Тамара Яновна рассказывала о своих встречах и впечатлениях, о том, что ей предстоит сделать в первые же дни, а Ратх думал об отце. Думал о том, что скора начнется земельно-водная реформа, дело коснется воды и земли, скота и имущества, а ведь отец не из бедных дехкан. У него и вода, и земля, и овец две отары. Да и по-прежнему заражен старым духом. Трудновато будет найти с ним общий язык.

На углу Артиллерийской левую половину дома — две комнаты и коридор — снимали брат и сестра Иргизовы. До приезда сестренки частенько к Иргизову захаживала семидесятилетняя старушонка — уборщица. Приходила днем, когда «комиссара», как величала старуха Иргизова, — дома не было. Подметая пол или занимаясь мытьем тарелок, частенько она отвлекалась — рассматривала его имущество. В одной комнате стоял стол и старый коричневый буфет, в другой — письменный стол, кровать и полки с книгами. Два месяца назад, когда Зинка приехала в Полторацк и пришла к брату, — застала старушку за разглядываньем картинок в книге. Подивилась Зинка нимало, узнав, что книжка принадлежат брату, а старушка — всего лишь его уборщица. «И чего вы тут копаетесь, бабушка?» — «Да ведь бог его знает, чем он тут занимается, — отозвалась уборщица. — От книг, говорят, мозги на бок сползают, а ведь у него только и на уме — книги. Да наган, еще держит. Захожу раз к нему, в выходной день, отворила дверь, а он лежит, значит, на кровати и наган на меня наставил. Глаз прищурил, целится и молчит. Я обмерла вся, счас, думаю, застрелит. А он руку с наганом опустил и опять вытянул. Не бойся, говорит, Матрена, это я руку тренирую, чтобы не дрожала во время стрельбы»…Зинка посмеялась тогда над страхами уборщицы, а когда встретилась с братом и выплакалась с дороги как следует у него на груди, сказала строго: «Ты чего же по-буржуйски живешь? Уборщицу себе завел. Маманя в деревне с голоду померла, а ты тут буржуйничаешь. Я сама буду подметать и мыть обе комнаты». Иргизов дал уборщице расчет, и с той поры в доме хозяйничала двенадцатилетняя Зинка, — длинная, голенастая девчонка, с веснушками под глазами и большими, как у брата, голубыми глазами…

Первого мая Зинка со своей школой была на демонстрации. Там купила разноцветные шары, но мальчишки тотчас прокололи их иголками. Зинка бросилась за одним, надавала ему подзатыльников и опять купила шарик. Чтобы не прокололи и этот, ушла она с шумной улицы в переулок и выбралась на свою. Хотела отсюда пробраться на площадь, поближе к трибунам, и тут увидела на крыльце своего дома мальчугана. Он сидел на ступеньке и грыз семечки.

— Эй, ты, чего здесь соришь-то?! — возмутилась Зинка. — Только и знают, что шары прокалывают, да семечки лузгают. Чего ты тут уселся-то, спрашиваю?

— Ничибо, — отозвался паренек. Был он в чистом синем хлопчатобумажном костюме, в фуражке с лакированным козырьком и черных заплатанных ботинках.

— Иди, иди отсюда, — в приказном тоне заговорила Зинка, и тут подумала, что где-то уже видела этого мальчишку. Мгновенье, другое — и вспомнила. — Тебя Сердаром зовут? Твой отец Чары-ага Пальванов?

— Да, ми есть Сердар, — сказал он и встал.

— Извини, что нагрубила, — улыбнулась Зинка. — Я тебя знаю. Ты на фотокарточке у нас, с отцом. На, держи шарик, я открою дверь. — Зинка покопалась в карманчике юбки, достала ключ, открыла дверь, и они вместе вошли в комнату.

— А дядя Иван игде? — спросил Сердар.

— На параде, где же ему быть еще. Придет скоро, не беспокойся. Давай-ка познакомимся. Меня зовут Зиной; я приехала из России. С Урала. Может, слышал?

— Слышал, — кивнул Сердар. — Мне дядя Иван рассказывал.

— Чай пить будешь? Туркмены, почему-то, все любят чай, а ты?

— Ай, давай попьем…

Зинка выбежала в коридор, разожгла примус и скоро вернулась с фарфоровым чайником. Она сама налила ему и себе в пиалы, достала с полки шоколадку и разломила ее пополам. Сердар без всякого восторга, отправил свою долю в рот, разжевал и сморщился. Зинка засмеялась:

— Не нравится? Скажите, пожалуйста, лорд Байрон еще мне нашелся. Тогда пей с сахаром. — Она подала на стол сахарницу с неровно наколотыми комочками.

