Орлята — разумные существа, пытающиеся подарить вселенной память. Наверное, у них есть и еще более глубокая цель — это может быть роль разума в формировании окончательной эволюции вселенной, но этого нельзя сделать, если позабудешь все, что было прежде.
Не все комментаторы согласны с моим анализом. Интерпретация присланных Орлятами данных всегда была неуверенной и неточной. Возможно, даже Уилсон со мной не согласился бы. Ну, поскольку это мое предположение, он наверняка оспорил бы его чисто рефлекторно.
Полагаю, можно искренне волноваться о судьбе гипотетических существ, которые будут жить через сто миллиардов лет. В каком-то смысле мы обязаны о них волноваться, ведь их эпоха — это наше неизбежное будущее. Уилсону они были настолько небезразличны, что он убил себя ради них. Но это проект настолько огромный и холодный, что им может заниматься только полубессмертный сверхразум наподобие Орлят — или современный человек, который функционально безумен.
Меня же больше всего волнует настоящее. Сыновья, еще не успевшие состариться и обратиться в прах, играют в футбол под солнцем, которое еще не сгорело до золы. И тот факт, что все это преходящее, делает его только более, а не менее драгоценным. Быть может, наши далекие потомки через сто миллиардов лет обретут похожее краткое счастье под своим черным и неизменным небом.
И если бы я мог пожелать что-то одно для моего утраченного брата, то пожелал бы ему испытать такие же чувства, такое же ощущение жизни, хотя бы один день. Хотя бы минуту. Потому что, в конечном итоге, это все, что нам дано.
Майкл Суэнвик{2}
И БЕЖАЛИ МЫ ОТ ПАДШЕЙ СЛАВЫ ВАВИЛОНСКОЙ
(Пер. Николая Кудрявцева)
Представьте себе здание, нечто среднее между Византией и термитником. Представьте драгоценную гору, изящную словно сосулька, вздымающуюся из покрытых паровой дымкой джунглей и исчезающую в ослепляющих жемчужно-серых небесах Геенны. Представьте, что Гауди — того самого, создателя Саграда Фамилия и других биоморфных архитектурных причуд, — наняла ужасная раса гигантских черных многоножек, чтобы он воссоздал Барселону в блеске ее славы, не забывая при этом о Запретном Городе восемнадцатого века и Токио двадцать второго, причем в рамках одного здания во много миль высотой. Подержите эту картинку в уме, умножьте на тысячу, и вы получите отдаленный призрак намека на то великолепие, каким был Вавилон.
А теперь представьте, каково это — находится внутри него, когда башня рухнула.
Привет. Меня зовут Розамунда. Я мертва. Я присутствовала там в человеческой форме, когда все произошло, а потом только как симуляция, хаотично внедренная в жидкокристаллическую информационную матрицу, где и пребываю по сей день. После удара метеоритов я погибла мгновенно. Я видела все.
Розамунда значит «роза мира». Это третье по популярности женское имя на Европе после Гайи и Виргинии Даер.[2] Несмотря на излишнюю сложность нашей жизни, мы, жители Европы, чувств не скрываем.
Вот как это было:
— Просыпайся! Вставай! Вставай!!
— Какого… — Карлос Квивера сел, разбросав мусор вокруг. Он закашлялся, подавился, потряс головой. В голове стоял туман. Секунду назад вице-консул стоял в прохладной и герметичной комнате посольства, совещаясь с Арсенио. А теперь… — Как долго я спал?
— Находился без сознания. Десять часов. — Ответил его костюм (а вот и я — Розамунда!). Столько понадобилось, чтобы залечить ожоги. Теперь Карлосу в кровь впрыскивались активизирующие вещества: амфетамины, эндорфины, усилители внимания — ведьмовской коктейль химикалий. Физически опасный, конечно, но в этой ситуации, какой бы она не была, человек мог выжить только благодаря активно функционирующему разуму, или умереть. — Я смогла сформировать себя вокруг твоего тела до того, как рухнули стены. Тебе повезло.
— Остальные? Остальные выжили?
— Их костюмы не смогли вовремя добраться до хозяев.
— А Розамунда…
— Все погибли.
Квивера встал.
