Девица, что-то почуя, нерешительно замерла. Згур облегченно вздохнул, словно избавившись от мары, и весело улыбнулся:

— Постелила? Ну, беги!

Накрашенный рот изумленно раскрылся, но Згур уже шагнул к ложу, взял сложенное платье:

— Лови!

—А-а…

Девица была в растерянности, явно не зная, что делать. Згур вновь усмехнулся, кивнул:

— Беги, беги! Как понадобишься — кликнут!

Похоже, искусительница ничего не поняла, но объясняться Згур не стал и выразительно указал на дверь. Холопка шмыгнула носом, нерешительно шагнула к порогу. Когда дверь с легким скрипом затворилась, Згур облегченно вздохнул и рассмеялся. Интересно, к кому сейчас побежала смазливая девица?

Спать расхотелось. Згур упал на ложе, закинул руки за голову и стал глядеть в низкий неровный потолок. Ну что ж, он, кажется, опять сделал глупость. Не первую и не последнюю. Где же он ошибся? Когда? Впрочем, ответ ясен: прошлым летом он оказался слишком непонятлив. «Не Палатина, не Кея. Ее — как выйдет». Исполни он приказ — и не было бы ничего. Мертвую Уладу ели бы черви где-нибудь в лесном овраге, а он спокойно служил бы в Коростене. Наверно, ему бы уже дали учебную сотню — дядя Барсак обещал… Не вышло. И хвала Матери Болот, что не вышло! Лучше так, чем всю жизнь видеть по ночам ее призрак…

— Згур!

Знакомый голос сдернул с места, заставил вскочить. Улада стояла в дверях — не в нелепом драгоценном наряде, а в обычном платье, отросшие за эти месяцы волосы падали на плечи, на бледном лице не осталось и следа румян

—Улада? Я…

Руки зачем-то потянулись к горлу — застегнуть ворот. Девушка хмыкнула:

— А я хотела взглянуть, как ты развлекаешься с Гилкой. Чем она тебе не полюбилась? Под ее подолом все наши парни перебывали. Она и двоих приголубит, и троих. Говорят, шестерых тоже.

Вот, значит, как? Похоже, сиятельной Уладе мало торжественного приема в горнице. Растерянность прошла, Згур развел руками:

— Худую девку прислала… боярыня. Подтоптанную больно. Неужто лучшую не выслужил?

— Выслужил?!

Улада рванулась вперед, схватила за плечи, острые ногти впились в кожу.

— Ты выслужил только одно, наемник! Кол, на который хотел посадить тебя Палатин! Понял? Интересно, как ты с ним сговорился? Пообещал помирить с Велегостом да

свадьбу сыграть? Теперь понимаю! Какая же ты сволочь, Згур!

Внезапно она заплакала, как тогда, в Тирисе. Згур осторожно коснулся ее плеча, но Улада отстранилась, помотала головой:

— Неужели ты не понимаешь? Даже если ты трус, даже если не любишь меня — уйди, исчезни! То, что ты делаешь, — хуже всего! Ты действительно наемник! Теперь тебе приказали выдать меня замуж, и ты завилял хвостом. Это же подло, Згур, подло!..

— Нет…

— Нет?! — Улада глубоко вздохнула. — Тогда ты просто дурак.

Згур понял — молчать нельзя. Пусть узнает. Сейчас!

— Я не дурак, Улада. И, надеюсь, не трус. И мне не легче, чем тебе…

— Совесть мучает, да? Ничего, стерпишь!

Згур закрыл глаза. Да, сейчас! С ходу, как в омут.

— Помнишь, ты говорила, что у Палатина есть сын? Его сын от-другой женщины?

— И что?

Теперь в ее взгляде было недоумение.

— Он ведь твой брат. Даже если ты — не дочь Палатина. Ивор удочерил тебя, значит, по обычаю…

— Не хочу слышать про этого ублюдка!

Згур сцепил зубы. Все верно, иначе и быть не могло.

— Завтра я уеду, и ты о нем больше ничего не услышишь…

— Что?!

Улада отшатнулась, губы дернулись, словно девушка пыталась закричать. Згур пожал плечами:

— Твоя мать догадалась сразу. Говорят, я очень похож на… Палатина.

Молчание тянулось долго, невыносимо долго. Наконец ее губы дрогнули.

— Волотичский ублюдок!

Згур отвернулся, чтобы не видеть ее лица. За эти слова он убил бы любого — не задумываясь, как убивают бешеную собаку.