Они мирно пили чай и беседовали. Сердар плохо выговаривал русские слова, и Зинка беззаботно хохотала. Сердар не обижался. Наоборот, ему все больше и больше нравилась эта веселая, смеющаяся девчонка.

— Ты в школе садоводства и огородничества учишься?

— Да, конично.

— Ты будешь агрономом?

— Нет, агроном моя ни будит.

— Ха-ха-ха! А кем ты будешь?

— Лочик буду.

— Летчиком? — удивилась Зинка. — Да как же станешь летчиком, если учишься на агронома?

— Ай, не знайт. Агроном бросай буду — лочик буду.

За разговором они не заметили, как отворилась дверь и в комнату вошел Иргизов. На лице смущение, Зинка сразу поняла — что-то не то. Глянула — ас братом женщина… интеллигентка в белом чесучевом костюме и шляпе.

— Зинаида, ты, оказывается, не одна… Ба, да это Сердар к нам пожаловал! Ну, молодец. Празднуешь? Проходите Лилия Аркадьевна. Тут у нас молодежь веселится. Сын моего лучшего друга в гости пришел. От отца есть письма?

— Есть письма, — несмело отозвался Сердар. — Деньги тоже есть? Ботинки купить будем.

Лилия Аркадьевна приветливо улыбнулась, Иргизов подставил ей стул, но женщина прошла мимо.

— Ну, что ты, Иргизов. Я садиться не буду — помнусь. Просто мне захотелось взглянуть, как ты живешь. Не шибко, между прочим… Открой окна, проветри комнаты.

Зинка мгновенно сдернула в сторону шторки и распахнула небольшие голубенькие ставни. Сделав это, преданно посмотрела на Лилию Аркадьевну.

— Может, еще что?

— Да нет, не надо. Впрочем, Иргизов, ты давно бы мог догадаться, что стол у тебя никуда не годится. Стол солдатский. Шкаф тоже. Можно подумать, ты его взял напрокат у старого генеральского денщика. И кровать солдатская. Кто спит на ней?

— Я сплю, — с готовностью отозвалась Зинка.

— Боже. А ты где, Иргизов, изволишь почивать?

— В другой комнате, Лилия Аркадьевна.

— Можно, я пройду туда? — спросила она и, не дожидаясь разрешения, вошла.

— Тут тоже — так себе, — попробовал отшутиться он. — Я же полуоседлый кочевник.

— Именно, так себе, — подчеркнуто небрежно согласилась Лилия Аркадьевна. — Надеюсь, когда ты меня в следующий раз пригласишь к себе в гости, то будет все иначе. Не пристало красному командиру перебиваться кое-как. Слишком ты неприхотлив. Неужели ты завоевывал право на лучшую жизнь для того, чтобы жить по-прежнему, серо и скучно?

— Ну, Лилия Аркадьевна, вы меня прямо в тар-тарары сбросили!

— Ладно, ладно, — сказала она примирительно. — Надеюсь, мои замечания пойдут тебе впрок. — И обратила внимание на керамические черепки, лежащие на этажерке. — Хлам какой-то. Хоть бы эти черепки выкинул.

Лилия Аркадьевна собрала черепки в обе руки, намереваясь вынести и выбросить во двор, но не тут-то было. Иргизов, с испуганными глазами, подскочил к ней:

— Лилия Аркадьевна, да вы что?! Это же материал с древних крепостей Согдианы! Когда мы шли походом из Чарджуя в Керки, я собрал эту древнюю керамику.

— Скажите, пожалуйста, — удивилась гостья. — А зачем они тебе? Ты же не историк, и тем более — не археолог.

— Готовлюсь постепенно, — пояснил Иргизов и подал ей учебник «Основы археологии». — История — моя страсть. Я еще в детстве увлекся походами Македонского. У нас в Покровке ссыльный татарин Юнуска жил. Он мне привил любовь к истории. А тут комбат — наш сельский, Сергей Морозов, ехал из Москвы — заглянул в Покровку и увез меня в Туркестан. Тут я и вышел на след Македонского и прочую древность.

— Ну-ну, доморощенный археолог, желаю тебе успеха! — Лилия Аркадьевна поощрительно улыбнулась и перевела взгляд на стоящих с разинутыми ртами Зинку и Сердара.

Иргизов сообразил: надо ребятам представить гостью — кто она и что, а то непонятно им что за ревизорша явилась и поучает славного красного командира.