— Я магистрат Хуэ Ма, из района Парящего Желтого Дракона, — сообщила я свое сюйяньское имя и звание, едва ли выдержав паузу. — Магистрат Чжу Бао передал это дело мне. В котором часу вы сюда прибыли?
Гвардеец пожал плечами.
— Около четвертого би-часа нам позвонил человек, назвавшийся Теколи. Сказал, его любовница разбилась насмерть.
Я едва не поправила его произношение. Мешика никогда не поставит ударение в имени «Теколи» на подобный манер. Но вовремя спохватилась, ведь это бесполезно. Я здесь как магистрат Сюйя, а не как ацтекский беженец, — те дни далеко в прошлом, все уже кончено.
— Мне сообщили, что это убийство, но все походит на несчастный случай.
Ли Фай покачал головой.
— На перилах остались следы, госпожа, и ногти у жертвы содраны до крови. Она боролась, изо всех сил.
— Ясно. — Похоже, быстро разобраться с делом не удастся.
Я вовсе не стремилась увильнуть от исполнения обязанностей, однако любые контакты с сородичами причиняли мне дискомфорт — напоминали о детстве в Старой Мешика, уничтоженной гражданской войной. Если бы Чжу Бао не настоял…
Все, хватит. Я магистрат. Есть работа. Ее надо выполнить. Найти убийцу.
— И где этот… Теколи? — Спросила я.
— Мы задержали его, хотите допросить?
Я отрицательно покачала головой:
— Не сейчас. — И указала на лестничную площадку наверху. — Поднимались?
— Там спальня и мастерская. Она была дизайнером голограмм.
Голограммы… Последний писк моды в Сюйя. И, подобно любому произведению искусства, весьма дорогой: каждая, с электронной подписью автора, стоит больше, чем я получаю за год.
— Как ее звали?
— Папалотль.
Папалотль… На науатле означает «бабочка». Нежное имя, которое давали самым красивым девочкам. С одной такой я училась в школе, в Теночтитлане, еще до войны.
Война…
Внезапно мне снова двенадцать, вместе с братом, Куаутемоком, мы прыгаем в эйркар, я слышу, как бьется от выстрела стекло…
Все, все. Уже не ребенок. Жизнь в Сюйя налажена, сданы экзамены для службы в администрации, получено звание магистрата, единственного магистрата-мешика в Фен Лю.
— Госпожа? — Позвал Ли Фай.
— Все нормально. Осмотрюсь тут немного, а потом решим, что делать с этим Теколи.
Я направилась к ближайшей голографической базе. На именной табличке значилось название голограммы: «путешествие». Написано на науатле, английском и сюйяньском. На трех языках нашего континента. Я включила изображение. К потолку взметнулся луч белого света; в центре появился молодой сюйя, в серых шелковых одеждах евнуха.
— Мы и не думали, что путь настолько далек, — проговорил он. Фигуру его сменили тринадцать джонок, плывущих среди штормовых волн. — «На восток!», велел нам Сы Цзянь Ма, когда мы покидали Китай; на восток, пока не обретем землю…
Я выключила голограмму. Любой карапуз на континенте знал, что было потом: первая высадка колонистов из Китая на западном побережье Земель Рассвета, первые контакты с Ацтекской Империей, кульминацией которых стало снятие осады Теночтитлана, когда Эрнан Кортес вынужден был отступить под натиском китайского пороха и пушек.
Следующая голограмма демонстрировала женщину-мешика у ручья в кущах изумрудной зелени. Она рассказывала трагичную историю любви между нею и сюйяньским бизнесменом.
Что ни голограмма — то жизненное описание. Полагаю, Папалотль сама придумывала сюжеты.
Тело ее лежало возле одного из оснований. На табличке значилось: «домой». Голограмма хранила изображение лебедя, ставшего гербовым символом Сюйя после выхода государства из-под влияния Китая. Сама безмятежность, птица плыла по озеру, чьи берега тонули в зарослях ивы. Через какое-то время над лебедем запорхал колибри, символ Старой Мешика; крохотный клюв открывался и закрывался, словно птаха что-то говорила.
Но звук отсутствовал.
Я свернула и развернула голограмму снова. Безрезультатно. Мысленно я «пошарила» в основании и убедилась в верности подозрений: звукового чипа не было. Что само по себе странно. Все голографические базы поступают в продажу с ними, пусть, если необходимо, свободными от записей.