— Теперь понимаю! Вот почему Велга послала именно тебя! Говорят, месть сладка, правда, Згур? Убить меня было бы слишком просто…

Хотелось возразить, но слова не шли. Кто ведает, знай

он все с самого начала…

— Ты расстроил мою свадьбу, опозорил меня и Палатина. Ты даже переспал со мной… Наверно, когда ты лежал на мне, тебе было сладко, наемник? Теперь я никогда не отмоюсь — даже если сдеру кожу. А сейчас ты выдаешь меня замуж — за того, кого я ненавижу. Хорошее утешение для ублюдка из вонючего села, правда? Наверно, твоя мать тоже рада? Жаль, Палатин не продал эту шлюху ограм… В глазах потемнело. Сильный удар — точно в лицо — Е бросил Уладу на пол. Она даже не вскрикнула. Згур подхватил обмякшее тело, одним рывком приподнял, кинул на ложе

— Твоя мать — грязная шлюха! — Глаза девушки смотрели спокойно, с холодной ненавистью. — Ты сын шлюхи, наемник!

Згур ударил снова — ладонью по лицу. Она даже не вскрикнула.

— Шлюха! Сын шлюхи!

— Ворот платья поддался легко. Улада не пошевелилась, лишь разбитые губы вновь дернулись.

— Ублюдок!

Згур замер, рука дрогнула. Да, ублюдок. Как просто — избить, унизить, надругаться! Выходит, именно так защищают честь матери? Боги, что же он делает!

— Уходи!

Улада встала, брезгливо поморщившись, запахнула разорванное платье:

— Не смей приказывать мне в моем доме, холоп! Уйду, когда захочу! А раньше ты больше напоминал мужчину, сотник Згур, альбир Кеевой Гривны! Тебя что, оскопили в твоем Коростене?

Его опять оскорбляли, но Згуру было уже все равно. Наверно, он заслужил такое. — Прости…

— Простить? — Лицо девушки искривилось, пошло красными пятнами. — Будь ты проклят, ублюдок! Если у тебя еще осталось на понюшку совести, то ступай

в нужник и повесся на вожжах. Да от тебя и этого не дождешься!

Дверь хлопнула, Згур остался один. Он медленно опустился на ложе, зачем-то поправил смятое покрывало. Мысли путались, ясно было лишь одно: кончено, все кончено. Мать Болот, как глупо!

Почерневший от лет идол хмурился, блестели ярко начищенные серебряные усы, тускло светился зажатый в деревянной руке золотой рог.

— А теперь кланяйся! Три раза. Шапку сними… Згур едва удержался, чтобы не поморщиться. От Лешко за пять шагов несло перегаром. Впрочем, дело свое парень знал, и без его подсказок Згур не смог бы сделать и шагу. Значит, идол. Уже третий, два предыдущие были без усов. В последнем, однако, Згур не был твердо уверен.

Поклон, еще, еще. Стоявшие вокруг дедичи что-то нестройно запели, и Згур с облегчением перевел дух. Пока поют, можно расслабиться.

— Это кто? — шепнул он, кивая на усатого истукана.

— Дий Громовик, — тут же откликнулся Вашко, стоявший ошую.

— Сам ты Дий! — хмыкнул в ответ Лешко, занявший почетное место справа. — Дий на горе был. А это, стало быть, Горос-Солнце, башка куриная!

Згур не выдержал и наморщил нос. Винный дух шел слева и справа, трудно было даже сказать, кто из его подсказчиков усерднее приложился к ковшу. Уже в который раз Згур пожалел, что не последовал совету и не хлебнул от души за завтраком. Наверно, стало бы легче.

Жениху завтрак вообще-то не полагался, но для обруч-ника сделали исключение. Но в остальном все шло строго по давнему обычаю: сани, толпа богато одетых дедичей, длинный поезд, неспешно ползущий по Валину под нестройные крики горожан. Где-то неподалеку такой же поезд вез Уладу — тоже от идола к идолу. Увидятся они только под вечер. И хорошо, что не раньше.

Ему еще повезло, что свадьбу справляли наскоро, с великим поспехом. Двадцать лет назад, когда женился сам Ивор, гуляли две недели. Сначала сватов засылали, после

» кликали жениха в гости, после… Как пояснил Лешко, этого «после» было столько, что валинцы истребили все немалые запасы не только румского и алеманского, но и всей браги в округе. При этом Лешко печально вздохнул, посетовав, что гибнут ныне славные обычаи.

Откуда-то появилась чаша, золотая, тонкой алеман-ской работы, туда сыпанули муки, пшена, затем снова муки. Послышалось обиженное кудахтанье. Белый петух попытался взмахнуть крыльями — и отчаянно дернулся, почувствовав острое лезвие на горле. Через миг обезглавленная птица билась на снегу, темная кровь рывками лилась в чашу. Хор на мгновение стих, и чей-то голос громко воззвал к среброусому. Згур прислушался — кажется, все-таки Дий. Всезнающие спутники уже сумели объяснить, что жертву — и эту, и все прочие, должен приносить он сам, но поелику свадьба господская, обручнику не требуется даже рукой шевелить, все за него и сделают, и скажут. Згура это вполне устраивало. Он не верил в милость чужих богов. Будь здесь святилище Маташи, Матери Болот, он не стоял бы равнодушным столбом. Но сполотский Дий и улебский Горос — какое им дело до чужака-волотича? Пусть разбирается сам на своих Семи Небесах!