— кроме Лантаха. Он был слишком занят…

Сначала всех поразило, что новый наместник ходит в двух шубах — куньей и беличьей. Вспомнили Антомира, но старик был болен — ныли кости. Кобник же, отнюдь не хворая, надел не одну шубу, а целых две. На дворе еще стояло лето, пот лил с Лантаха в три ручья, но он героически терпел. Через пару дней перед дворцом наместника кто-то поставил чучело — с собачьей головой и, естественно, в двух собачьих полушубках. Кобник кричал, грозился сжечь город, но жители лишь посмеивались, а сполоты делали вид, что ничего не случилось.

Тут бы новому наместнику и опомниться. Но на следующий день все были изумлены. Глашатай объявил: каждый из пяти городских концов должен принести наместнику дары — по большой корзине, полной серебра. Все еще не веря, обратились к сполотам, но старший кмет пожал плечами, заявив, что это — не его дело.

На следующее утро пять огромных корзин уже стояли у дворцового крыльца. Они были полными до краев — жаб, лягушек, ужей и пьявок ловил весь город. На этот раз люди, осмелев, не стали прятаться и вволю полюбовались на то, как Лантах лично открывал корзины. Хохотали даже сполоты, а вечером — невиданное дело! — Кеевы кметы вместе с повстанцами за одним столом пили за здоровье Кобника, который решил не дать им умереть от скуки.

Лантах шумел, грозился напустить на город мор, глад и трус. Кричал настолько убедительно, что некоторые даже испугались. Но дни шли, ничего не случилось, солнце светило ярко, а глашатай известил о новой воле наместника. Из каждого городского конца велено было привести по дюжине красавиц — на смотрины. Лантаху угодно было подыскать себе невесту.

Наутро над Моцной площадью стоял лай — пять дюжин очумелых собак — все суки — метались под дворцовыми окнами. Огромная толпа нетерпеливо ждала торжественного выхода наместника — смотрины намечались славные. Но Лантах даже не показался на крыльце. Вскоре все узнали — Кобник велел воинам перебить наглецов, посмевших смеяться над ним. Старший кмет вежливо развел руками: его люди устали после вчерашних учений, придется слегка обождать.

Самое странное, что Кобник пробыл в городе еще целую неделю и лишь потом сбежал. Его не тронули — только остановили в воротах и надели поверх двух шуб еще три — чтоб не замерз в дороге…

Улад смеялся долго. Его лицо внезапно помолодело, ожило, и Навко увидел, что Кей действительно очень молод. Наверное, ему давно не приходилось улыбаться.

— …Четыре недели назад в Коростень вошли мятежники, — закончил Навко. — Теперь Нижний Город у них. Впрочем, сполотов не трогают.

Именно в Коростене Навко получил приказ от Государыни перехватить Антомирова гонца. Велга спешила к старой границе — приближались войска Рацимира…

— Велга…— голос Улада внезапно стал тихим и каким-то сиплым. — Она… Какая она сейчас?

— Н-не видел, — в первый раз растерялся Навко. Откуда ему, Ивору-дедичу, знать о таком? — Говорят, седая стала, Кей. И еще — шрам на щеке. Но такая же… опасная…

— Да…

Глаза Улада потухли, лицо вновь посуровело, стало старше. Навко понял — все кончилось. Сейчас его поблагодарят, накормят ужином и отправят восвояси. Может, попроситься на службу? Потереться в Валине несколько дней, что-нибудь придумать… Но зачем он Упаду? Кей не верит волотичам!

— А г-где сейчас Кобник?

Навко вновь растерялся, чуть не ответив: «Не знаю». Но память вовремя подсказала — Гуд говорил ему.

— Вернулся домой. Он живет на полночь от Коростеня. Маленькое село. Кажется, Занки… Точно не помню, Кей.

— Найдешь?

Спрошено было походя, равнодушным, даже скучающим тоном, но Навко внезапно почувствовал — клюнуло! Он все-таки понадобился Волчонку! Совсем для другого, не для того, что думалось, но понадобился!

— Конечно, Кей! Места знакомые.

— Хорошо.

Улад встал. Навко тоже, но не вскочил, а поднялся медленно, не спеша. Волчонок должен видеть — перед ним дедич. Дедичу нельзя приказать, нельзя повелеть. Дедича просят — даже если такая просьба равносильна приказу.

