Седьмого января 1921 года Франклин Рузвельт в одном из престижных ресторанов на Уолл-стрит дал банкет, который должен был символизировать вступление «молодого капиталиста» (так не без нотки иронии стал он себя называть) в круг «финансовых акул» — символа большого бизнеса.
Компания, в которой стал работать Рузвельт, занималась куплей и продажей ценных бумаг, страхованием, давала займы фирмам, поддерживала контакты с самыми различными объединениями и лицами — от лидеров профсоюзов до биржевых брокерских фирм. «Фиделити энд Депозит» считалась четвертой по мощности компанией такого рода в США. Можно не сомневаться, что главный собственник — издатель весьма влиятельной газеты «Балтимор сан» Ванлир Блэк — хорошо знал, что делал. Рузвельт был ему нужен не как финансовый делец или эксперт, а как политик с самыми разнообразными связями.
Блэк понимал, что знакомства в данном случае куда важнее, чем опыт в страховом деле. Рузвельт мог позвонить почти любому влиятельному лицу, в котором была заинтересована компания (за исключением тех, кто был прочно связан с республиканскими лидерами), в полной уверенности, что с ним не просто поговорят, а постараются оказать любезность. Между хозяином компании и новым вице-президентом установились дружеские отношения.
Надо признать, что в первые месяцы на новой работе Рузвельт не обращал особого внимания на дела компании, ибо его интересы сосредоточивались на сугубо политических проблемах. Однако после заболевания он пришел к выводу, что занятия делами бизнеса будут служить не только источником заработка, но и откроют ему новый, обходной и, возможно, наиболее успешный путь в большую политику. В одном из писем от октября 1921 года он признавался: «Вряд ли меня можно было идентифицировать с ценными бумагами до того, как болезнь на несколько месяцев вывела меня из игры. Но, как вы легко можете себе представить, мне очень тяжело лежа бездельничать и ничего не делать, чтобы улучшить дела компании»{166}.
С сентября 1922 года два-три дня в неделю он проводил в офисе компании, расположенном в доме 120 на Бродвее, получая по тем временам немалое вознаграждение — 25 тысяч долларов в год, что было в пять раз больше жалованья, причитавшегося ему в качестве заместителя министра.
Рузвельт вел обширную переписку с администраторами компании. Большинство его писем хранится в специальном фонде Президентской библиотеки в Гайд-Парке, но некоторые иногда совершенно неожиданно обнаруживаются в частных собраниях и даже попадают на аукционы. В июне 2008 года, например, на аукционе Heritage («Наследие») было продано письмо от 15 января 1924 года, адресованное вице-президенту совета директоров компании Е. А. Гамильтону, в котором приводились сведения, убедительно доказывающие, насколько успешно нью-йоркское отделение стало работать после того, как Рузвельт его возглавил. Цифры были действительно впечатляющими. Это отделение было единственным из предприятий такого рода, которое во время послевоенной депрессии не только не понесло ущерба, но и увеличило свои капиталы почти в полтора раза, с семи до десяти миллионов долларов{167}, тогда как, скажем, соперничавшая с ним компания «Нэшнл Шурети» прибавила только 680 тысяч долларов, а другое крупное объединение, «Америкэн Шурети», потеряло более миллиона{168}.
Конечно, в таких отчетах Рузвельта было немало похвальбы, но она основывалась на фактах, цифрах, сопоставлении и не только давала руководству компании реальную картину дел, но и являлась выражением его удовлетворения деятельностью на новом для него поприще большого бизнеса.
Переписка Рузвельта с руководством компании свидетельствует о том, что обсуждались в основном не дела, непосредственно затрагивавшие интересы бизнеса, а личные связи и контакты, возможности оказать влияние на того или иного деятеля — конгрессмена, правительственного чиновника, представителя администрации штата Нью-Йорк. Правда, это дало основание некоторым дельцам Уолл-стрит, недружелюбно относившимся к Рузвельту, упрекать компанию в том, что, оплачивая его услуги, она выбрасывает деньги на ветер{169}. Это было явно несправедливо, ибо он приносил немалую пользу не только в политическом, но и в чисто деловом смысле.
