Как ярко на сцене! Наверное, помощник режиссера прибавил света, а потом снова прибавил — вся сцена залита светом. Анна Чернова ничего не могла разглядеть, не могла найти партнера. Ей пришлось остановиться.

Перестать танцевать.

Она стояла, потерявшись на сцене, потерявшись в этом свете. Где-то там, в этой яркости, были и зрители, но она не могла разглядеть ни их, ни Беннета, ни кордебалет. Но зрителей она ощущала. Они там были, такие же яркие, как сцена, и очень старые. Очень, очень старые, как и она. И тоже уже не могли танцевать.

Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Эрин Басс видела тропу, и вела она именно туда, куда, как она знала, тропа будет вести: в глубины ее «я». Там находился Будда, он всегда там был, и всегда будет. Она шла по этой световой тропе, которая изгибалась и по спирали уходила в глубины ее сущности, которая была всеми сущностями одновременно. А вокруг она видела радостных других, которые были ей, как и она была ими…

Толчок, и она очнулась в машине скорой помощи. Руки, ноги и грудь охватывают ремни, над ней склоняется молодой мужчина и произносит:

— Мэм?

Тропа исчезла, другие исчезли, вокруг нее снова тяжелый мир майи и мерзкий привкус в пересохшем рту.

Огни и туннели… где он, черт побери? Может быть, в бункере управления на атомном полигоне, да только бункер никогда так ярко не освещали, и где Теллер, Марк или Оппи? Но нет, Оппи никогда не работал над этим проектом, Генри перепутал, вот и все, он просто сбит с толку…

А потом все резко прояснилось.

Он очнулся сразу, испытав мгновенный переход от сна, который не был настоящим сном, к полному бодрствованию. Более того, все его чувства сверхъестественно обострились. Он ощущал жесткую койку под спиной, струйку слюны на щеке, безжизненность флюоресцентных ламп в столовой. Слышал шорох резиновых колес каталки по ковролину и позвякивание вилок и ложек в посудомойке на кухне. Ощущал запах Керри — шерсть, ваниль и молодая кожа — и мог бы описать каждую связку ее тела. Она сидела на стуле возле его койки в столовой, рядом с ней сидел детектив Джерачи.

— Генри? — прошептала Керри.

— Он приближается, — сказал Генри. — Он уже почти здесь.

Корабль полностью прервал контакт. Ни с чем подобным он прежде не сталкивался. До-существо не сливалось.

Его компоненты были не одинаковы, а рассеянны среди необученных и отличающихся частиц материи, к тому же поразительно гетерозиготных. В отличие от компонентов всех прочих до-существ, которых корабль обнаружил, направил, сотворил. Все прочие до-корабли существовали на материальной плоскости как единое целое, потому что были одинаковы во всех отношениях. Эти тоже были одинаковыми, состоящими из одинаковых физических частиц и осуществляющими одинаковые физические процессы, но где-то и что-то пошло очень неправильно, и на базе этой единообразной материи они не развили единообразное сознание. В них отсутствовала гармония. Они применяли насилие друг против друга.

И теоретически они могли, если их вобрать в себя, применить насилие против корабля.

И все же корабль не мог улететь и бросить их. Они уже начали изменять пространство-время в своих локальных окрестностях. Когда их слияние продвинется дальше, новое существо может стать опасным и могущественным. На что оно окажется способно?

Корабль размышлял, боялся и испытывал отвращение к тому, что может стать необходимым: уничтожению того, что должно стать неотъемлемой частью его самого.

Джейк Дибелла стиснул распечатки с такой силой, что плотная бумага смялась. Лежа на диване, Генри Эрдман нахмурился, увидев такое. Керри придвинула стул ближе, чтобы держать Генри за руку. Детектив Джерачи стоял в ногах дивана. Что тут вообще происходит? Дибелла этого не знал, но был настолько возбужден, что это его озаботило лишь на мимолетную секунду.

— Я и сейчас считаю, что вам надо в больницу! — сказала Керри, обращаясь к Генри.

