Откуда же могло произойти такое ярое кощунство и жестокость? Оно, конечно, произошло от жестокосердия вообще. Но откуда же вдруг могло вспыхнуть такое неслыханное жестокосердие? Разгорелось оно, конечно, от ежедневной грубости. Мы все знаем, как незаметно вторгается в жизнь зараза грубости. Начало хаоса проявляется всюду, где, хотя бы на минуту, забыто продвижение. Нельзя же на мгновение оставаться в прежнем положении — или вниз, или наверх. О нравах ландскнехтов и других военных наемников достаточно написано литературных произведений и накоплено всяких хроник. Вот из этой повседневной грубости, питаемой и дозволенной, и вспыхивает безобразнейшее кощунство, святотатство, всякие вандализмы и всякие ужасные проявления невежества.

Пароксизмы невежества, уже не раз отмечалось, прежде всего устремлены на все самое высокое. Невежеству нужно что-то истребить, нужно отрубить чью-то голову, хотя бы каменную, нужно вырезать дитя из утробы матери, нужно искоренять жизнь и оставить "место пусто". Вот идеал невежества. Оно приветствует безграмотность, оно улыбается порнографии, оно восхищается всякой пошлостью и подлостью. Ведь где кончается одно и начинается другое и наоборот, отмерить очень трудно. И вообще меры весов невежества неисповедимы.

Если жестокосердие порождается каждодневною грубостью, то как же заботливо нужно искоренять из каждого дня всякое огрубение. Как трудолюбиво нужно изъять эти, хотя бы маленькие, огрубения из всякого быта. Ведь всякая грубость совершенно не нужна. Даже дикие животные не укрощаются грубостью. При всяком воспитании грубость уже давно осуждена как не дающая никаких полезных результатов и только продолжающая поколения грубиянов.

Когда мы читаем исторические примеры всяких несчастий, происшедших, в конце концов, от повседневного огрубления, когда мы видим, что эти несчастья продолжаются и до сего времени, то разве не нужны спешные меры, чтобы и в школьном, и в семейном быту предохранить молодежь. Непроявленному хаосу чувствований нетрудно заразиться всякою грубостью. Очень легко вводятся в обиход грубые, непристойные слова. Называются они нелитературными. Иначе говоря, такими, которые недопустимы в очищенном языке.

В противовес очищенному языку, очевидно, будет какой-то грязный язык. Если люди сами говорят, что многие выражения нелитературны и тем самым считают их грязными, то спрашивается, зачем же они вводят их в обиход? Ведь хозяйка или хозяин не выльют среди комнаты ведро помоев или отбросов. Если же это и случится, то даже в самом примитивном жилье это будет названо гадостью. Но разве сквернословие не есть то же ведро помоев и отбросов? Разве сквернословие не есть просто дурная привычка? Детей наказывают за дурные привычки, а взрослых не только не наказывают, но ухмыляются всякому их грязному выражению. Где же тут справедливость?

Привычка грубостей, сквернословий и кощунства развита до такой степени широко, что ее даже попросту не замечают. Если люди вспомнят все существующие кощунственные анекдоты, вызывающие такой потрясающий хохот, то не покажется ли странным, что сегодня эти же люди идут во храм якобы для молитвы, а назавтра лишь ухищряют свое потрясающее сквернословие.

Никто не будет отрицать, что грубость вторгается очень незаметно. Давно сказано — "сегодня маленький компромисс, а завтра большой подлец". Всякая грубость потрясает не только своей жестокостью, но и бессмысленностью. Невозможно представить себе ничто более бессмысленное, нежели сквернословие.

Часто люди фарисействуют, будто бы болея о потере чистоты языка, но разве сами они не потворствуют подчас именно этим нелитературным отбросам и загромождениям. Среди всякого сора заразительная грязь грубости порождает ужасные микробы, и они разражаются целыми губительнейшими эпидемиями.

Разве так уж трудно не грубить, не сквернословить, не проявлять бессмысленную жестокость? Вовсе не трудно. Но среди просветительных учреждений, от низших до высших, от младших до старших, всюду должны быть отставлены все признаки грубости.

