— За деньгами дело не станет, Тамара-ханум. Есть у меня деньги.

— Интересно — откуда? — заинтересовалась Тамара Яновна. — Мелеки и воду у вас экспроприировали, отары обе басмачи отобрали. Наверное еще в семнадцатом кое-что припрятали?

— Ай, Тамара-ханум, зачем тебе знать. Русские говорят, много будешь знать, — скоро состаришься.

Каюм-сердар открыто говорил о своем припрятанном богатстве — никого не боясь. Пять лет прошло с того дня, как привез ему Аман золото из песков. Люди уже давно забыли, по соображениям Каюм-сердара, о том далеком дне.

Но вот, как-то раз ночью на айван Каюм-сердара поднялись два незнакомца. Оба в одинаковой одежде. Европейские костюмы на них, бритые, безбородые, но оба — туркмены.

— Не узнал нас, сердар? — спросил один, бесцеремонно усаживаясь на ковер, и пояснил: — Русские шарабара на нас — чтобы подозрения не было. Бороду тоже пришлось сбрить. Времена такие, сердар, — приходится выворачиваться наизнанку. Меня ты знаешь, а приятель мой под чужим именем живет, так что знать тебе, как его зовут — необязательно. Разговаривай со мной и не обращай на него внимания: когда будет надо — он скажет свое слово.

Каюм-сердар не знал ни того, ни другого, и это вызвало в нем раздражение.

— Кто вы такие? Почему без приглашения, среди ночи?! Я не звал вас! — Старик угрожающе засопел, руки его задвигались непроизвольно, словно ища опору.

— Извини, сердар-ага, — спокойно сказал собеседник. — Предупредить тебя о своем приходе мы не могли — сегодня приехали из песков, дел было много. Пока брились, пока переодевались, много времени ушло. Мы, конечно, могли к тебе зайти пораньше, по не захотели смущать тебя своим появлением, перед сыном и невестками. Долго ждали, пока они лягут спать. Вот, дождались — и, как говорится, салам-алейкум.

— Кто вы? — чуть-чуть мягче, но все еще с обидой, повторил Каюм-сердар. — Должен сказать, что я не знаю вас — ни тебя, ни твоего друга. Да и в сверстники вы мне не годитесь — слишком молоды оба.

— Сердар-ага, не буду томить твою душу, — сказал собеседник и, сняв фуражку, провел ладонью по бритой голове. — Я — сын уважаемого курбаши Сейид-оглы. Отец погиб в бою с красными аскерами, но он успел сказать мне кое-что перед боем, — как будто сердцем чуял, что умрет.

— Сейид-оглы погиб?! — испуганно спросил Каюм-сердар. — Как же так произошло? Милостивая и щедрая рука аллаха всегда хранила его от несчастий. Да отнесет его душу в кущи рая всевышний… Аминь… — Каюм-сердар огладил бороду.

— Сердар-ага, теперь приготовься к самому главному, — жалко улыбнувшись, предупредил собеседник. — Моего отца убили твой сын Аман и внук Акмурад.

Каюм-сердар вздрогнул, вскинул бороду, болезненно морщась, словно его ужалила змея. А гость печально кивнул и подтвердил:

— Да, это так, сердар. Это истинная правда. Отец со своими людьми, среди которых были и мы, гнал купленных у тебя овец к границе. Красные аскеры преследовали нас. Возле самых гор они догнали, отбили овец, а джигитам пришлось спасаться в курганче, за старыми стенами. Мы отстреливались, но красные быстро нас окружили. Вдруг слышим: «Сдавайтесь, а то всех перестреляем, как кекликов!» Отец прислушался и говорит: «Вах, да это же Аман, сын Каюм-сердара! Я хорошо знаю его голос. Сейчас мы попробуем договориться с ним». Отец снял с одного из джигитов белую рубаху, привязал к палке и пошел на переговоры. Он встретился с твоим сыном на такыре, потом вернулся и сказал: «Этот Аман с потрохами продался большевикам. Мало того, что он отбил у нас овец — он еще предупредил: если через полчаса не сдадимся без боя, то все будем уничтожены». Отец отвел меня в сторонку и говорит: «Сапар, возьми с собой Плешивого и побыстрей поезжай в Ашхабад к Каюм-сердару. Скажи ему обо всем, что происходит на белом свете. Скажи, что у Амана мы купили овец, отдав ему золото, но Аман этих овец у нас и отобрал. Скажи об этом Каюм-сердару, и пусть он вернет нам золото. Ты понял, Каюм-ага?