Даже после катастрофы Вавилон оставался внушительным сооружением. Распотрошенные и открытые внешней атмосфере, тысячи комнат сыпались друг на друга и летели к земле. Мосты и контрфорсы, выступали над зияющими, наполненными дымом каньонами, пробитыми обрушившимися, несущими балками шестиугольной формы (это была новая информация; я сохранила ее в каталоге «Архитектура» с пометкой «Поддерживающие системы» и кросс-ссылкой на разделы «Эстетика» и «Ксенопсихология»), образуя лихорадочный геометрический узор, который напугал бы самого Пиранези. Повсюду на развалинах суетились сверкающие черные многоножки.
Квивера встал.
В накренившимся пространстве над ним еще опознавались комнаты посольства: кусок деревянной конструкции, какие-то бархатные драпировки, сейчас с сыпанные битым мрамором, обрывки обоев (сделанных по дизайну Уильяма Морриса), сворачивающиеся и чернеющие на глазах от жара. Человеческий дизайн абсолютно чужд Геенне, и потребовалось немало труда и ресурсов, чтобы сделать посольство приятным для жизни людей. Королевы-матери были щедры во всем, кроме своего доверия.
Квивера встал.
Вокруг лежало несколько трупов, все еще узнаваемо человеческих, хотя уже покрывшихся волдырями и раздувшихся от дикого жара. Они были его коллегами (все), друзьями (большинство), врагами (двое, может, трое) и любимыми (одна). Теперь все умерли, их словно смяло в одну неразличимую массу, как и его чувства к ним: шок, горе, гнев и вина выжившего сплавились в одну невыразимо жестокую эмоцию.
Квивера запрокинул голову и завыл.
Здесь у меня точка отсчета. Я быстро изготовила серотониновый коктейль и ввела его по сотне микроканалов в соответствующие участки мозга. Довольно быстро он начали действовать. Карлос перестал плакать. Я держала руки на метафорических кнопках, контролирующих его эмоции, и успокаивала, с каждой минутой вице-консул становился все более хладнокровным и безмятежным.
— Я ничего не чувствую, — с удивлением произнес он. — Все погибли, а я ничего не чувствую. — Потом, с равнодушной невозмутимостью: — И что я за монстр?
— Мой монстр, — с нежностью ответила я. — Мой долг — гарантировать, что ты и собранная тобой информация вернутся на Европу. Пришлось химически нейтрализовать твои эмоции. Ты должен оставаться мясной куклой до конца миссии.
Пусть он ненавидит меня — подлинного «Я» у меня все равно нет, только копия, смоделированная с человеческого оригинала — единственное, что сейчас действительно имело значение, это доставить его домой живым.
— Да. — Квивера поднял руки и коснулся шлема, как будто хотел проникнуть внутрь, ощупать голову, настолько ли она большая, как ему казалось. — В этом есть смысл. Я не могу позволить себе быть чувствительным в такое время.
Он встряхнулся и пошел в ту сторону, где суетились блестящие черные многоножки. Встал перед одним из низших родственников, хотел расспросить. Тот замер, пораженный. Глаза на треугольном лице три раза моргнули. Потом с быстротой тика он взбежал по костюму Карлосу, спустился по спине и исчез, прежде чем у человека от тяжести подогнулись колени.
— Твою мать! — выругался Квивера, после чего решился: — Доступ к прослушке. Мне нужно знать, что случилось.
Пассивных «жучков» имплантировали месяцы назад, но никогда не использовали, политическая ситуация и так была слишком напряженной для такого риска. Теперь костюм их активировал, чтобы проникнуть в останки коммуникационной сети Вавилона — демонический хор пульсирующих посланий, вздымающихся по иссеченной паутине кабелей. Хаос, сумятица, требования срочно узнать, что произошло с королевами-матерями. Аналитические программы с хрустом грызли информацию, синтезировали ее, конспектировали: «Снаружи стоит армия с эмблемой Зиккурата. Они окружили город. Убивают всех беженцев».
— Подожди, подожди… — Квивера глубоко вздохнул, содрогаясь. — Дай мне подумать. — Он быстро взглянул вокруг, на секунду заметил человеческие тела, разорванные и обваренные, лежащие в завалах штукатурки и порфира. — Там Розамунда?