18 Мая 1935 г.

Цаган Куре

"Врата в Будущее"

Необычно было на днях писать княгине Екатерине Константиновне Святополк-Четвертинской так: "Могли ли мы с Вами думать, когда впервые я приехал в Талашкино в 1903 году, что через 32 года я буду писать из Монголии в С. Клу из американской экспедиции, снаряженной департаментом агрикультуры.

Задачи экспедиции, как Вы уже знаете, очень благородны и заманчивы. Оживление пустынь всегда увлекательно, ибо этим оживляются и пустыни материальные, и духовные. Когда 30 лет тому назад Вы мне говорили о Днепровских лугах, о подробностях травосеяния, могли ли мы думать, что сейчас я буду занят вопросом: представляет ли местный "вострец" обычный вид русского пырея или особенный. Для скота здесь это одно из лучших питаний. По местным условиям и по большим пространствам требуется много времени для наблюдений. Здесь уже действительно и сухостойкая и ветростойкая растительность. Если что выдержало такие засухи, как здесь, и такие вихри и бураны, то это уже будет действительно настоящей стойкостью. Да и морозы доставляют большие испытания. Весна очень поздняя, а на днях ударил 15-ти градусный по Реомюру мороз, и травы примерзли. Удержались одни маленькие ирисы — их много на песках, так же, как и всяких сортов полыни. Так люблю запах полыни…"

Действительно, когда в Талашкине, бывало, Екатерина Константиновна рассказывала о своем любимом коневодстве, об улучшенных породах и о всяких полезных сельскохозяйственных нововведениях, мне это казалось очень интересным, но не близким. Мысли были с М. К. о музейном деле и о церковной росписи. Но оказывается, что все сельскохозяйственные разговоры Е. К. были чрезвычайно ко времени. И вот сейчас мы с Юрием вспоминаем и талашкинские Днепровские луга, и коней, и многие опытные наблюдения Е. К.

Если обернуться спокойно и достать из памяти многое бывшее, то ко времени окажутся и другие, и ранние, и более поздние встречи и наблюдения.

Вот Извара, индусское название которой отметил Тагор. Вот опять всякие агрикультурные реминисценции. Искусственное устройство заливных лугов. Водоносные каналы и шлюзы — вот если бы и здесь и в других пустынях открыть такие же водные артерии. Много бы городов можно было оздоровить выводом части населения из них в природу, в благодать, в труд благословенный.

А вот и другое, тоже ко времени. У отца собирались: Менделеев, профессор агрономии Советов, историк Мордовцев, монголисты — Голстунский и Позднеев. Если сейчас сообразить эту неожиданную комбинацию специальностей и характеров, то опять-таки получится, что приближение к этим людям действительно ко времени.

Вот и споры наших профессоров Томского университета Коркунова и Курлова о тибетской медицине Бадмаева. Споры ожесточенные и жестокие. Если официальная медицина нападала на Бадмаева, то голоса лиц, лично встречавшихся с ним и получивших облегчение от его лекарств, были отважными защитниками "тибетского знахаря", как его называли. А затем уже и из медицинского лагеря начались признания полезности восточной медицины и в отношении рака, и туберкулеза, и других бичей человечества. Жаль, что наступившие общественные и государственные смятения помешали тогда же более систематично углубиться в эти полезные области.

Кто же скажет, что и эти встречи не были ко времени, не были отменным введением в будущее. Еще более замечательными вехами были и такие незабываемые обстоятельства, как тайна дяди Елены Ивановны, "пропавшего" на далеком Востоке. История этого исчезновения в свое время очень занимала умы петербургского общества. Первоначально дядя Елены Ивановны предпринял длительное путешествие по Востоку. Затем совершенно неожиданно приехал, удивил всех роскошным костюмом индусского раджи, в котором он был на придворном балу, после чего путешественник опять спешно уехал и никогда более не появился. Конец этой истории совершенно необыкновенен и застуживает особого внимания.