Следовало поговорить с людьми из лаборатории. Возможно, Папалотль всего лишь работала с чипом наверху…
Я обошла остальные основания. В четырех, самых дальних, помимо звуковых, отсутствовали и видеочипы. Однако, таблички с названиями — на местах.
Все могло оказаться просто: Папалотль меняла изображения; но пропажа одного лишь звукового чипа должна иметь совсем другое объяснение.
Чипы забрал убийца? Но зачем?
Вздохнув, я обвела помещение взглядом, на предмет чего-нибудь значимого. Но тщетно. Оставалось только одно: опросить любовника погибшей.
Теколи смотрел без страха, вернее, без уважения. Молодой, красивый мешика, вряд ли, впрочем, склонный к высокомерию и самодовольству.
— Вы знаете, зачем я здесь?
Он улыбнулся:
— Потому что магистрат думает, я вам сознаюсь.
Я покачала головой.
— Я и есть магистрат. Ваше дело передали мне. — И с этими словами вынула ручку и блокнот, чтобы делать пометки во время допроса.
Изумленный, Теколи впервые обратил внимание на мой скромный, желтовато-зеленого цвета пояс.
— Вы не… — начал было он, но осекся, и вся его поза тут же изменилась, плавно перешла в глубокий поклон: — Простите, Ваше Сиятельство. Я был слеп.
Что-то в нем немедленно напомнило о потерянном детстве в Теночтитлане, столице Старой Мешика.
— Вы Ягуар?
Он улыбнулся, как довольный мальчишка, и перешел на нуатль:
— Почти угадали. Я из Орлов, Пятый Черный полк Тетцкатлипоки.
Пятый полк, или «Черный Тетц», как его прозвали сюйяньцы, охранял посольство Мешика. Я бы и не подумала, что Теколи — солдат, если бы не заметила маленькой мозоли под нижней губой, — результат ношения лабретки из бирюзы.
— Вы родились не здесь, — заметил Теколи. Принял расслабленную позу. — Местный мешика ни за что не отличит воина от обычного сородича.
Я покачала головой, отгоняя давние, неуютные воспоминания — суровые лица родителей, когда я сообщила им, что стала магистратом в Фен Лю и сменила имя на сюйяньское.
— Да, я родилась не здесь, — перешла я на сюйяньский, — но с вами у нас о другом разговор.
— Знаю, — Теколи ответил на сюйя. На лицо его легла тень страха. — Вы хотите знать о ней. — Он посмотрел на тело убитой и вновь на меня. Пусть он держался прямо, но словно был мучим каким-то недугом.
— Точно. Что можете рассказать о случившемся?
— Пришел рано утром. Папалотль звала позировать.
— Позировать? Не вижу ни одной голограммы с вами.
— Работа еще не закончена, — слишком резко ответил Теколи, чтобы слова были правдой. — В общем, я пришел и обнаружил, что система охраны отключена. Думал, она ждет меня…
— Жертва и прежде ее отключала?
Теколи пожал плечами.
— Иногда. С осторожностью у нее всегда были проблемы.
Голос его едва заметно дрогнул, но не похоже, чтобы его терзало горе. Что тогда… Вина?
— Я прошел внутрь и увидел ее. Вот такую… — Он осекся, слова будто застревали у него в горле. — Я… Я не мог думать. Бросился помогать… Но она была мертва. И я вызвал гвардию.
— Да, около четвертого би-часа. Немного рановато для визитов, правда?
В этом сезоне солнце над западным побережьем вообще не покажется…
— Она сама попросила прийти пораньше, — небрежно отозвался Теколи.
— Понятно. А что скажете про лебедя?
— Про лебедя?
Я указала на голограмму.
— Там отсутствует звуковой чип. В нескольких основаниях нет никаких чипов вообще.
— Ах, вы об этом лебеде… — Теколи не смотрел на меня, он весь покрылся потом, без сомнений, от страха себя выдать. — Это поручение из администрации префекта Фен Лю. Они хотели что-то, что символизировало бы прочную связь между Старой Мешика и Сюйя. Думаю, она так и не успела завершить аудиоряд.
— Мне врать не следует, — если честно, его ложь уже утомляла. — Так что с лебедем?