Но о деле больше не говорили. Улад кивнул, коротко бросил, что гостя накормят и разместят, а разговор они продолжат завтра. Оставалось поклониться — с достоинством, в меру, и пройти вслед за молчаливой стражей в маленькую комнату на втором этаже. Там была низкая лежанка, покрытая ковром, поднос с едой — и стражник за тяжелой дубовой дверью.

За приоткрытым окошком шумел ночной ветер. Дворец спал, даже шагов стражи не было слышно, и Навко почему-то подумал, что здешние кметы на ночь обматывают сапоги сеном. Тихо было за стенами, во дворе, в коридоре, где скучал здоровенный плечистый кмет. В углу комнаты стоял светильник, но огня Навко зажигать не стал. Глаза не видели ничего, кроме синеватой тьмы, зато думалось лучше. До рассвета еще несколько часов, очень долгих часов, но лучше, чтобы позднее осеннее солнце подольше задержалось в Ирии. Многое надо было решить, но решалось трудно.

…Что будет завтра, Навко догадывался. Волчонку нужен Кобник, и он пошлет к нему гонца — Ивора сына Ивора, дедича, решившего найти себе нового покровителя. Навко подумал, что будь он лазутчиком, которому велели стать своим человеком в Валине, то первый шаг сделан. Очень удачный шаг. Слишком удачный — Навко надеялся побыть по дворце хотя бы несколько дней. Но времени не будет. Его ушлют завтра же-с поручением или просто, если Кей передумает. У него осталась одна ночь. Это тоже немало, но за дверями скучает стражник, дворец полон кметов, а он даже не знает, где искать Алану.

Навко закрыл глаза и представил себе дворец, каким видел его с площади. Три этажа, семь окон в каждом. Но это одно крыло, то, что выходит на площадь. Где-то там покои Улада, там же и Алана — на третьем этаже, если права толстая торговка. Его же разместили в другом крыле, которое выходит окнами на задний двор. Здесь живет челядь, внизу — сараи, конюшня. Охраны меньше, но в главное крыло не попасть. Стража в переходах, в коридорах и, конечно, у дверей Кеевых покоев. Наверное, Улад сейчас у Аланы… На миг Навко задохнулся от ревности и боли, но тут же приказал себе успокоиться. Потом — все потом! Он отомстит. Он убьет Рыжего Волчонка, Улада Кровавого — пусть для этого понадобится ждать годы, целую жизнь! Но сейчас надо думать об Алане. Она рядом, но не позовешь, не докричишься…

Внезапно он почувствовал духоту. Встав с лежанки, подошел к окну, пошире открыл слюдяные створки и жадно вдохнул холодный воздух. Вспомнился спор с Матавитом, давний спор — тогда они только услыхали о Велге. Матавит никак не мог понять, зачем брать оружие, зачем лить кровь? Они с Навко — холопы, но старый Ивор к ним добр, кормит, одевает, даже сажает за свой стол. Никого из них не били батогами, даже ругали только за дело. За что воевать? И зачем?

Тогда Навко горячился, вспоминал Мать Болот, давнюю славу волотичей, говорил о свободе, о чести. Теперь же он твердо знал ответ — без всяких высоких слов. Вот он, ответ — мальчишка с нелепыми усиками, забравший его невесту, его счастье. И такое случилось с сотнями, с тысячами. Но покойный Матавит был прав в другом. За Кеями — сила. Даже сейчас, когда в проклятой семье раздор, в одиночку ничего не сделать…

Чтобы не думать, забыться, Навко принялся разглядывать пустой двор. Просто так — ради интереса. Будь у него десяток ребят, через этот двор вполне можно проникнуть во дворец и вырезать всех. Охраны почти нет. Вот они, сторожа, спят на соломе у ворот. Правда, ворота заперты, а тын высок, но если подобраться с другой стороны с шестом… Подобраться, зарезать или оглушить двух спящих дураков, зажечь сено — и ждать паники. Начнется пожар, бестолковая беготня, крики — и тут уж ударить основными силами — через главный вход. И резать, резать, резать!

Так бы он и сделал. Но тогда Алана могла бы погибнуть — в огне или от случайного удара клевцом. Нет, не годится. Даже если б верные парни были под боком…

Взгляд еще раз скользнул по огромной куче соломы. Сухая — дождей не было уже несколько дней. рядом, словно нарочно — дрова, стена конюшни. Дворец не сгорит — кменный, но шуму будет!