Мэрилин предупредила женщину, что о ней, ее работе с крысами и инопланетным кораблем уже ходят слухи, и показала толстую пачку газет с кричащими заголовками.

— Ты стала знаменитостью, Ана. Придется тебе к этому привыкать.

— Меня станут осаждать толпы идиотов, жаждущих узнать тайны вселенной, — ответила та. Сидя на больничной кровати, покрытой аккуратной льняной простыней, она выглядела хрупкой и беззащитной, но взгляд у нее по-прежнему был бесстрашным, как у орлицы.

— Пастухи думали, что корабельный разум знал что-то важное, — сказала Мэрилин. — Что-то такое, что могло бы нам помочь узнать о судьбе других рас. И о том, что может когда-нибудь случиться с нами.

— Куда уж нам учиться на ошибках инопланетян, — фыркнула Ана, — мы и на собственных ошибках не учимся. Что бы там ни было известно этому разуму — а я пока не уверена, что ему известно нечто важное — мы сами должны строить свое будущее.

И сейчас, когда Джоэль Джумонвиль спросил у Мэрилин, что она собирается делать дальше, она вспомнила об этом разговоре.

— Я почему спрашиваю, — продолжал Джоэль, — ведь ты скоро разбогатеешь. А последний полицейский сбежал от нас, когда нашел этот сверхпроводник.

В кейсе, который Мэрилин прихватила из машины манекена, оказалось небольшое устройство, не только способное отслеживать телефоны и нарушать их работу, но позволявшее также их прослушивать — это был прорыв в квантовой механике, и физики набросились на него, как коты на валерьянку. Мэрилин наняла в Порту Изобилия специалиста по патентам, кузена химика из Уголка Джо, чтобы тот охранял ее права на часть денег, полученных от продажи новой технологии. Мэрилин собиралась отдать половину денег Ане; а пока все ее богатство составляла пачка неоплаченных счетов от адвокатов.

Она отхлебнула из бутылки и принялась разглядывать жарившийся на солнце крысиный сад и часовых, стоявших навытяжку под огромными парусами листьев агав.

— О, думаю, я еще немного пробуду здесь, — ответила она. — Кому-то же надо проследить, чтобы Ана смогла продолжать работу и чтобы ее не отвлекали туристы и мошенники. А кроме того, мой контракт заканчивается только через полгода.

— А потом?

— Э, Джоэль, кто знает, что сулит нам будущее?

Гвинет Джонс^{22}

ПРИГОВОР

(Пер. Ольги Гайдуковой)

— Вы хотите провести это время во сне?

— Нет.

Сидящая за столом женщина в форме посмотрела на экран и перевела на меня бесстрастный взгляд. Она могла быть реальной и находиться далеко отсюда, — или сидеть здесь, но в виде электронной копии. Этого я не знала.

— Ну, тогда вам прямиком на ориентацию.

Я пошла. В коридорах космической станции «Пояс Койпера» (обычно ее называли «Сковородная Ручка») энергии хватало, так что с поддержанием искусственной гравитации проблем не было. Станция никуда не летела; она просто двигалась вокруг Солнца, вращаясь вокруг своей оси, по максимально безопасной от столкновений орбите радиусом шесть миллиардов километров: космический остров-тюрьма без коренного населения. Отсюда мне предстоял полет в виде вереницы символов двоичного кода, ноликов и единиц, в место моего окончательного изгнания из Соединенных Штатов Земли. В пределах СШЗ, включающих в себя также околоземные жилые станции и колонии на планетах, создание цифровых копий человеческих существ незаконно. Защищенный от копирования судовой груз, состоящий из более чем сотни осужденных преступников, был доставлен сюда, на границу Солнечной системы, где с каждого из нас будет снята копия. Даже с учетом невероятной мощности компьютеров оцифровка займет все же некоторое время.

Значит, отсрочка приговора. Приостановка исполнения.

