя? Пускай от меня.

Тамара Игнатьевна расхохоталась.

— Каков поклонник! Молодец.

Гутя кивнула:

— Скажи, что все от тебя.

Петруша убежал, едва захлопнулась за ним дверь, как женщины расхохотались. Они смеялись долго, почти до слез. Потом наконец Гутя спросила:

— Как ты думаешь, это надолго?

— Ну… если так дело пойдет, то еще неделя страсти нам обеспечена. А потом… — Она вздохнула. — А потом — сама знаешь что.

— Что? — подталкивала ее Гутя.

— Кто-то кому-то надоест, — сказала Тамара Игнатьевна.

— Почему ты так думаешь?

— В этом возрасте день, как год. А платонические чувства столько не живут. Главное — проследить, чтобы обошлось без сцен.

— Каких?

— У девочки большая собака. Она — тоже привлекательная часть страсти.

— Собака?

— Бразильский мастиф.

— Ох! — Гутя отшатнулась от бабушки.

— Он не опасен. Сейчас, когда любовь. Чтобы потом был не опасен. Надо проследить, чтобы они расстались по-хорошему.

— Но Петруша скоро пойдет в сад.

— А девочка там никогда не была. И не пойдет. Ей возьмут няню.

— Значит, сад нам поможет.

— Надеюсь. Но вообще, скажу тебе, такой опыт полезен. Надо учиться читать не только книги, но и чувства, — сказала Тамара Игнатьевна. — Мы об этом раньше не знали и совершали слишком много ошибок.

— Пожалуй, — кивнула Гутя. — Полина тому пример.

— У нее снова что-то не клеится?

Гутя улыбнулась.

— Уже снова склеилось, — сказала она.

Гутя рассказала бабушке о последней поездке с матерью по магазинам, о том, как она кинулась на зов по телефону.

— Иногда я начинаю думать, что сама виновата в том, какая жизнь ей выпала.

— Ты про то, что забрала меня к себе и тем самым лишила ее чувства ответственности?

— Господи, откуда такой высокий стиль?

— Не я придумала, это Полина мне сказала.

— Глупости. Не в этом дело. Просто тот случай в моей жизни, когда я вела себя не так, как следовало. — Тамара Игнатьевна вздохнула. — Я тебе рассказывала.

— Ты на самом деле считаешь, что навлекла кару на всех нас?

— Как ни глупо звучит, но иногда я начинаю так думать.

— Брось, бабушка, — Гутя махнула рукой, — все это сказки.

Тамара Игнатьевна пожала плечами:

— Хотела бы я так думать. Но хотение без проверки жизнью — ничто.

— Ты до сих пор не проверила?

— На Полине проверила — что мне было обещано, то и случилось.

— Что именно? — тихо спросила Гутя.

— Нет ей счастья, вот что.

— Я бы не сказала, — заметила Гутя. — Выглядит — не старше меня. Квартира — как из телесериала. Работа… Ах.

— Все это искусственное, Гутя. У нее нет главного — любящего мужчины.

Гутя кивнула и подумала, что у нее был.

А… еще будет?

Августа ехала к Татьяне Федоровне с легким чувством — они обо всем договорились по телефону. Оказалось, эта женщина не так проста, как кажется. Еще с прежних времен сохранила за собой пост председателя деревенского женсовета, причем не мифического, а реального. Она сама никогда не слышала, что такие общественные организации существовали в природе. Но женщины вокруг Татьяны Федоровны соединились в одном желании — противостоять мужской страсти — пьянству.

Татьяна Федоровна была крупна телом, бела волосами, разговорчива. У нее два сына, старший уехал на заработки в Германию еще в начале девяностых. Сначала работал почтальоном, потом нанялся в компьютерную фирму курьером, быстро выучил язык, продвинулся по службе и не собирался возвращаться.

А младший… Гутя улыбалась, когда Татьяна Федоровна заводила о нем разговор. Ясно как день, она хочет познакомить ее с ним. Точнее — свести.

Но самой Гуте в голову не приходило, что она может стать женой деревенского мужика, который держит кур и собирается расширять свой птичий бизнес. Но если честно, эти заходы веселили ее — надо же, какая она завидная невеста.

