На следующий день, после работы, не заходя домой, отправился на улицу Гоголя, к Лилии Аркадьевне. Особняк за каменным забором и деревьями, покрытыми снегом, смотрел на дорогу и тротуар четырьмя светящимися окнами. Особняк богатый. Не будь известно Иргизову, что этот дом под зеленой жестяной крышей, с балконом и красивым двором, принадлежал до революции какому-то банковскому чиновнику, а не Шнайдерам — Иргизов давно бы отчаялся в своей привязанности к Лилии Аркадьевне. К счастью, она оказалась не банкиршей, а всего лишь дочерью инженера-нефтяника. Инженера Шнайдера прислали в Полторацк из Москвы на восстановление челекенских нефтяных промыслов. Естественно, семью он на Челекен с собой не взял — слишком диким показался ему этот островок, — а выхлопотал для жены и дочери квартиру в Полторацке. Квартиркой его снабдили царственной. Правда — не своя, а казенная, но это даже лучше: никто не посягнет на нее, да и не выселят, если работать на Советскую власть честно, а инженер Шнайдер человек совершено честный. Сам он — старый интеллигент, жена соответственно. Дочь — высокообразованный товарищ: закончила исторический факультет московского университета — прекрасно знает политэкономию и всего Маркса.

Иргизов посмотрел на часы — до семи еще десять минут — решил не спешить: наверняка, никто из гостей пока не пришел. Он прошелся до железной дороги, посмотрел, как пронесся, грохоча, товарняк и повернул назад. Опять взглянул на часы и тут увидел Ратха и Тамару Яновну. Они шли под руку, неся какой-то, обернутый бумагой, предмет. Красовская прижимала его к себе, как ребенка.

— О, вот и Иргизов! — обрадовалась Тамара Яновна. — Ты, конечно, поджидаешь нас? Наверное, твоя дама сердца отправила тебя, чтобы встретил нас. На-ка, держи. — Красовская передала ему в руки увесистый предмет. — Смотри — осторожнее, не урони: это фарфоровая ваза.

— Ничего себе — подарочек! — восхитился Иргизов.

— Держи крепче, — пошутил Ратх. — Женишься на Шнайдер — ваза твоя будет.

Мужчины захохотали, вошли во двор и направились по неширокой, заметенной снегом аллейке к крыльцу. На крыльце их поджидал пограничник Васыль Чепурной. Иргизов знал его давно и немного ревновал к Шнайдер. Он пришел раньше всех, уже разделся и теперь, вышел встречать гостей.

— Иргизов, это оказывается ты! — обрадовался Чепурной. — Не ожидал тебя здесь встретить!

— А что — разве Лилия Аркадьевна не сказала тебе, что я буду?

— Нет, не сказала… Да и не успела, наверное, сказать. Я же — прямо из отряда сюда. Она мне позвонила, чтобы приехал на день ее рождения. Ну, я скорее на коня и — сюда. Правда, успел побывать в школе садоводства и огородничества. Там в теплице раздобыл букет роз.

— Розы — зимой?! — восхищенно воскликнула Тамара Яновна. — Да, вы, прямо-таки, герой, товарищ Чепурной. Ратху, конечно, и в голову не пришло такое. Да и Иргизову тоже. Где твои цветы, Иргизов?

— Да, Чепурной, ты обскакал нас, — признался Иргизов и тут же окончательно решил: «Духи дарить не буду — слишком бедный подарок. Подарю мадонну».

В передней комнате гостей встретили обе хозяйки — молодая, шикарно одетая Лилия Аркадьевна, и ее «маман», как и предполагал Иргизов, молодящая особа, в шелковой кофточке и юбке.

В то время, как Иргизов разворачивал и ставил на стол огромную белую вазу, а Ратх ставил в нее розы Чепурного, Лилия Аркадьевна знакомила гостей со своей матерью, Верой Сергеевной.

— Это вам, — сказал Иргизов, подавая респектабельной «маман» духи.

— Иргизов, как ты мил! — воскликнула Лилия Аркадьевна. — Маман по достоинству оценит твой подарок.

— Спасибо, товарищ Иргизов, — благодарно улыбнулась Вера Сергеевна. — Большое вам спасибо.

— Маман, ну зачем же «товарищ», говори проще! — капризно потребовала Лилия Аркадьевна и заглянула в глаза Иргизову, ожидая — что же он принес в подарок ей.

Иргизов вышел в переднюю, достал из кожанки завернутую в платочек статуэтку и вернулся в комнату.

— А это вам, Лилия Аркадьевна. Это мадонна… берегите ее.

