Сакс сразу же с энтузиазмом поддержал их. В здании коммерческого банка «Леман бразерс» на Уолл-стрит был составлен второй вариант письма, в более определенных тонах. Теперь предполагалось передать его не в Госдеп, а прямо в Белый дом. От президента ожидали более быстрых и энергичных действий. Особенно подчеркивалась необходимость американских переговоров с правительством Бельгии относительно запасов урана в бельгийской колонии Конго, вносилось предложение о правительственной финансовой поддержке атомных исследований. По тактическим соображениям было решено, что письмо подпишет только Эйнштейн как всемирно известный ученый, тем более работавший в США уже не первый год. В письме говорилось:

«Сэр!

Некоторые недавние работы Ферми и Сциларда, которые были сообщены мне в рукописи, заставляют меня ожидать, что уран может быть в ближайшем будущем превращен в новый и важный источник энергии. Некоторые аспекты возникшей ситуации, по-видимому, требуют бдительности и, при необходимости, быстрых действий со стороны правительства. Я считаю своим долгом обратить Ваше внимание на следующие факты и рекомендации».

Далее шли советы, как поступить Рузвельту.

Письмо завершалось вроде бы малозначащим суждением, которому, однако, был придан зловещий и вместе с тем лестный для США смысл: «Мне известно, что Германия в настоящее время прекратила продажу урана из захваченных чехословацких рудников. Такие шаги, быть может, станут понятными, если учесть, что сын заместителя германского министра иностранных дел (статс-секретаря. — Г. Ч.) фон Вайцзеккер прикомандирован к Институту кайзера Вильгельма в Берлине, где в настоящее время повторяются американские работы по урану»^{456}.

Рузвельт вначале не понял, о чем идет речь, однако быстро осознал, что имеется в виду. «Не хочешь ли ты сказать, что нацисты нас могут взорвать? — задал он Саксу вопрос и продолжил: — Это дело требует действия».

Сакс вручил президенту подробный меморандум, подготовленный физиками (он датирован 11 октября), и сопутствующие материалы (включая особый, сугубо научный меморандум Сциларда), в которых доказывалось, что проводимые исследования имеют «выдающееся значение для национальной безопасности». Речь шла об открытии Сцилардом и Ферми возможности расщепления урана нейтронами с последующей цепной реакцией.

В документе определялись следующие перспективы: «1. Создание нового источника энергии, который может быть использован для производства электричества. 2. Освобождение в результате цепной реакции новых радиоактивных элементов, с тем чтобы тонны, а не граммы радия оказались доступными для медицинских целей. 3. Как возможное следствие, создание бомб недостижимых до настоящего времени мощности и возможностей».

Вместе с тем отмечались крайняя ограниченность источников получения урана в США и в то же время крупные запасы отличного урана в Бельгийском Конго, Канаде и бывшей Чехословакии. В связи с этим вновь обращалось внимание на то, что Германия не продает уран, добываемый на захваченной ею территории Чехословакии, что свидетельствует о проведении работ в данной области.

Принимая во внимание опасность, которая может возникнуть «для демократии и цивилизации в исторической борьбе против тоталитаризма», Сцилард вместе с Вигнером и профессором университета имени Д. Вашингтона Эдвардом Теллером предлагал наладить исследовательскую работу в США на основе сотрудничества ученых из различных стран, с привлечением Фредерика Жолио-Кюри из Франции, Червелла Линдемана из Оксфорда и Поля Дирака из Кембриджа, организовав работу в строгой секретности.

Совершенно не понимая, какой гигантский объем исследований им предстоит, чтобы перевести формулы в военно-технические решения, ученые запросили на исследования всего две тысячи долларов. Однако и эта незначительная сумма поначалу была встречена военными в штыки. Полковник К. Эдемсон, которому было поручено иметь дело со Сцилардом, высокомерно заявил, что, согласно его опыту, пока новое оружие будет создано, пройдет еще не одна война и уж во всяком случае исход войн решает не оружие, а моральный дух армии^{457}.

Рузвельт же поручил выразить благодарность Эйнштейну и другим ученым, держать предприятие в глубокой тайне и начать финансируемые правительством исследовательские работы. Не удовлетворившись этим, он направил 19 октября личное послание Эйнштейну, в котором говорилось: «Я хочу поблагодарить Вас за Ваше недавнее письмо и за крайне интересные и важные сообщения. Я нахожу эти сведения настолько важными, что созвал совет в составе руководителя Бюро стандартов и отобранных [соответствующим образом] представителей армии и флота для всесторонней проверки Ваших соображений относительно элемента урана… Я полагаю, что это — наиболее практичный и эффективный метод решения вопроса»^{458}.

Только благодаря тому, что за исследованиями следил сам президент, запрашиваемые скудные средства были выделены, а затем, когда и военных удалось убедить в потенциале атомного оружия, деньги полились потоком.

Вслед за этим по указанию президента был создан Комитет по урану, в свою очередь подчиненный Национальному комитету оборонных исследований. Однако сравнительно широко работы по созданию атомного оружия развернулись в США только с осени 1940 года, после того как 15 июня Рузвельт отдал специальное распоряжение.

Исследования проводились вначале в лабораториях Колумбийского университета в Нью-Йорке, причем на них была выделена сравнительно скромная, но вначале показавшаяся фантастически огромной сумма в 100 тысяч долларов. Руководство экспериментами, связанными с ядерным проектом, по согласованию с Рузвельтом было поручено председателю Фонда Карнеги, финансировавшего научные исследования, Вэнивару Бушу, который назначался руководителем создаваемого Национального исследовательского комитета обороны. Правда, особая секретность вначале не предусматривалась. Удивительно, что в нацистской Германии, шпионы которой были внедрены в США, не стало известно о нью-йоркских исследованиях. Работы проводились без особой спешки, несмотря на неоднократные напоминания президента о возможности военного применения атомного оружия.

Значительно серьезнее, в обстановке строгой секретности ядерный проект стал разрабатываться после вступления США в войну. 20 марта 1942 года, получив доклад Буша о необходимости пересмотра всей работы руководимой им организации (теперь она носила название «Бюро научных исследований и развития»), Рузвельт выразил удовлетворение его предложениями и потребовал, чтобы «все дела доверялись самому малому числу людей»^{459}.

Можно с полной определенностью утверждать, что атомный век со всеми его научными достижениями и ужасом возможной всемирной катастрофы был зачат в результате объединенных усилий великих физиков, с одной стороны, и крупнейшего государственного деятеля Америки — с другой.

В 1939 году стало ясно, что мировой пожар может разгореться в любой момент. В числе прочих признаков об этом свидетельствовало подписание 23 августа 1939 года советско-германского договора о ненападении. Разумеется, в Америке не имели понятия о том, что одновременно было подписано секретное соглашение о разделе сфер влияния в Восточной Европе (о том, что подобный документ существует, стали догадываться только после начала войны, когда советские войска вступили в восточные районы Польши). Рузвельт воспринял договор как доказательство того, что Москва дала зеленый свет войне Гитлера. «Самые плохие новости», — мрачно произнес он. Но президент даже не помышлял, что СССР примет участие в агрессии.