Гутя свернула с шоссе на боковую дорогу, ведущую к деревне, осенью покрытую гравием, а сейчас обледеневшую. На въезде белел магазин — нового хозяина заставила покрасить Татьяна Федоровна со своими женщинами. Надоели им облупившиеся стены с надписью, горящей вечным огнем, только зеленым: «24 часа».

Возле него стояла машина, иномарка, Гутя всмотрелась в задний бампер, присыпанный снегом, и едва не выпустила руль из рук. А нога вместе с педалью газа готова была провалиться сквозь пол. Вообще-то удивляться нечему: в полу ее «шестерки» обнаружилась дырка, которую нет смысла заваривать, сказал механик.

Она узнала эту машину, даже если бы она мелькнула в плотном городском потоке.

Гутя сбросила скорость, но не пыталась заставить сердце сделать тоже самое — оно билось быстро. С ним, знала она, ей не справиться. Проехать мимо или свернуть в первый переулок, а оттуда кружным путем подобраться к дому Татьяны Федоровны? Но все решилось само собой — в переулок устремился мальчишка на мопеде, он ехал неуверенно по скользкой дороге — опасный водитель и непредсказуемый.

Гуте ничего не оставалось, как проехать мимо «лансера». Она вцепилась пальцами в руль, не то желая, не то, напротив, не желая увидеть Николая в салоне машины.

Но, поравнявшись с боковым стеклом, почувствовала, как пальцы ослабили хватку, — никого. Легкое разочарование — готовишься к чему-то, а выходит — напрасно.

Что ж, зачем он сюда приехал, почему — не ее дело. Но что-то уверяло ее — нет в этом случайности, он специально приехал сюда.

Но откуда ему знать, что она здесь? Смешно, одернула себя Гутя, сейчас можно узнать все, найти кого угодно и где угодно. Хоть в Америке.

«Но почему такая уверенность? — насмешливо спросила себя Гутя. — Ты-то ему зачем? Такой мужчина не может быть ничьим». Она помнила его лицо, руки, одежду — все ухоженное, неслучайное, добротное. Такие не бывают одинокими. Что удивительно, давно заметила Гутя, чрезмерная женская аккуратность — платочек в тон крапинки на юбке — указывает на одиночество. А у мужчин — напротив.

Она проехала прямо, потом свернула на улицу Татьяны Федоровны. Гутя не собиралась расспрашивать ее о машине, которая стоит возле магазина, хотя здесь все знают — кто приехал, к кому. И даже — зачем. В деревне вообще целое событие, если на улице появляется кто-то или что-то. Но когда хозяйка поставила перед ней блюдо с пирожками, Августа неожиданно для себя сказала:

— Надо же, стоило вам покрасить магазин, как теперь возле него такие машины причаливают…

— Ага, — энергично отозвалась Татьяна Федоровна. — Какой-то мужик тормознул. В камуфляже, видно, с охоты. Вообще-то мимо нас в охотхозяйство — не ближний свет, но мало ли дела какие привели. А что, хорош магазин, мы его Белым лебедем зовем.

Гутя обрадовалась, что сумела перевести разговор на магазин. Что хотела узнать — она узнала. Этот мужчина едет с охоты.

— Ты видела мужика-то? — спросила Татьяна Федоровна.

— Нет, в салоне пусто.

— Видно, в магазине лясы точит — у нас продавщица умеет с мужиками говорить. — Она подмигнула Гуте, но та почувствовала, что ей не понравилось это замечание. — Кто знает, может, дом собирается купить. У нас многие продают. Места, сама видишь, — она кивнула на тарелку, — ягодные и грибные.

— А может, вы возьмете меня как-нибудь за грибами? — спросила Гутя.

— Да ради Бога! — воскликнула она. — Давно бы попросилась. Будет сезон — милости прошу! Корзинка есть, свою не вози. Вот, смотри, теперь можешь в любое время позвонить. — Она приподняла мобильник, который болтался между больших грудей. — Хорошо живем, — добавила Татьяна Федоровна. — Я знаешь, как к нему привыкла — висит и не тянет. — Она засмеялась.