— Харам-зада, — выругался Каюм-сердар. Обернувшись, он увидел у входа в другую комнату Нартач и недовольно махнул рукой: — Женщина, не стой за спиной и не слушай о том, что тебе знать не надо.

— Сердар-ага, — заговорил вновь сын курбаши. — По адату я мог бы за смерть моего отца отплатить кровью, но я решил никого не трогать. Мне достаточно будет и того, что вернешь мне то золото, которое отдал тебе за овец Сейид-оглы. Сам знаешь, как нужны сейчас нам деньги. Я решил продолжить дело погибшего отца — и мне нужно оружие. Золото нужно на покупку винтовок и патронов.

Лицо Каюм-сердара словно окаменело. Уставившись ничего невидящим взглядом куда-то в пространство, он думал, как избавиться от этих двух бандитов, и не находил выхода. Он не верил ни одному их слову. Не верил, что Сейид-оглы погиб, и что погиб он от рук Амана и Акмурада. Но если даже и так, то все равно… не отдавать же золото чужим людям. Да и сын ли Сейид-оглы этот негодяй?! Что-то не похож — ни лицом, ни фигурой… Да и опасно опять связываться с басмачами. Только начал спокойно жить: сыновья и невестки при деле, внуки тоже… Им навязываю свое золото — не берут, а эти пришли и требуют…

— Ты слышишь меня, ага? — встревожено спросил сын курбаши. — Что-то ты задумался, как будто тебя ничего не касается.

— Задумаешься, — со вздохом пустился на хитрость Каюм-сердар. — Золото я взял у твоего отца в двадцать пятом, а сейчас тридцатый кончается. Израсходовал я давно это золото. Сыновьям кое-что купил, невесткам тоже, не говорю уже о внуках.

— Врешь ты, Каюм-сердар! — подпрыгнул от такого ответа Сапар. — Ты не израсходовал ни одной золотой монеты — это мы точно знаем.

— Сынок, меня никто никогда не уличал во лжи, — обиженно проговорил Каюм-сердар. — Зачем мне было держать золото твоего отца, если мне за семьдесят? Я уже отыскиваю удобное местечко в раю.

— Врешь, сердар! — еще жестче выговорил Сапар и посмотрел со зловещей ухмылкой на приятеля.

Плешивый чуть заметно кивнул, полез в боковой карман и вынул пистолет.

— Сердар-ага, — сказал он хладнокровно, — мы убьем тебя, как кровника, и аллах оправдает нас на том свете. Будет лучше, если немедленно отдашь нам золото. Два фунта золота, в черном кожаном мешочке. В том же мешочке есть и несколько бриллиантов… на тридцать три карата.

— Бриллианты я подарил жене моего сына, Тамаре.

— Большевичке? — хихикнул Сапар. — И сын твой младший — большевик. И внуки — комсомольцы. Сам-то ты, сердар, не вступил в партию большевиков? Что-то от тебя красным духом пахнет.

— Ну, так как, сердар? — спросил Плешивый, оттянув затвор пистолета. — Давай золото, время не ждет… скоро рассвет наступит, а там петухи закричат и люди проснутся… И сын твой с невесткой встанут и выйдут во двор… — Плешивый злорадно засмеялся.

Сын курбаши возразил с умным видом:

— Большевики во двор не выходят… У них — ночные горшки.

Оба тихонько засмеялись, и чуть было не выпустила из комнаты Нартач-ханум. Старушка, сообразив, что гости затевают недоброе, хотела незаметно выйти и сообщить об этом Ратху, но Плешивый схватил ее у самого порога за подол кетени:

— Э-э, мама-карры, ну-ка вернись! Зачем тебе во двор? Разве у тебя нет глиняного горшка?!

Плешивый встал и с силой втолкнул Нартач-ханум во вторую комнату. Каюм-сердар попытался подняться, чтобы защитить жену, но бандит с силой толкнул его в грудь и старик ударился головой о стенку.

— Харам-зада! — выругался Каюм-сердар. — Я сдеру с вас обоих шкуру. Нартач, позови сюда Ратха!

Нартач не успела крикнуть. Плешивый скрутил ей руки и заткнул рот куском бархата, лежавшего на сундуке. Связав, он оставил ее и вернулся в комнату.

— Сердар-ага, извини нас, но мы вынуждены применить силу, — сказал Плешивый. — Придется тебе тоже связать руки и заткнуть рот.

Ловким движением он опрокинул старика на спину. Каюм-сердар попытался крикнуть или выругаться, но Плешивый сунул ему в рот почти полпистолета и попросил своего напарника, чтобы тот подал кушак. Через минуту сердар лежал с заткнутым ртом, на животе: кушак стягивал ему руки и ноги.