Моя каюта (то есть камера) была узкой, как пенал. Я улеглась на койку и осмотрелась. Стены, пол, различные приспособления — все было изготовлено из фиброкерамики одинакового грязно-серо-зеленого цвета. «Матрац» на ощупь был твердым, как железо, тем не менее он легко уступил моему весу и принял форму тела. Выступающий по периметру койки ободок делал ее похожей на стол патологоанатома — окровавленные внутренности смотрелись бы тут вполне уместно. В изголовье койки располагалась панель управления, прямо как в отеле, что позволяло следить за состоянием вакуумного туалета, ионного душа, температурой воздуха, давлением, — данные отражались на экране монитора.

На языке у меня вертелось множество вопросов, но ответов на них не предвиделось. Сильно нервировало то обстоятельство, что несколько недель мной занимались исключительно автоматы (имевшие зачастую человеческое обличье); никакие контакты с другими заключенными не допускались. Когда я в последний раз разговаривала с человеком? Должно быть, еще на Земле, во время процедуры выдачи вещей, которые нужно взять с собой. Вам сообщают ограничения по весу (на самом деле, по объему данных для кодировки) и время вашей «дупликации». Как в старом сериале «Анатомия страсти». Действительно хороший набор ножей, добротные ботинки, походная аптечка, семена овощей и цветов. Фортепианные сонаты Бетховена в исполнении Альфреда Бренделя, еще моцартовские сонаты. Каптерщик сказал, что аптечку взять не получится. Он велел мне выбрать цифровой носитель, на котором будет записан мой скудный набор развлечений, и точно указать тип «вечного» источника питания. Зачем-то дал пощупать ножи, ботинки, миниатюрный плеер, даже семена. К чему эта суета?

Рундук под койкой был пуст.

— Вы хотите провести это время во сне?

Сам перенос произойдет практически мгновенно. Я не представляла, какое время займет процесс кодирования. Час? неделю? месяц? Я подумала о тех, кто грезил сейчас в капсулах сновидений. Некоторые из них удовлетворяли аппетиты сообразно своим запросам — скромным или, наоборот, чудовищным. Другие старались добиться в своих снах ужасной мести тем, кто привел их к такому концу — отцам, матерям, любовникам, властям, ОБЩЕСТВУ. Наверняка были и те, кто пытался искупить свои преступления виртуальными мучениями. Среди заключенных встречаются все эти типажи. Ничего из этого мне не подходило. Хотите умереть — имейте мужество застрелиться, не дожидаясь подобного финала. Не хотите — живите до последнего вздоха и встаньте перед расстрельной командой без повязки на глазах.

Перед глазами проходили сцены последнего суда. Вот я, потерпевшая поражение, но так и не склонившая головы, пытаюсь еще что-то доказывать, окончательно лишаясь расположения присяжных. Вот мой экс-супруг во время нашей последней встречи в маленькой пустой комнатке, бросивший на произвол судьбы свою провинившуюся «домашнюю утварь», жестикулирует, видимо, сам этого не замечая. Его ужаснуло это свидание в камере смертников. Меня — нет. Я давно разочаровалась в Дирке. Верил ли он в меня хоть когда-нибудь? Или просто притерпелся к моему непреходящему отчаянию за те годы, что мы были лучшими друзьями и любили друг друга, как он говорит сейчас? И неужели он действительно вот так заламывал руки и поднимал их вверх, как будто перед ним была не я, а вооруженный террорист?

Я вспомнила девушку, которую видела только мельком. Ожидая этапа на станцию, мы, заключенные, иногда на мгновение пересекались. Пружинистые косички цвета гречишного меда торчали по обе стороны ее головы, как у маленькой девочки. Глядела она тупо, без выражения. Кто заплел ей эти косички? К чему было выбрасывать деньги на ветер, отправляя сюда умственно отсталую? Да все потому, что они играют в лотерею. И слабоумные, якобы жертвы переноса, способны каким-то загадочным образом помочь выжить той небольшой группе, которая проживет достаточно долго, чтобы успеть заложить фундамент колонии на планете земного типа у далекой звезды. Нам предназначено быть сваями, забитыми в грязь чужого мира, и на наших костях будет возведен дальний конец моста грез.

Интересно, когда начнется эта «ориентация»? Холод космоса пробирался под мое тонкое одеяло. Мерное мелькание цифр на электронном будильнике действовало успокаивающе, как биение сердца. Глядя на них, я незаметно уснула.