Весьма драматическим событием была телеграмма из Англии от женщины, сыгравшей неоценимую роль в формировании характера невесты, — мадемуазель Сувестр, которая, Элеонора знала, находилась на смертном одре. Действительно, через два дня она скончалась.

Приданое невесты, имея в виду общественное положение ее семьи, было сравнительно небольшим — 100 тысяч долларов (вспомним, что семейство матери Франклина приготовило к ее свадьбе миллион). Но общее состояние новобрачных было таким, что они могли позволить себе достойную жизнь.

Вскоре молодые отправились в свадебное путешествие, продолжавшееся целых три месяца, во время которого они побывали в Англии, Франции, Италии, Германии. Они веселились, встречали старых знакомых, общались с новыми интересными собеседниками. В Шотландии в доме участника испано-американской войны Роберта Фергюсона произошла встреча с социалистами-реформистами Беатрисой и Сиднеем Вебб и уже известным драматургом, создателем пьес-дискуссий Бернардом Шоу^{74}.

Франклин, при всей любви, привязанности, нежности к своей юной жене, вскоре, однако, почувствовал, что она не вполне подходит ему по сексуальному темпераменту. Воспитанная на пуританских догмах, она считала секс только супружеским долгом для продолжения рода и позже откровенно признавалась дочери, что никогда не получала удовольствия от плотской близости^{75}.

Но на первых порах брак был вполне счастливым. Между Сарой и ее невесткой установились добрые отношения — Нелл называла свекровь мамой и вполне искренне выражала ей всяческое уважение и почтение.

По возвращении из свадебного путешествия молодых ожидал весьма внушительный материнский подарок — отдельный дом на 36-й Восточной улице Манхэттена, уже оборудованный и даже с тремя слугами. Сара позаботилась о том, чтобы Франклин с женой жили неподалеку от ее дома на Медисон-авеню — всего лишь в трех кварталах. Однако и этого ей показалось мало. Через некоторое время энергичная глава семейства, каковой она себя считала, приняла новое решение. Она купила два дома, расположенных рядом на 65-й Восточной улице всё того же Манхэттена, к тому же соединенных между собой так, чтобы Сара могла появляться в жилище сына без предупреждения. Элеонора с этим мирилась, полагая своим долгом считаться даже с причудами свекрови. Сара была бы очень удивлена, если бы кто-то осмелился сказать ей, что она навязчива — она стремилась оказать максимальную помощь семье сына.

Забегая вперед отмечу, что позже порядки в семье изменились. Через много лет, после женитьбы Джеймса, сына Элеоноры и Франклина, произошел мелкий, но показательный инцидент. Его жена Бетси, позвонив кому-то по телефону, представилась: «Это миссис Джеймс Рузвельт». Вошедшая в этот момент в комнату бабушка была возмущена: «Это я миссис Джеймс Рузвельт!» Нимало не смутившись, молодая женщина парировала: «А я не приглашала вас в свою комнату»^{76}.

Поведение же Элеоноры свекровь вполне устраивало. Правда, старшей мадам Рузвельт не очень нравились социальные взгляды невестки. Она боялась, как бы та не привнесла в их дом «пролетарский дух». Поэтому всё внимание деятельной Сары было направлено на то, чтобы жена сына занялась главным — рождением детей, и та послушно выполняла ее волю.

В промежутке между 1906 и 1916 годами Элеонора родила дочь Анну и пятерых сыновей.

Первые роды были очень тяжелыми. Врачи даже опасались за жизнь матери. Но Анна родилась крепкой и здоровой. Вслед за этим на свет появился Джеймс. Третий ребенок, названный Франклином, родился в 1909 году с тяжелой сердечной болезнью. К борьбе с такими пороками сердца медицина тогда еще не была готова, и через семь месяцев ребенок умер. Элеонора тяжело переживала его смерть, считая, что семейная трагедия — это ее вина, что она не уделяла ребенку должного внимания, хотя на самом деле это было совсем не так. В следующие годы в семье Рузвельт появились на свет мальчики — Эллиот, названный в честь деда, Франклин, получивший имя и в честь собственного отца, и в память об умершем братике, и, наконец, Джон. Их всех заботливо растили и воспитывали, благо бабушка Сара не скупилась на нянюшек, учительниц и слуг. Но в младенчестве все они были вскормлены материнским молоком.