— Никуда я не поеду, так что забудь об этом. — Старик с трудом сел. Она хотела его остановить, но Джерачи опустил руку ей на плечо и мягко удержал. «Демонстрирует свою власть», — подумал Дибелла.

— Но почему это произошло у нас? — спросил Генри. Тот же вопрос уже задавала Керри.

— У меня есть теория, — ответил Дибелла, и собственный голос прозвучал для него странно. — Она основывается на наблюдении Керри, что никто младше восьмидесяти лет не был этим… затронут. Если это какое-то сверхсознание… которое приближается к Земле… — Он не смог договорить. Все это слишком глупо.

И все это слишком реально.

Генри Эрдман явно не опасался ни глупости, ни реальности — что, похоже, слилось воедино. Он сказал:

— Вы хотите сказать, что оно направляется сюда, потому что «сверхсознание» развивается только среди стариков, а в наше время стариков гораздо больше, чем когда-либо?

— Впервые в истории вы, кому за восемьдесят, превысили один процент популяции. Вас в мире сто сорок миллионов.

— Но это все равно не объясняет, почему здесь. Или почему мы.

— Бога ради, Генри, все должно где-то начаться!

— Все точки разветвления локальные, — заметил Джерачи, удивив Дибеллу. — Одна двоякодышащая рыба стала больше дышать воздухом, чем водой. Один пещерный человек изобрел топор. Всегда есть нексус, ядро. Может быть, таким нексусом являетесь вы, доктор Эрдман.

Керри взглянула на Джерачи, наклонив голову.

— Может, и так, — устало согласился Генри. — Но я не единственный. Я не был главным выключателем той энергии, что погубила самолет. Я был всего лишь одной из параллельно соединенных батарей.

«Эрдмана успокаивают научные аналогии», — подумал Дибелла. Жаль, что нечему успокоить его.

— Я думаю, что Эвелин стала выключателем, открывшим сейф с ожерельем Анны Черновой, — предположила Керри.

Лицо Джерачи напряглось. Но он сказал:

— Все это какая-то бессмыслица. Я не могу зайти настолько далеко.

Запавшие глаза Генри стали жесткими.

— Чтобы попасть в эту точку, молодой человек, вам нет необходимости забираться настолько далеко, насколько пришлось мне. На этот счет можете мне поверить. Но я почувствовал то… сознание. Эта информация кажется смешной, но она реальна. А те сканы мозговой активности, что добывает здесь доктор Дибелла, даже не смешные. Это факты.

Вполне может быть. Сканы мозговой активности, которые Дибелла регистрировал у лежащих без сознания стариков, пока этот взбешенный идиот Джемисон не застукал его и не вышвырнул, оказались более грубой версией скана Эвелин Кренчнотед в ЯМР-томографе. Почти полное отключение таламуса, служащего передаточной станцией для поступающей в мозг сенсорной информации. То же самое в задних теменных долях мозга. Мощная активность в задней части мозга, особенно височно-теменных областях, мозжечковой миндалине и гиппокампе. Картина стремительного перехода в мистическое эпилептическое состояние. И настолько же отличается от обычной картины в коматозном состоянии, как черепаха в роли космического корабля.

Дибелла сильно потер лицо ладонями, словно это могло привести в порядок его мысли. Опустив руки, он сказал:

— Одиночный нейрон не обладает разумом, это даже не очень-то впечатляющая биологическая конструкция. Он всего лишь преобразует один тип электрического или химического сигнала в другой. И все. Но нейроны, объединенные в мозг, могут порождать невероятно сложные состояния. Нужно лишь достаточное количество нейронов, чтобы сознание стало возможным.

— Или достаточное количество стариков для этого «группового сознания»? — спросила Керри. — Но почему только стариков?

— Да откуда мне это знать, черт побери? — буркнул Дибелла. — Может быть, мозгу необходимо накопить достаточно опыта и переживаний, достаточно чистого времени.