Лилия взяла фигурку в руки, повертела, жалко улыбнулась и положила на подоконник. Иргизов понял, что она оскорбилась, — приняла статуэтку, как нелепую шутку, и хотел было внести ясность — что собой представляет эта скульптурка.

— Лилия Аркадьевна, но это же… Она с развалин Древней крепости!

— Ах, оставь, пожалуйста, — Лилия Аркадьевна трудно сглотнула воздух и произнесла неестественно громко:

— Друзья, прошу вас — садитесь за стол! Василий Иваныч, — обратилась она к Чепурному. — Берите бразды в свои руки. Я назначаю вас тамадой!

— Спасибо за столь ответственную должность, Лили! — живо отозвался тот и обратился ко всем. — Итак, прошу всех садиться. Но, разрешите, Лилечка, посмотреть что за диковинку подарил вам Иргизов?

Он взял с окна статуэтку, повертел в руках, обратил внимание на дырочки, поднес к губам и вдруг заиграл, словно на свистульке.

— Ба, да это же детская свистулька, ей-богу! — восхитился Чепурной. — Напрасно, Лилечка, вы обиделись на Иргизова за его шутку. Тут я вижу прямой намек. В следующий раз он принесет детскую колыбельку, и все встанет на свое место!

Все рассмеялись. Лилия Аркадьевна тоже. Лишь Вера Сергеевна не нашла в реплике Чепурного ничего забавного.

— Что вы такое говорите! — сказала она Чепурному. — О какой колыбельке может быть речь, когда у моей дочери жених в Москве!

— Как?! — изумилась Тамара Яновна.

— Ну, Лилия Аркадьевна, вы оказывается скрытный человек, — огорчился Чепурной.

Иргизов вообще растерялся: покраснел от смущения и закашлялся. И до слез смутилась Лилия Аркадьевна.

— Маман! — воскликнула она, притопнув. — О чем ты говоришь? О каком женихе ты говоришь? Во-первых, это был просто воздыхатель, а во-вторых, это было так давно!

— Прости, Лилечка, у меня нечаянно вырвалось, — мать умоляющим взглядом посмотрела на дочь, но увидев, как та от обиды и досады поджала губы, вышла из-за стола.

— О господи! — воскликнула Тамара Яновна. — Я не вижу причин отчаиваться. Мало ли что было раньше!

Чепурной, по старшинству, предложил произнести тост Ратху. Тот сказал несколько лестных слов молодой хозяйке — все выпили шампанского. Затем пожелала долгих лет жизни и самого яркого счастья Тамара Яновна. Натянутость, возникшая от неудачного иргизовского подарка и шутки Чепурного, тут же исчезла. Вера Сергеевна завела граммофон: полились звуки «Амурских волн». Чепурной подхватил Лилию Аркадьевну и начал кружиться с ней, подмаргивая гостям и беспрестанно что-то нашептывая на ухо партнерше. Иргизов, так и не сумев обрести равновесие, вышел на балкон и там закурил.

«Черт возьми, значит, все-таки есть у нее кавалер… Жених… Где-то в Москве. А я-то думал она шутит, поддразнивает меня. Ну и лопух же! Все — баста. Довольно с меня ухаживаний».

Из комнаты на балкон доносились звуки граммофона, восклицания и смех. Иргизову вдруг сделалось не по себе от того, что он демонстрирует свою обиду. «Какое бы у меня настроение ни было, — решительно подумал он, — но надо веселиться и не портить вечер другим». Он разогнулся, поправил ремень и вошел в комнату широко улыбаясь и оглядывая танцующих. На глаза ему попалась стоявшая у окна Вера Сергеевна. Иргизов подошел к ней:

— Разрешите? Правда, я танцор не особенно искусный.

— Я — тоже, — улыбнулась старшая хозяйка. — Но я с удовольствием принимаю ваше предложение.

Они вошли в круг и закружились, тесня остальных.

— Ох, господи, не столкнуть бы трильяж! — громко заговорила Вера Сергеевна. — Вы такой проворный, товарищ Иргизов — я не успеваю за вами!

Он перестал кружить ее, повел плавно. Заговорил, чтобы не молчать. Ему показалось, что молчать с ней ни в коем случае нельзя.

— А муж ваш, говорите, на Челекене?

— Аркаша-то? Ну, конечно — он со своими вышками там возится.

— Что же вы его не пригласили на день рождения дочери?

— Ну как же, как же! — возразила Вера Сергеевна. — Посылала я и письмо, и телеграмму.