Анна, Джеймс, Эллиот, Франклин-младший и Джон, став взрослыми, заняли свои места в американской общественной жизни, и я еще буду упоминать о них.

В первые годы совместной жизни супруги были очень нежны друг с другом. К сожалению, Элеонора позже уничтожила ту часть писем Франклина, адресованных ей, в которых выражались интимные чувства. Сохранились лишь немногие, но достаточно показательные. В апреле 1912 года, находясь на борту корабля во время путешествия в Панаму для осмотра строительства канала между двумя океанами, Франклин писал: «Я хотел бы, чтобы ты была здесь… Когда я без тебя, я чувствую себя одиноким и потерянным. Поэтому я торжественно клянусь, что отказываюсь в следующий раз куда-нибудь уезжать без тебя… Я не могу выразить, как я хотел бы тебя видеть»^{77}.

Однако постепенно Франклин несколько отдалился от супруги, хотя был внимателен и заботлив по отношению к детям и, несколько более умеренно, к Элеоноре. Он вел богемную жизнь, предпочитал встречаться со старыми приятелями по Гарварду и новыми знакомыми. Появлялись у него и кратковременные связи с молодыми дамами, как свободными, так и замужними. В то же время он зорко присматривался к политической борьбе в стране, взвешивая шансы и возможные амплуа собственного появления на политической арене.

Когда родился Джон, врач предупредил Элеонору, что следующая беременность опасна для нее и даже может привести к роковому исходу. На этом производство потомства прекратилось, а со временем закончилась и интимная жизнь, уступив место взаимному уважению, заботе, отличному пониманию и учету черт характера и психологических особенностей друг друга.

Еще перед женитьбой Франклин, получивший в Гарварде степень бакалавра, поступил в Школу права Колумбийского университета в Нью-Йорке, обучение в которой являлось более высокой ступенью юридического образования, сходной с тем, что в Европе знали как аспирантуру. Он, однако, не собирался готовить себя ни к научной, ни к преподавательской карьере, а престижный нью-йоркский университет и тем более авторитетное научно-юридическое образование служили как бы той новой стартовой площадкой, с которой удобно было выбирать дальнейший путь. Но изучение толстых томов юридических сочинений, проведение целых дней в библиотеках и подготовка собственных рефератов на узкие правовые темы казались ему всё более скучными. На экзаменах он получал положительные оценки, но его знания оценивались как минимально удовлетворительные, подлинного рвения в учении он не проявлял, для научной карьеры «послужной список» был явно недостаточным. Он стал всё чаще прогуливать занятия, находя более интересные дела, чем лекции и практические занятия по искусственным, как ему казалось, правовым казусам. Вскоре с одобрения Элеоноры Франклин решил, что больший багаж жизненных знаний он сможет получить, занявшись юридической практикой.

Весной 1906 года он сдал экзамены на право заниматься адвокатской деятельностью и поступил в известную нью-йоркскую юридическую фирму Картера, Ледиярда и Милбёрна. Расположенная на Уолл-стрит, в финансовом центре города, становящегося финансовой столицей мира, эта фирма имела соответствующих клиентов. Среди них были такие могущественные корпорации, как «Стандарт ойл» из Огайо, Американская табачная компания. Франклин Рузвельт, недавно поддерживавший антитрестовский закон Шермана и, собственно говоря, не отказавшийся от своей позиции защитника «среднего американца», должен был теперь заниматься кляузами, связанными с претензиями многомиллиардных трестов друг к другу или же жалобами на эти тресты со стороны простых людей. Сложилось так, что теперь он защищал именно интересы большого бизнеса.