Но и этого трудоголику Рузвельту казалось мало. Параллельно с работой на финансовую компанию он стал сотрудничать с юридическими фирмами. Вначале это было партнерство с адвокатами Гренвиллем Эмметом и Лэнгдоном Марвином, занимавшимися делами о недвижимости, завещаниями и т. п. Фирма считалась престижной — достаточно сказать, что размещалась она на Уолл-стрит. Но скоро работа там Франклину наскучила. Он стал пренебрегать ее делами, относился к ним с прохладцей, что дало основание Марвину в сердцах заявить, что Рузвельт — плохой юрист, что он никогда не доводит дело до конца{170}.
В конце 1926 года Франклин договорился о партнерстве с еще одним юристом — Бэзилом О'Коннором, с которым стал заниматься делами, связанными с муниципальными и чисто политическими вопросами, что в значительно большей степени соответствовало его характеру и склонностям. Постепенно с О'Коннором установились подлинно дружеские отношения.
Несмотря на тяжелое состояние здоровья, жизненный и политический опыт Рузвельта обогащался. Этого, однако, нельзя сказать о чисто материальной, финансовой стороне жизни его семьи. Оказалось, что годы, проведенные в Вашингтоне, привели к значительному сокращению средств, которыми она могла располагать. Не привыкшие считать деньги Рузвельты вынуждены были констатировать, что их расходы множатся, а доходы, особенно во время послевоенного экономического спада, стали существенно сокращаться.
Подрастали дети, им необходимо было — по традиции, принятой в семье, — давать образование по самому высокому разряду. А расходы на пятерых юных Рузвельтов при всей личной скромности, к которой их приучали, были немалыми. Огромные деньги уходили на лечение Франклина — новейшие препараты, оборудование, помощь тренеров и т. п.
Не случайно в переписке Рузвельтов в двадцатые годы возникла и затем стала привычной финансовая тема. Элеонора жаловалась, что порой даже приходится экономить на чем-то, чтобы оплатить многотысячные счета от всевозможных поставщиков, которые исправно поступали в Гайд-Парк. Порой ситуация становилась настолько острой, что приходилось прибегать к чрезвычайным мерам. В январе 1925 года Франклин вынужден был расстаться с несколькими старинными океанскими картами, которые были проданы на аукционе за немалые суммы.
Разумеется, Рузвельты не перешли в более низкий социальный слой, тем более не стали бедными. Они оставались, так сказать, в среднем слое высшего общества США, следовавшем за собственниками гигантских корпораций. Но им действительно приходилось теперь относиться к собственным расходам и возможным доходам не столь беззаботно, как раньше.
Работая в финансовой компании и юридических фирмах, накапливая таким образом опыт в бизнесе, Рузвельт участвовал в делах, связанных с ценными бумагами. Он то ли внезапно, то ли постепенно пришел к выводу, что игра на бирже — это не просто средство получить дополнительный, подчас немалый заработок (или же потерять средства в случае неудачи), но и увлекательное, азартное занятие, чем-то напоминающее шахматный турнир, требовавшее тщательного учета разнообразных факторов, соотношения сил, возможных действий партнеров или соперников, но в то же время сопряженное с немалым риском. Франклин знал примеры того, как игроки на бирже наживали огромное состояние.
Особенно в этом смысле прославился в первой половине 1920-х годов Джозеф Кеннеди — человек с авантюрной жилкой, бонвиван и отчаянный делец. Сын ирландских эмигрантов, обосновавшихся в Бостоне, Джозеф смог понравиться дочери мэра города Розе Фитцджеральд ив 1914 году женился на ней, имея за душой «капитал» не более десяти тысяч долларов. Через десять лет он превратил их в шесть миллионов, став совладельцем сталелитейной компании «Бетлехем стил» и умело играя на бирже.
